Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим
– Я купила пару блокнотов – каждому по штуке. Так вот: если что-то из прочитанного зацепит ваше внимание, тотчас записывайте. Под конец мы сопоставим и обсудим наши заметки. Согласны?
– А если мне захочется что-нибудь спросить по ходу чтения?
– Все-таки лучше не прерываться, но если вы вдруг сочтете, что необходимо обсудить что-то немедленно… Только учтите, всякие шуточки и прибауточки начисто исключаются.
Мы погрузились в чтение, при этом каждый читал свою порцию документов. Внимательно изучая позицию судьи, я время от времени закуривала. Гарсон начинал беспокойно ерзать на своем стуле всякий раз, когда до него доходил ароматный дым моих английских сигарет. По настоянию жены, трепетно относившейся к его здоровью, он недавно бросил курить. Я старалась не обращать внимания на его телодвижения. По мере чтения для меня начинали проясняться обстоятельства этого давнего преступления, которое нам предстояло раскрыть.
Адольфо Сигуан Местре был хозяином текстильной фабрики, это было семейное предприятие, которое он унаследовал, а затем умело им управлял – модернизировал и расширил, наладив поставки продукции за границу. В свое время фабрика производила традиционные ткани для мужской одежды, но затем Сигуан существенно изменил ассортимент, и это позволило предприятию не потонуть во время кризиса, поразившего текстильную отрасль у нас в Каталонии. Он сумел отозваться на новые тенденции моды, стал производить ткани еще и для женской одежды, и в результате в числе его клиентов появились самые известные кутюрье, и не только испанские, но также французские и итальянские. Сигуан сделал ставку на дорогие, качественные ткани, отказавшись от всего того, что пользовалось спросом у менее разборчивых покупателей. Создавалось впечатление, что фабрика всегда работала успешно, но за пару лет до гибели хозяина начались финансовые проблемы, о которых судья говорил лишь в общих чертах. Я взяла пока еще чистый блокнот и написала:
1. Выяснить точные причины спада производства на фабрике.
2. Изучить бухгалтерские отчеты фабрики и поискать связь между ними и убийством Сигуана.
Гарсон следил, как я делаю записи, и после робкого покашливания, на которое я постаралась не обращать внимания, не выдержал и подал голос:
– Что вы там записали, инспектор?
– Мы договорились не прерывать работы.
– Да, но мне как-то неловко оттого, что я-то все никак не найду, что записать.
Я пристально на него посмотрела. Хотя он уже давно переступил порог зрелости, в его поведении по-прежнему проглядывало что-то детское. Должна признать: в глубине души мне это нравилось, вот почему я, вместо того чтобы послать его ко всем чертям, сказала:
– Я пометила, что нужно выяснить, почему на фабрике, которой удалось вписаться в новые времена и на которой дела вроде бы шли лучше некуда, вдруг все полетело кувырком. А еще надо узнать, что случилось с этой треклятой фабрикой после убийства ее хозяина.
– Вот ведь какая светлая у вас голова, инспектор! А я вот об этом даже и не задумался.
– Ну что, я могу продолжать работать?
Он снова сосредоточил все свое внимание на компьютере, но, пожалуй, слишком близко наклонил лицо к экрану, словно ученик, который желает всем вокруг продемонстрировать свое прилежание. Вскоре я краем глаза заметила, что он тоже берет ручку, и решила, что наконец-то Гарсон оставит меня в покое.
У Сигуана было три дочери от первого брака, потом, за несколько лет до убийства, жена его умерла от рака, и он женился вторично. Именно эта вторая жена – звали ее Росалия Пиньейро – и подала судье прошение о возобновлении расследования. Я стала искать в бумагах какие-нибудь сведения о ней, но их нашлось совсем мало. Там значилось только следующее: она была на тридцать восемь лет моложе своего мужа, нигде не работала, и они прожили в браке семь лет – до его гибели. Во время предыдущего расследования ни на кого из членов старой или новой семьи Сигуана не пало и тени подозрения. Все они были допрошены в качестве свидетелей и отпущены без каких-либо последствий для них.
Сигуан, как стало известно после его смерти, любил проводить время в компании молодой проститутки по имени Джульетта Лопес. Не могу не признаться, что шекспировское звучание этого имени заставило меня усмехнуться. Джульетту никак нельзя было назвать роскошной проституткой. Да о чем тут говорить! У нее даже комнаты, куда можно было бы приводить клиентов, не имелось. Она была простой шлюшкой с улицы Раваль, шлюшкой из самых последних. Работала на панели, и был у нее любовник, исполнявший и роль сутенера. Но они с ним набили руку еще в одном дельце, с проституцией связанном лишь косвенно. Тут меня опять отвлек мой помощник.
