Джозефина Белл - Смерть на каникулах
– Почему?
– Потому что мы с ним вообще не были знакомы!
– Ничего себе! Вот это да!
Инспектор Митчелл победно посмотрел на Дэвида.
– Не может быть! – вскричал последний с возмущением. – Вы не могли не встретиться хоть однажды. Вы хотите сказать, что никогда не встречали жену после репетиции, не ходили на ее спектакли, не были на вечеринках – вообще никогда?
– Никогда, – холодно подтвердил мистер Скофилд.
Дэвид пожал плечами. Если так, то этот человек получил, что заслуживал.
– Но вы же должны были увидеться хотя бы в суде? – предположил инспектор.
– Я видел, как он давал показания. Насколько мне известно, он меня при этой оказии не идентифицировал. Когда давал показания я, его в суде не было. Нас не знакомили, мы никогда не разговаривали, и я сомневаюсь, что он знал, как я выгляжу.
– Вы это подтверждаете, миссис Фентон? – спросил инспектор.
– Да, – с усилием проговорила Соня. – Они не были знакомы. Сперва я хотела пригласить Боба в наш дом, до… до того, как мы друг друга полюбили. Но Колин возражал. Он не жаловал моих друзей…
– Есть ли необходимость продолжать эту беседу? – поинтересовался хрипло Скофилд.
– Нет, – ответил инспектор Митчелл. – Думаю, нет.
– Вернемся к кражам, – мрачно сказал Дэвид, когда гости покинули музей.
– Полагаю, это мы и сделаем, – жизнерадостно отозвался инспектор. – Не падайте духом. Если бы вы не споткнулись об изменение фактора времени, мы бы до сих пор барахтались как мухи в меду. А так я уже вижу свет дня.
– Наверное, выглянув из меда навстречу рассвету, – желчно заметил Дэвид.
– Вот именно. А теперь шутки в сторону: вы можете доказать эту теорию о запоздалой компрессии? Доказать медицински, я имею в виду?
– Не уверен. Ничего не могу сказать, кроме того, что это физически возможно: Фентон после удара пришел в себя настолько, что доиграл роль.
– Тогда посмотрим, что делали в более раннее время другие подозреваемые. Раньше я этим не занимался из желания разубедить вас насчет Скофилда.
– Вы знали, что он не знаком с Фентоном? Жестоко тогда было заставлять его терпеть ненавистное присутствие Сони.
– Не знал, но предполагал, что это возможно. Еще я думал, что ему полезно будет увидеть ее новыми глазами. Посмотреть, как увяла ее девичья краса, память о которой он лелеял семь лет, дуралей.
– Да вы еще и психотерапевт.
Инспектор Митчелл взял карандаш и лист бумаги.
– Бассет, – сказал он, – похоже, был за кулисами. Говорит, что надел там фальшивый бинт и ждал своего выхода. Мы или получим этому подтверждение, или нет. Трент был на сцене, так что его исключаем определенно. Почти вся остальная труппа тоже там находилась. Мисс Карсон услышала эти знаменитые слова из музея и также пошла на сцену. Лемминг…
Инспектор посмотрел график, составленный для него по версии пьесы, поставленной труппой «Шекспир плейерз лтд.», с выходами на сцену и уходами для всего актерского состава и с примерным указанием времени.
– Да, – продолжил он, – Лемминг был свободен, когда это случилось. Не очень долго, признаю, но все же как раз сколько нужно. Еще он утверждает, что находился все это время в кулисах. Фактически он появился вновь вместе с Фентоном, вскоре после выхода Бассета.
– Да, – задумчиво согласился Дэвид. – Вообще-то Лемминг мог бы заметить, что Фентон не вполне нормален.
– Если бы заметил, не стал бы об этом говорить, – ответил Митчелл. – Лемминг открывает рот не чаще, чем это необходимо. Естественно, я задам ему этот вопрос. Но интересно, что он ни словечка не сообщил по собственной инициативе. Все его показания – ответы на прямые вопросы.
– Гм… это нам оставляет Эдуарда Гэша – со здоровенным синяком на руке и нервничающего, когда к нему привлекают внимание. Девушки говорят, что он всегда был нервный, но, по замечанию Хилари, не до такой степени, как после смерти Фентона. В этом случае время не играет роли, верно? Он все равно постоянно был снаружи.
– Однако Гэш не может вспомнить, где был и когда точно вернулся.
– Вы опять, наверное, скажете, что это притянуто за уши, – произнес Дэвид, – но знаете, о чем я подумал? Гэш говорит правду про то, что был на улице. Мне кажется, в процессе своих странствий он добрел до музея, открыл дверь и увидел Фентона, лежавшего без сознания. Вероятно, он помог Фентону встать, а тот в помраченном сознании принял его за нападавшего и нанес удар, от которого остался синяк. Мы знаем, что Фентон, выйдя из музея, обругал Билли Олдфилда и велел ему здесь не шляться. Гэш держался подальше от сцены сколько было возможно, чтобы снова не встретиться с Фентоном. Их ссоры стали для него кошмаром. Все это, конечно, чистая теория, – скромно закончил Дэвид, – но она объясняет бурную реакцию Гэша на сообщение о смерти Фентона и его последующую нервозность. Он не осмеливался описать происшедшее из страха, что ему не поверят и повесят на него убийство.
