Кэрол Дуглас - Красный замок

– Именно! – согласилась я.

– Я не вижу связи между нашими пропавшими друзьями и творящейся в двух великих городах чертовщиной, о которой ты мне столь любезно поведала, – признался Квентин моей наставнице, – хоть и готов преследовать убийцу по пятам. Однако есть и более тревожные сведения.

Меня поражало, что Ирен даже не пытается вытянуть из него секретную информацию, а просто смотрит и слушает. Было непривычно видеть ее уступившей главную роль другому. Но я тут же поняла, что опасность всех нас уравняла, и теперь примадонне нет нужды завоевывать внимание публики.

– Что за сведения? – тихо спросила она.

– Мои источники среди агентов Ротшильда и британского правительства, которое предоставило мне карт-бланш благодаря негласному указанию лиц, о чьем высоком положении я могу только догадываться, нашли тревожные следы. Впереди нас и Келли от самого Вердана ехала группа людей с настолько крупной поклажей, что для нее потребовался багажный вагон. Из Вердана они проследовали в конечный пункт назначения… в Прагу.

– Прага. Не могу сказать, что я удивлена. Туда Годфри отправился в последнюю командировку для Ротшильдов. – Ирен удавалось выглядеть одновременно и обнадеженной, и обеспокоенной.

– Ты говорила, – кивнул Квентин и с нажимом спросил: – А тебе известно, что у него была за миссия?

Ирен покачала головой, сердясь на собственное неведение:

– Частное поручение Ротшильдов. Какой доверенный агент станет рассказывать жене детали, даже если ей хватит легкомыслия спросить? Я же не выпытываю у тебя, какие инструкции тебе давали в Министерстве иностранных дел, верно?

Его улыбка раздвинула скобки висячих усов.

– Благоразумие – редкое достоинство для жены.

– Благоразумие – редкое достоинство для кого угодно, насколько мне известно. Однако, – добавила Ирен, приподняв бровь, – у меня есть кое-какие соображения о назначении Годфри.

– Превосходно! Дедукция – еще более похвальное достоинство для жены.

Я села поближе: если Ирен утаивает подробности от меня, весьма интересно, чем она поделится со старым другом.

– Я считаю, что Годфри был занят важными, но чрезвычайно скучными вопросами международной собственности и политических интересов, – сказала она, изрядно меня разочаровав. – Соотношение национальных позиций в этой части мира веками стремительно меняется, как положение фигур на шахматной доске. Подход Годфри к любым юридическим препонам, возникающим в силу хронически непостоянных условий, представляет собой безупречное сочетание предвидения, такта и неожиданной смелости. Он обожает всяческую бюрократию и правовые тонкости, умело используя их для собственных целей и, в конечном итоге, для блага всех участников. Признаюсь, что меня юридические прения и крючкотворство утомляют, но Годфри в них настоящий мастер, и если у него возникли проблемы в подобной миссии, то лишь потому, что он оказался куда лучше, чем ожидали некоторые стороны.

– В том числе лица, для которых он действовал?

Ирен вздохнула и с улыбкой подчеркнула:

– Особенно лица, для которых он действовал. Он требует определенного стандарта для себя и своих партнеров. Многих его принципиальность порой раздражает.

Квентин Стенхоуп рассмеялся:

– Тем не менее они с ним работают.

– Как и Министерство иностранных дел продолжает работать с тобой: всем понятно, что более честного агента не найти. Благодаря твоему отказу принять официальную версию событий в провальной битве при Майванде в конечном итоге были разоблачены два опаснейших шпиона в регионе: Тигр и Соболь.

– Но лишь годы спустя, когда все забыли о ненужных смертях, причиной которых стал тот роковой день.

– Однако мертвые остаются мертвыми, в то время как Тигр и Соболь живы и по-прежнему опасны, – строго заметила Ирен.

Квентин поднес руку ко лбу, потирая выгоревшие брови, будто утихомиривая пульсирующую боль:

– О них – как и от них – мало что слышно. Сейчас они наверняка уже растеряли все зубы, а то и вовсе поплатились жизнью за свои махинации и контрмахинации. Старые битвы, Ирен; поседевшие враги. Моим домом стали древние земли, да и сам я превратился в анахронизм.

– Как удачно, что в данный момент мне требуется именно анахронизм. Годфри упоминал убийство лишь в одном из своих писем, да и то мимоходом. – Она печально улыбнулась: – Для моего дорого супруга самое кровавое убийство всегда стоит на втором месте по сравнению с захватывающими международными скандалами, нарушением прав и узаконенными злодеяниями вроде конфискации имущества на государственном уровне.

