Элен Гремийон - Гарсоньерка
– Какая муха тебя с утра укусила? Я что – не имею права поесть?
– Так и сказал бы с самого начала, что мы сюда приехали пожрать!
– Ладно-ладно, пойдем подышим воздухом, это тебя успокоит. Я только поднимусь на минутку в номер за свитером. Если хочешь, подожди меня здесь.
– Почему?
– Что – почему?
– Почему я должна ждать тебя здесь?
– Не знаю… чтобы лишний раз не подниматься.
– Ну конечно…
– Что еще?
– Я пойду с тобой. Я тоже хочу взять свитер.
– Может, я сам тебе его принесу?
– Ты действительно не хочешь, чтобы я поднялась в номер, или что?
– С чего ты взяла? Ничего подобного, если хочешь, поднимемся вместе, только перестань на меня наезжать.
Думаешь, я не разгадала твою хитрость? Ты хочешь с ней встретиться. Спокойно на нее поглазеть.
Они вышли из номера как раз в ту минуту, когда мы возвращались в свой. Та парочка. Разумеется! Они-то не завтракали, они трахались.
– Что ты на нее так уставился?
– На кого?
– На девицу, которая оттуда вышла.
– Да я вообще на нее не смотрел…
– Ты бы хотел оказаться в ее номере, правда? Ты предпочел бы быть с ней.
– Что ты несешь?
– Не строй из себя невинность.
И вот тогда я впервые дала ему пощечину. Моя рука сделала это сама. Меня при этом так и окатило жаром. Я его оскорбила, я на него наорала, и теперь я его ненавидела. Дверь была открыта.
Иногда ревность ненадолго меня отпускала – но только для того, чтобы потом еще сильнее навалиться, окончательно лишая сил. Разрушительная. Разрушающая бесповоротно Я знала, что потеряю Витторио. Мое место займет другая. Займет мое место и даст ему ту новизну, которой я уже никогда не смогу дать. Ревность, подобно неумолимо прибывающей воде, разлилась повсюду, затекла в малейшие щелочки моей жизни, моего рассудка, моих чувств. Моей личности.
Множество страхов, постоянные страхи.
Женщина, идущая впереди него или навстречу, сидящая женщина, официантка, продавщица, медсестра, блондинка, брюнетка, молодая, в возрасте, женщина на высоких каблуках, женщина без каблуков, женщина на вечеринке – первичная сцена[24]: однажды вечером я сидела у него на коленях, и, когда в комнату вошла красотка, лучший друг хлопнул его по колену, вот только немного промахнулся, и потревоженная коленка оказалась моей, какое унижение, сколько же у них, у мужчин, кодов, чтобы сообщать друг другу об удачной возможности? – женщина с длинными волосами, с короткой стрижкой, с голубыми, карими, зелеными, черными глазами, женщина в поезде, стюардесса, девственница, продавщица, у которой он покупает мне цветы, но предпочел бы подарить букет ей, любая женщина по телевизору, в кино – первичная сцена: припав головой к его груди, я почувствовала, как с появлением на экране одной актрисы у него чаще забилось сердце, и вот я уже не могу смотреть фильмы вместе с ним, не могу пойти ни на один спектакль, я представляю себе его фантазмы с актрисами, я не могу видеть, как он смотрит на этих женщин, провожает глазами, пристально разглядывает, мысленно раздевает, и даже книги – как он себе представляет героиню романа, на кого она для него похожа? какой девушкой из плоти и крови он вдохновляется, читая? – и даже умершие, и веснушчатая дочка соседки, любая – источник нового аромата, новый образец прелести, каждая дарит новый язык, новую культуру, шведка, итальянка, азиатка, обещание новых разговоров, девушка в горящей машине, девушка, с которой он каждое утро встречается в булочной, девушка из мастерской по ремонту холодильников, та, что принесла деталь для замены…
Просто-напросто новая щелка, в которую можно всадить. Для разнообразия.
Эти женщины, которых я уже и сосчитать не могу, – словно волчицы. Они, как волчицы, идут одна за другой, след в след.