– Именно так, – сухо подтвердил инспектор. – Ваша история очень мила – почти как та, что вы сплели по поводу Скофилда. Но есть более простая – что Гэш сам стукнул Фентона. Однако посмотрим, что он сам скажет и как именно скажет.
При этих словах открылась дверь, и на пороге с покаянным видом появился мистер Крэнстон.
– Надеюсь, я не помешал вашей работе, – произнес он. – Но я только что поговорил с Ридсдейлом, и он рассказал мне о пропаже медалей. Боюсь, до меня не слишком быстро доходят новости. Сестра всегда говорит, что я не имею понятия о происходящем в колледже за пределами моего класса. Так что я услышал об этой новости только сейчас. И мне пришло в голову, что есть некоторая неясность в перемещении этих медалей, поскольку Ридсдейл в то утро показывал их одной родительнице, а потом убрал на место…
– Точно убрал? – спросил Дэвид. – Вы же знаете Чарльза.
– За это я ручаться не могу, – продолжил мистер Крэнстон. – Могу ручаться только за то, что их уже не было, когда после игры родителям подавали напитки. Бренда заметила их отсутствие и обратила на это мое внимание.
– Вы не могли бы повторить все это еще раз? – попросил инспектор Митчелл.
Мистер Крэнстон повторил свои показания.
– Спасибо, сэр, – с уважением произнес инспектор. – Я не удивлюсь, если именно благодаря вам преступник предстанет перед судом.
– Боже мой! – воскликнул встревоженный мистер Крэнстон. – От души надеюсь, что нет.
Когда он ушел, Дэвид и инспектор посмотрели друг на друга.
– Не думаю, что сейчас нужно допрашивать Гэша, как по-вашему? – поинтересовался Митчелл после недолгого молчания. – Он наверняка все будет отрицать.
– Весьма вероятно.
– Я хочу сказать, что, сопоставляя показания мистера Крэнстона со словами этого мальчика, Притчарда, а также с утверждением Билли и с сообщениями о различных кражах, мы приходим к некоторому решению, если вы меня понимаете.
Дэвид на пару минут задумался.
– А! – сказал он. – Мне это даже в голову не приходило.
Понедельник
Глава 14
Мистер Скофилд сидел у открытого окна своей комнаты, уронив на руки разламывающуюся от боли голову. В полумраке смятая постель казалась холодной и заброшенной. Пытаясь отвлечься от мыслей о прошлом, он читал далеко за полночь. Но как только он потушил свет и постарался заснуть, мозг заполнили видения: Соня в юности, Соня в скорби, Соня в своем ложном выздоровлении, в первые дни их злополучного брака, и от этих видений он ворочался и метался, не в состоянии заснуть. Наконец, уже не в силах выносить их, он сел у окна, глядя, как гаснут звезды и проступают в сером рассвете контуры школьных зданий. Самой болезненной частью его страданий было осознание никчемности Сони. Это оглушало, сбивало с толку, разрушало все понятия о ней. Скофилд злился на нее с самого развода, страдал от унижения, неотделимого от факта, что она предпочла другого, от несправедливости, которую получил за свою любовь. Но была еще какая-то извращенная гордость за ее красоту, талант, привлекательность. Все это когда-то принадлежало ему, хотя и было быстро утрачено. И он верил, что это его вина, а не ее.
Ее появление смыло все это напрочь. Перебирая прошлые годы, выхватывая воспоминания о ней, Скофилд в свете своего теперешнего знания видел, что все прошедшее явилось лишь подготовкой к ее нынешнему образу. Всегда думающая только о себе, беспокойная, поверхностная, обладательница хрупкой красоты, не пережившей трудностей, непостоянная и вечно неудовлетворенная из-за собственной мелочности – теперь Скофилд видел полный портрет Сони и видел семь лет своей жизни, потраченных на самоистязание ради того, что существовало только в его воображении.
Он сам поразился своей циничной оценке ее деградации. Смерть любовного мифа была мучительной. Но он помнил и осознавал с решительной честностью свое полное и презрительное безразличие, когда она заговорила с ним возле музея. Его имя, произнесенное ее губами, никакой боли в нем не вызвало. Он страдал в музее, пока она открывала полицейскому инспектору и всем прочим свою истинную суть. Но ее извращенная, неискренняя притягательность, когда они шли вместе к дому Крэнстонов, не тронула в нем ни ума, ни сердца, вызвав лишь некоторую неловкость. Будто бы шапочный знакомый попросил у него денег в долг. А больше ничто в нем не шевельнулось. Лишь позже, осознав, что за революция произошла в его душе, он начал переживать.