– Ты считаешь, что именно из-за подобных дел его жизнь оказалась в серьезной опасности?

Ирен кивнула и повернулась ко мне:

– А ты что думаешь, Пинк?

Я вздрогнула: меня отвлекли от попытки тщательно запомнить эту беседу для дальнейшей записи ее в дневник.

Нелл однозначно права в одном и только в одном: опять эта рифма «думай, Пинк», ну в самом-то деле! И все-таки моим скромным мнением интересуются, и я его непременно выскажу, пусть оно и не по нраву моей наставнице.

– Я считаю, что улики, оставленные Джеймсом Келли, представляют собой отличный след. И очевидно, теперь необходимо перейти к жестокому убийству молодой девушки в Праге, на которое обратил внимание и Годфри. Что касается Голема, пражского глиняного истукана, который вроде бы воскрес как раз вовремя, чтобы совершить свое последнее грязное дельце, для меня он скорее выглядит притянутым за уши козлом отпущения. Но все же он действительно каким-то образом связан с появившейся и в Париже, и в Лондоне дурацкой фразой о евреях, которых якобы нельзя обвинять зазря или что-то в этом роде. Следуйте за Потрошителем, и мы найдем Годфри и Нелл. Если, конечно, они еще живы. Вот что я думаю.

Мое решительное мнение, возможно, и не встретило безоговорочной поддержки, но определенно заставило Ирен и Квентина задуматься.

Глава восемнадцатая

Крещение в теплых водах

Молодой немецкий джентльмен признался ей, что однажды изрядно оскорбил важную местную семью, произнеся слово «корсет» в присутствии дам.

Когда Годфри удалился, я погрузилась в тревожное оцепенение, которое лишь с большой натяжкой можно описать как освежающий сон. Я постоянно просыпалась, словно сама мысль о забытьи представлялась мучением, но спустя мгновение вновь стремительно обрушивалась с обрыва сознания в тяжкую полудрему наяву.

В один из этих туманных промежутков кто-то пришел и ушел, так и не замеченный мною. Очнувшись в следующий раз, я обнаружила стоявшую передо мной на потертом турецком ковре гигантскую купель, над латунным ободком которой поднимался пар.

После некоторой возни под простыней, которой меня накрыли, мне удалось расстегнуть и снять все юбки, и теперь их истерзанные оборки осели вокруг лодыжек подобием грязно-серой пены. Я все еще лежала на жестком полурасстегнутом корсете, поскольку была слишком слаба, чтобы вытащить его из-под себя. Не пострадали только самые крепкие и надежные мои спутники: прогулочные ботинки и многочисленные брелоки на серебряной цепочке-шатлене. После долгих мучений и клетчатая шляпка, так подходившая к моему наряду, слетела на ковер осенним листом.

Вид горячей ванны вдохновил меня на запредельный подвиг: я вознамерилась выбраться из постели, оставив за собой все белье в одной неаппетитной куче: так змея сбрасывает кожу. К тому же я все еще была закутана в ночную рубашку, которую принес Годфри. Я старалась даже двигаться по-рептильи, несмотря на мою нелюбовь к этим созданиям. Я не шла, а ползла к заветному оазису чистоты, который манил меня, словно мираж в раскаленной пустыне.

Чтобы себя подбодрить, я думала о Квентине Стенхоупе, который, спасаясь от резни в битве при Майванде, ползет в полубессознательном состоянии через афганские дюны.

Благодаря столь яркому примеру стойкости мне наконец-то удалось добраться до теплого медного резервуара. Сейчас мне совсем не помешал бы помощник, но я верила словам Годфри, что не следует прибегать к услугам местных.

Окна, арочные готические рамы которых были распахнуты, словно крылья ангела на фоне небесно-голубого неба, говорили о том, что помещение находится на изрядной высоте, откуда способна сбежать разве что ящерица, иначе зачем насмехаться над заключенными, оставляя без охраны такую заманчивую лазейку.

Ящерица. Меня передернуло. Почему я постоянно думаю о несчастных ползучих тварях? Возможно, потому, что и сама мало чем отличаюсь от столь низменной формы жизни?

Сделав над собой усилие и встав на колени, я с благодарностью вдыхала чистый горячий пар, стелющийся по воде. Кто-то нагрел ее, прямо скажем, по-королевски.