Уэнди Уокер - Я все помню
– Я знаю, это звучит странно, но Дженни действительно станет легче. Вскоре она сможет связать в одно целое свои эмоции и память. И даже если мы больше ничего не обнаружим, сегодняшнего воспоминания будет достаточно.
Том не обращал на мои слова никакого внимания. Я видел, что он зациклился на той толстовке и понимал, что, вернувшись домой, он обязательно спросит о ней дочь.
– Том, – сказал я, чтобы привлечь его внимание, – мы должны быть в одной упряжке. Все до единого.
Не знаю. Для меня все это звучит абракадаброй шамана из племени вуду. Вы дали Дженни понюхать отбеливатель, и она вспомнила, как ее насиловали. Почему бы ей не показать эту толстовку? Может, ее память воскресит что-нибудь еще? И почему вы говорите, что отбеливатель не обладает суггестивным воздействием? А? Вы же не знали, что он там был. Думали, что она должна помнить запахи из ванной комнаты. Откуда нам знать, где ей довелось вдыхать запах этого отбеливателя?
– С уверенностью я ничего сказать не могу. Но она на клеточном уровне помнила о сильном запахе. За время нашей совместной работы мы перепробовали порядка шестидесяти запахов, но реакцию вызвал только этот. О цветах, одежде или красной птице она ничего не помнит. Если я добавлю подобный факт, Дженни решит, что у меня для этого есть причина, что у нас появился подозреваемый, и это сможет породить ложные воспоминания. Мозг разместит их в ячейке с рассказом о том вечере, не забыв при этом снабдить печатью «Одобрено». Не знаю, как вам еще объяснить.
Тогда предъявите ей шестьдесят рубашек, шестьдесят курток и шестьдесят толстовок. Ведь предположение о том, что тот парень был во что-то одет, не несет в себе никакого риска. И из этого она не сделает никаких выводов. Так?
Том был непреклонен. На его стороне был и Парсонс, который тоже носился с этой толстовкой, дыша мне в затылок. Если бы они только дали мне больше времени поработать с отбеливателем и с тем крохотным воспоминанием. Оно было похоже на маленького, новорожденного цыпленка. Мне всего лишь хотелось окружить его теплом и заботой, а потом посмотреть, что будет дальше. В конце концов я согласился показать Дженни несколько каталогов мужской одежды, от костюмов до футболок. Во время сеанса, ближе к концу недели.
Но обещания своего не сдержал.
Глава восемнадцатая
Крамеры поехали домой, к Дженни. Я вернулся к жене – она плакала на нашей кровати, в руках у нее была синяя толстовка с изображением красной птицы.
Ни дома, ни в машине Крамеры не разговаривали, потому что, во-первых, злились друг на друга, а во-вторых, потерялись в той новой реальности, которую создали новые воспоминания их дочери. Они представляли собой два поезда, отправляющихся с одной и той же станции, только в разных направлениях.
Том сел за компьютер и зашел на сайт средней школы. Ему нужны были фотографии учащихся. Он искал синюю толстовку с капюшоном. Шарлотта пошла в комнату Дженни. Дочь читала учебник по истории. Учитель, приходивший к ней, только-только ушел, и девушка, казалось, с головой погрузилась в выполнение домашнего задания.
Момент был сродни тому, который я упустила незадолго до нападения на Дженни. На отклонения в поведении у меня глаз наметанный. К примеру, когда я заставала ее с ноутбуком в руках, но не видела, что на экране, то входила в комнату, делала вид, что отдергиваю штору или собираю белье для стирки. А если она подозрительно тихо разговаривала по телефону, проверяла счет, чтобы узнать номер собеседника. Примерно так. Да, знаю, вы скажете, я шпионила за дочерью. Но этим занимается каждая мать. Так уж мы устроены. Порой мы с родительницами других ребят обсуждаем это за ланчем, обмениваемся мнениями. Но на этот раз я застыла в коридоре как раз потому, что Дженни вела себя совершенно нормально.
Шарлотта вошла в комнату дочери. Дженни подняла на нее глаза и улыбнулась. Улыбкой не то чтобы счастливой, но и не притворной. Девушка спросила, рассказал ли я им о том, что произошло. Шарлота кивнула. Она не стала вытягивать из Дженни подробности, высказывать свое мнение или давать советы.
Я подошла к ее кровати, забралась на нее с ногами и устроилась рядом. Сначала она посмотрела на меня как-то странно, но потом, вероятно, вспомнила, что раньше я вот так же садилась рядом, поджимала под себя ноги, она клала мне голову на грудь, и я гладила ее по спине. Когда Дженни была маленькой, я часто ей читала. Вас, наверное, это удивит.
