Джон Ле Карре - Война в Зазеркалье
Нет, взаимопонимания не возникло. Они оставались бесконечно далеки друг от друга.
– Мне никто ни о чем не говорил, – ответил Лейсер с наивностью ребенка, которому задали «взрослый» вопрос.
– Я лишь утвердился во мнении, что вы именно тот, кто нам нужен. У вас есть немецкие корни, вы жили в Германии, хорошо знаете немцев.
– Только со времен войны, – возразил Лейсер.
Потом они стали вспоминать тренировочный лагерь.
– Как поживает тот толстячок? Кажется, его звали Джордж. Невысокий и вечно грустный.
– О… С ним все хорошо, спасибо.
– Он еще женился потом на красавице. – Лейсер издал похабный смешок и поднял правую руку, демонстрируя арабский жест, означавший сексуальную доблесть. – Отец небесный! Ох уж эти низкорослые мужчины! Они на все готовы, чтобы доказать свою полноценность. – И он снова от души расхохотался.
С его стороны это была грандиозная ошибка, но Холдейну, как показалось, она пришлась как раз кстати. Он словно ждал чего-то подобного.
Холдейн долго смотрел на Лейсера. Молчание затянулось до неприличия. А потом он резко поднялся на ноги, внезапно сделав вид, что рассвирепел. Судя по всему, его явно злила пошленькая улыбочка Лейсера, как и сам этот дешевый тип из иностранцев, позволивший себе по недомыслию издевку над весьма достойным человеком.
– Я бы попросил вас никогда больше не отзываться о Джордже Смайли в подобном тоне! Да будет вам известно, что он – один из моих лучших друзей.
Он подозвал официанта и расплатился по счету, а потом быстрым шагом вышел из ресторана, оставив совершенно ошеломленного Лейсера в одиночестве с бокалом «Белой леди» в руке, с карими глазами, в беспокойстве устремленными на дверь, через которую так неожиданно и стремительно исчез Холдейн.
Некоторое время спустя он сам вышел из ресторана и направился обратно через тот же пешеходный мостик, медленно бредя под дождем и глядя вниз на два ряда уличных фонарей, между которыми в обоих направлениях двигался густой поток машин. Через дорогу и чуть в стороне виднелось его хозяйство: ряд подсвеченных желтых бензоколонок и башня, украшенная неоновыми сердцами, составленными из ламп в шестьдесят ватт каждая, загоравшихся поочередно то красным, то зеленым светом. Он заглянул в контору, отдал кое-какие распоряжения своему молодому подручному, а сам все так же медленно поднялся наверх. Туда, где громко играла музыка.
Холдейн дождался, пока он скроется из виду, а потом вернулся в ресторан и по телефону вызвал такси.
Женщина включила проигрыватель на всю мощность и слушала танцевальную музыку, сидя в его кресле с бокалом в руке.
– Господи, где ты шатался так долго? – спросила она. – Я просто умираю от голода.
Он поцеловал ее.
– Сам-то ты поел, – упрекнула она. – От тебя пахнет чем-то вкусным.
– Просто перекусил, Бетт. Мне пришлось. Заехал один знакомый, и мы пошли с ним немного выпить.
– Лжец.
Он улыбнулся:
– Брось, Бетти. Мы же договорились, что поужинаем вместе. Я об этом не забыл.
– Что за знакомый?
В квартире царила образцовая чистота. Ковры и шторы в цветочек были со вкусом подобраны, а полированные участки мебели покрывали кружевные салфетки. Все находилось под защитой: вазы, лампы, пепельница – каждый предмет берегли так, словно Лейсер опасался их неизбежного столкновения друг с другом. Он питал склонность к антиквариату, что проявлялось в завитках деталей старинного буфета и кованом железе люстры. Для зеркала он тоже предпочел потускневшую золоченую раму, а рядом висела причудливая абстрактная картина из кусочков фанеры разной формы, скрепленных алебастром. Напольные часы, напротив, выглядели совершенно новыми – с маятником, который не раскачивался, а вращался туда-сюда внутри стеклянного куба.
Когда он открыл бар, раздался мелодичный перезвон музыкальной шкатулки.
Он смешал себе «Белую леди» так тщательно, словно готовил лекарство. Бетти наблюдала за ним, двигая бедрами в такт музыке и держа руку со своим бокалом на отлете, словно это была рука партнера, причем не Лейсера.
– Что за знакомый? – повторила она вопрос.
Он стоял у окна, по-солдатски выпрямив спину. Мерцавшее на крыше солнце отсвечивало от стен домов, от перил пешеходного моста и дрожало, отражаясь от мокрой мостовой. Позади домов виднелась церковь, похожая на кинотеатр со шпилем, в котором устроили рифленые кирпичные пазы для лучшего звучания колоколов. Позади церкви простиралось только небо. Иногда ему казалось, что от всего вокруг осталась только эта церковь, а зарево в небе над Лондоном вставало потому, что город горел, охваченный огромным пожаром.