Хотела бы я обладать чарами прекрасного видения, оставаясь женщиной его повседневной жизни, его привычки. Меняться, не отставая от тех, кто его околдовывает. Обладать способностью меняться. Когда его тянет к ней – становиться ею, когда его тянет к другой – становиться другой. Не навязывать ему себя, только себя, всегда себя. Меняться, поспевая за его желаниями. Давать ему их всех, оставаясь Единственной. Жизнь навязывает нам нашу единственность, нашу личность как куцее, ограниченное целое, которое мы обречены носить, обязаны выносить. Все та же улыбка. Все тот же смех. Все тот же взгляд тех же глаз. Все те же пальцы поправляют все те же волосы. Приподнимаются все те же плечи. Скрещиваются все те же ноги. Потягиваются все те же руки. Зевает все тот же рот. Все тот же голос. Та же спина. Те же зубы. Та же кожа. Те же груди. Как утомляемся мы от себя, не желая собой утомить. Разве он мог не видеть, что я повторяюсь? Когда ты всегда рядом, ты уже не можешь воспламенить.
Все мое внимание поглощено надвигающейся катастрофой. Я как сигнальщик, знающий, что ураган близится, что он неотвратим. В моей голове не умолкает тревожная сирена. Опасность не отступает.
Никакой радости от ужина в ресторане, если Витторио не сидит лицом к стене. Стоит выйти на улицу – и начинается пытка: я перехватываю каждый его взгляд, озираюсь кругом – с какой стороны появится соперница? Останавливаю картинки в голове. Изучаю их. Выискиваю подробности, доказательства того, что его тянет к другой. Блеск его глаз – я знаю этот блеск, этот на мгновение поплывший взгляд. Желание уже поселяется в нем. Но какие мысли тогда у него рождаются? Я уверена, что к ним, к этим мыслям, он прибегает, когда занимается со мной любовью, чтобы не было так скучно. Как бы мне хотелось прочитать его мысли, когда он занимается со мной любовью, вот бы изобрели машину, читающую мысли человека, пока он тебе засаживает. Немало было бы неожиданностей. Больше невозможно скрывать. Больше невозможно притворяться. Даже гулять в одиночестве больше не могу спокойно: я смотрю вокруг себя его глазами и ищу, ищу женщин, которых он ласкал бы взглядом, я уже не могу от этого отрешиться, не могу погрузиться в свои печальные мысли. Я должна выследить ту, что могла бы его очаровать. Меня накрывает отчаяние даже при виде маленькой девочки. Ее миловидность. Ее детская, щедрая на обещания красота. Не она ли через десять, через пятнадцать лет отнимет у меня Витторио? Не она ли одарит его чем-то новым там, где мы теперь лишь повторяемся? Если я просыпаюсь среди ночи, то просыпаюсь с мыслью о нем. А когда он в темноте вздыхает, я слышу его фантазмы. Я представляю себе, как неотступно его преследуют все эти создания. Но терзаюсь не из-за их красоты, а потому что среди них нет меня. Не станешь же во сне трахать ту, кого трахаешь наяву.
Хотела бы я знать, которая из них первой начала уводить его от меня. На которую из них он однажды посмотрел, хотя раньше глаз с меня не сводил. Он отдалился от меня не резко, не внезапно, любовь уходит постепенно. Сначала любят меньше, потом еще меньше – и наконец перестают любить совсем. Всё. Тебя разлюбили, не отдавая себе в этом отчета. Отношения становятся прохладными, будничными, прагматичными, обиходными, привычными, полезными… даже не скажешь, что рассудочными, потому что человек о них уже просто не задумывается. Есть люди, которые могут жить без страстной любви, а я вот не могу. Я не могу жить без страстной любви. Я умру, оттого что он меня разлюбил. Однажды, в самом начале нашего романа, Витторио сказал мне, что больше не смотрит на других женщин. Напрасно он мне это сказал. Невообразимое удовольствие, которое доставили мне эти несколько слов, не искупает отчаяния, охватившего меня, когда я заметила, что он смотрит на другую. Должно быть, сначала его отдалила от меня чья-то улыбка. Глаза. Взгляд. Конский хвостик. Улыбка. Грудь. Все это рассыпано по панораме женщин Земли. Хотя он этого толком и не видит.