– Почему вы так считаете? – спросил я.
Потому что наши отношения изменились. Она больше сблизилась с Томом, а от меня отдалилась. Хотя это, похоже, вполне нормально. По крайней мере, я так думала. Чтобы повзрослеть, ей нужно было от меня дистанцироваться. С девочками ведь всегда так, правда?
– Да, такое поведение действительно может быть вполне нормальным. Но ведь с вами в детстве все было иначе, не так ли?
Что вы имеете в виду? Я ведь тоже дистанцировалась от матери, да еще как!
– Но сделали это не в комфортных условиях, и у вас в случае необходимости не было возможности вновь стать маленькой девочкой.
Шарлотта задумалась над моими словами и неуверенно кивнула.
Верно. Как бы там ни было, я забралась с ногами на кровать Дженни. Она положила голову мне на грудь. Я поцеловала ее волосы и стала поглаживать по спине. У меня из головы не выходил ее шрам. Мне хотелось забраться Дженни под рубашку и прикоснуться к нему.
– Почему? – спросил я, хотя и так знал ответ.
Думаю, я хотела дать ей понять, что тоже знаю о нем. Ей, конечно же, было об этом известно, но она не понимала, что я на самом деле… Что я знаю… Что чувствую его.
Шарлотте не хватало слов, чтобы выразить свою мысль.
– Что вы чувствовали?
Чтобы ответить, ей понадобилось некоторое время.
Когда вы сообщили, что Дженни говорила и как себя вела… что она чувствовала себя животным, которое он оседлал, как ему было хорошо, когда он наконец… ну… вы понимаете… Знаете, поначалу это нелегко. Ему пришлось потрудиться, правда? Приложить некоторые усилия и слушать ее крики, да?
– Да, пожалуй, вы правы.
Может, она подумала, что он не сможет, что у него ничего не получится. Что она даст отпор… что каждая мышца ее тела будет отбиваться, не позволяя ему… Но в этот самый момент он преодолевает ее сопротивление, проникает внутрь, его тело содрогается в экстазе, а ее – от боли и страшной мысли: «Боже, что происходит? Это не просто боль, это неизмеримо больше!»
– Это воля, Шарлотта. Сломленная воля.
Шарлотта смотрела на меня широко открытыми глазами, на ее лице читалось облегчение. Мне не стоило давать столь ясный ответ, следовало лишь подвести к нему так, чтобы она нашла его сама. У нее бы получилось. И тогда это уже были бы ее собственные мысли и слова, а не мои. И правда тоже ее. Потрясение, пережитое мною в детстве, порождало такие же чувства. Думаю, что это относится ко всем, кто стал жертвой физической агрессии. В тот день, когда она поведала мне о разговоре с Дженни, я пребывал не в лучшей форме. Проявлял нетерпение, причем в момент, для Шарлотты Крамер ставший критическим. Мысли мои были заняты не ею, а собственной женой и сыном.
Да! – сказала она. – Вы правы. Сломленная воля.
Я вздохнул, злясь на собственную некомпетентность. Можно было бы сделать и лучше. В то же время ее ответ, независимо от того, как мы смогли к нему прийти, содержал в себе определенные достоинства.
Вот почему вы чувствуете себя животным. У вас нет сил, ваш голос никто не слышит, а тело больше вам не принадлежит. Да, именно так! Вам кажется, что контроль над организмом утрачен, что вы не можете контролировать свои движения… что… нарушена ваша физическая целостность. Мы же поступаем так с животными, разве нет? Ловим диких лошадей, приручаем их и скачем верхом. Но им-то надо с этим как-то жить, правда? Они торчат в конюшнях, едят сено, испражняются и терпят, когда их чистит тот, кто сломал их дух.
– Да, – ответил я. – Некоторые животные прекрасно себя чувствуют в атмосфере повиновения. Другие нет. О человеке этого сказать нельзя. Нам это наглядно демонстрирует история, правда? Войны, восстания. И что вы тогда сделали? Прикоснулись к ее шраму?
Шарлотта покачала головой:
Нет. Я прижала ее к себе и сказала, что так больше никогда не будет. Что ей нужно представить случившееся в виде океанской волны, которая захватила ее врасплох и выбросила на берег. Вы когда-нибудь испытывали что-то подобное? Мои дети обожают кататься на пляже на волнах. Даже если их выбрасывает на берег, в купальники набивается песок, а на теле появляются царапины, они все равно бегут обратно, ведь это так здорово – поймать волну и чувствовать, что это ты подчинил ее себе, а не наоборот. И тогда ты вместе с волной радостно несешься к берегу. Лучшей аналогии у меня нет. Я думаю, она все поняла. Но это было только начало.