– Да-а, вижу, ты сегодня в особенно веселом настроении.
Церковные колокола на самом деле были записаны на магнитофонную пленку, а динамики снабжены мощными усилителями, чтобы заглушать шум машин. По воскресеньям он всегда продавал очень много бензина. Дождь стал сильнее поливать улицу; он видел его струи в свете автомобильных фар отражавшимися в красно-зеленом танце от асфальта.
– Ладно, Фред. Давай потанцуем.
– Мне нужна еще минута, Бетт. Чтобы просто прийти в себя.
– Господи, да что с тобой такое? Выпей еще и забудь обо всем.
Он слышал, как ее ступни шуршат в танце по ковру под неумолчное дребезжание многочисленных амулетов на браслете, надетом на запястье.
– Танцуй со мной, черт возьми!
У нее была жеманная манера разговаривать, неестественно растягивая последние слоги слов: для нее это служило дополнением к намеренно созданному образу разочарованной во всем женщины. Она и отдавалась ему с мрачной покорностью, словно расплачивалась по долгам, всем своим видом показывая, что удовольствие получает только мужчина, а ее удел – одна только боль.
Она остановила пластинку резким и небрежным движением руки. В колонке раздался скрежет иглы.
– Что с тобой происходит?
– Ничего, говорю же тебе. У меня просто выдался тяжелый день, вот и все. А потом появился приятель из прошлого. Я знал его много лет назад.
– Я хочу знать, кто это был. Какая-то из твоих прошлых баб, верно? Одна из тех шлюшек?
– Нет, Бетти, я встречался с мужчиной.
Она подошла и прижалась к нему без особой нежности.
– И что особенного в этом виде, чтобы так долго торчать у окна? Скопище жалких маленьких домишек. Ты всегда говорил, что терпеть их не можешь. Так кто это был?
– Человек из одной крупной компании.
– И ты зачем-то им понадобился?
– Да, у них для меня деловое предложение.
– И кому мог понадобиться никчемный поляк?
– Им. – Он едва ли хоть раз пошевелился за все это время.
– Хочу тебя предупредить, что в банк тоже приходили, наводили о тебе справки. Заперлись в кабинете мистера Донэя и долго сидели. У тебя какие-то неприятности?
Он взял ее пальто и помог надеть. Очень галантно, широко расставив локти.
– Умоляю, только не в этот новый ресторан с официантами-мужчинами, ради бога.
– Но там же хорошо. Мне казалось, тебе в прошлый раз понравилось. И потанцевать можно сколько захочешь – ты это любишь. А куда тебе хотелось бы пойти?
– С тобой? Да куда угодно, где можно хоть немного по-настоящему повеселиться.
Уже держа дверь открытой, он всмотрелся в ее лицо и внезапно улыбнулся.
– Так и быть, Бетт. Эта ночь принадлежит тебе. Спускайся и заводи машину. Я закажу для нас столик. – Он сунул ей в руку ключи. – Я знаю одно местечко. Действительно шикарное.
– И что только на тебя нашло сегодня?
– Я даже позволю тебе сесть за руль. Мы проведем всю ночь в разгуле, – сказал он, направляясь к телефону.
Холдейн вернулся в департамент ближе к одиннадцати. Его ждали Леклерк и Эвери. В приемной что-то печатала Клэр.
– Я ждал тебя раньше, – заметил Леклерк.
– Ничего не вышло. Он не хочет вступать в игру. Думаю, со следующим кандидатом придется разговаривать тебе самому. Я больше на это не гожусь, – ответил Холдейн на редкость бесстрастно. Он уселся. Они в изумлении уставились на него.
– Ты предложил деньги? – спросил Леклерк после паузы. – Нам дали разрешение заплатить пять тысяч фунтов.
– Разумеется, я упомянул о деньгах. Но говорю же, он просто не хочет. Ему неинтересно. И вообще это исключительно неприятный тип. Уж простите. – Но он не стал объяснять, за что именно извиняется.
До них доносился стук машинки Кэрол.
– И что мы будем делать дальше? – спросил Леклерк.
– Без понятия. – Холдейн беспокойно посмотрел на часы.
– Должны быть и другие. Должны быть обязательно.
– Но не в нашей картотеке. Есть бельгийцы, шведы, французы без необходимой квалификации. Но Лейсер – единственный, кто свободно говорит по-немецки и прошел техническую подготовку. Если судить по бумагам, замены ему нет.
– В том смысле, что он еще и достаточно молод, ты это имеешь в виду?
– И это тоже. Придется отправлять кого-то из стариков. На подготовку человека с нуля у нас нет ни времени, ни возможностей. Лучше будет обратиться в Цирк. Уж они точно подберут кого-нибудь.