Я хотела уклониться от неизбежного. Я перестала пользоваться его зубной пастой, его мылом, его шампунем: различия кожи уничтожаются привычками, рожденными общим бытом, она становится одинаковой у двоих. Ты перестаешь чувствовать на другом запах духов. Я осветляла волосы – понемножку, неделю за неделей, – добиваясь того самого возбуждающего оттенка, но я опоздала, теперь это на него уже не действует, потому что это оттенок моих волос… если бы верность зависела от цвета волос, это было бы известно. У меня не осталось уловок. О катастрофах оповещают не только громкие звуки, тихие тоже и даже полное безмолвие. Несчастье не знает преддверий, чаще всего оно обрушивается внезапно.
Витторио от меня отдалился. Он говорит, что это не так, но я-то знаю. Я-то чувствую. Он врет мне. У него в углублении между подбородком и нижней губой держится запах, от которого меня тошнит. Он может сколько угодно мыться, есть место, которое промыть невозможно, – именно это углубление. Именно там я ее чую. Я могу описать вам ее запах – не запах духов, а запах самки. Запах этой женщины не выветривается. Я хотела провести границы, все взять под контроль, всего избежать… Я пыталась сократить наши встречи с людьми. Наши выходы в свет. Наши путешествия. Но я ничего не могла поделать с его работой. Я уверена, что там он ее и нашел. Я уверена, что это одна из его пациенток. Схемы повторяются. Нашел себе новую, как нашел когда-то меня. На том же месте. При таких же обстоятельствах. Я отняла его у другой, так почему бы теперь другой не отнять его у меня? Это должно было случиться, иначе и быть не могло. Он целые дни проводит с ними взаперти. Свидания наедине, в тесном замкнутом пространстве. Это опасно, скрытая сексуальность тут как тут, она существует, от этого никуда не денешься. Знаю я, во что они там играют, эти двое! Мерзкое кривлянье… и взрывы смеха, ведь не у всех баб, которые к нему обращаются, есть проблемы. Раньше после ухода очередного пациента он заглядывал ко мне, заходил меня поцеловать, переброситься парой слов. Теперь его путь пролегает по прямой – от кабинета до входной двери и обратно. Рельсы больше в мою сторону не сворачивают – никаких развилок. Я прислушиваюсь к его шагам, когда он провожает пациентку. Если шаги быстрые, значит, ему не терпится встретиться со следующей. Если шаги медленные, значит, ему хорошо с этой. Я уже несколько месяцев подпиливаю телефонный провод в его кабинете, чтобы ему приходилось звонить с другого аппарата и я бы слышала все его разговоры. А была бы возможность – я бы еще и видеокамеру в его кабинете установила. Чтобы все видеть. И все знать. Я ловлю его интонации, его оговорки. Видеть, что у него в голове, только об этом и думаю, видеть, что у него в голове. Все что-нибудь означает. Я превратилась в детектор лжи, который работает исключительно с ложью. Витторио постоянно думает о другой, я это знаю: он под любым предлогом отнимает у меня руку и всегда находит чем ее занять, лишь бы высвободить. Помыть посуду. Почитать газету Подтереться. У меня такое впечатление, что мой рот, от которого он раньше не мог оторваться, теперь провонял, у меня такое впечатление, что оттуда тянет кислятиной, как неизбежно случается со всеми недоцелованными ртами. Раз в неделю он ходит к ней, я знаю, а мне говорит, что идет в кино или в театр, – если я больше не хочу туда ходить, это не значит, что и он больше туда ходить не должен. Я попалась в собственную ловушку. Моя ревность дает ему самые лучшие предлоги, для того чтобы спокойно мне изменять. Сейчас он раза два в неделю уходит из дома по вечерам, а скоро начнет уходить каждый вечер. Всегда без меня. Он захочет уйти. Уехать. Неважно с кем, мне все равно, кто эта девка, мне дела нет до ее красоты. Никакой обольстительной красотой мужчину не удержать, его манит только новизна. Потому что, когда встречаешь красавицу, на самом деле в ней нравится новизна. Красота меркнет, даже если и не увядает, через несколько месяцев приедается. И когда на смену приходит другая любовь, с этим ничего не поделаешь. Девица, с которой он, мне это точно известно, встречается по четвергам, сама по себе ничего не значит. Кроме того, что он меня больше не любит или все еще любит, но теперь одной меня ему недостаточно, что, в общем, одно и то же. Неважно, кто она такая, он и от нее через несколько месяцев отвернется. Она тоже в конце концов ему надоест, но на это мне плевать, со мной беда уже случилась. Моя карта бита, следующий кон не мой. А ведь как мы друг друга любили.