– Ну, что теперь, Гарсон? – спросила я таким тоном, словно готова была его придушить, и это было не слишком далеко от истины.
– Не хотелось бы выглядеть в ваших глазах невоспитанным, инспектор, но, зная ваше великодушие, отважусь спросить: а не найдется ли у вас чего-нибудь поклевать? Я что-то проголодался, а голод, как давно доказано практикой, снижает мою способность сосредоточиться.
– Поклевать, поклевать… Да вы меня саму уже заклевали, Фермин. Неужели нельзя немного подождать? Я как раз собиралась прочесть, что за преступление совершили наши Ромео и Джульетта.
– Охотно вам расскажу. Кстати, этого Ромео звали Абелардо Киньонес – такое вот у него было имечко, самое что ни на есть простецкое, даже скорее деревенское. Так вот, девушка специализировалась на старичках – чем старше, тем лучше. Обслужив одного такого несколько раз и втершись к нему в доверие, она выпытывала, не живет ли он один, и если да, напрашивалась, так сказать, в гости. Попав в дом, просила угостить ее выпивкой, а когда старикан отворачивался или шел в уборную, кидала ему в бокал несколько таблеток рогипнола. Клиент плыл, и тут наступала очередь кавалера Джульетты, который следовал за ними по пятам до самого места любовной встречи. Она звонила ему по телефону, отпирала дверь – и теперь они уже оба хватали все, что под руку попадалось: деньги, драгоценности, компьютер… И с хорошей добычей давали деру. Этим чрезвычайно выгодным видом спорта они занимались почти два года, и знаете, сколько заявлений поступило в полицию? Ни одного! Кто бы мог подумать, правда?
Я слушала его, широко раскрыв глаза, и даже ни разу не моргнула. Тут он от души расхохотался и продолжил:
– Это даже любопытно! Преступления совершаются только потому, что мы, люди, именно такие, какие мы есть. Ну сами подумайте, какой идиот попрется в полицию, чтобы всему свету стало известно, что он развратничал и его обобрали до нитки, проведя как мальчишку. Представьте себе, сидят его внуки и обсуждают: “Наш-то дедуля решил было поблудить, так дамочка вместе со своим котом стырили у него все – вплоть до вставной челюсти”.
Я решительно одернула его:
– Могли бы обойтись и без столь живописных картинок, Фермин, и вообще, говорите потише!
– Сами же сказали, что детей Маркоса здесь сегодня нет!
– Но я-то здесь! И подобные отвлечения вряд ли свидетельствуют о вашем хорошем вкусе.
Но моему помощнику было плевать на мои эстетические принципы, он продолжал смеяться, словно ничего смешнее этой истории в жизни не слыхал. Однако меня он окончательно сбил с толку: контраст между юридическим языком документов, которые я перед этим читала, и манерой выражаться Гарсона, не слишком пристойной, мешали мне уловить нить событий.
– А почему этот далеко не бедный фабрикант пользовался услугами столь жалкой девицы? – задала я риторический по сути своей вопрос.
– Ну, вы даете, инспектор! Можно подумать, из пеленок еще не выползли! Существует такая вещь – называется извращение. И есть типы, для которых половина удовольствия заключается именно в том, чтобы опуститься как можно ниже, изваляться то есть в самой что ни на есть грязи. Понятно излагаю?
– Понятно-то оно понятно! – поспешила я ответить, прежде чем он продолжит объяснение на своем более чем простом и доступном языке. – Только ведь это не объясняет, почему его убили.
– А я знаю почему, но буду молчать как рыба, пока не дадите мне чего-нибудь поесть. Хотите узнать – читайте всю эту чертову прорву бумаг, которая лежит перед вами.
Тут уж расхохоталась я. Потом встала и принесла бутерброды с овощами и безалкогольное пиво. Гарсон встретил меня с распростертыми объятиями.
– Ну вот! Теперь заморим червячка! – воскликнул он, но тут же, глянув на поднос, с подозрением поинтересовался: – А это что еще такое?
– Бутерброды с помидорами, перцем, спаржей и майонезом. Все очень легкое и питательное. Не хочу, чтобы тяжелая пища помешала нам трудиться со стопроцентной отдачей.
– Да нет, я про выпивку: безалкогольное пиво? Не хочу вас обидеть, инспектор, но безалкогольное пиво противоречит моей жизненной философии. Лучше уж выпить воды из-под крана, если на то пошло. Я отказываюсь пить кофе без кофеина, есть продукты Light, курить сигареты с низким содержание никотина… Это все равно что признаться в своем пороке и показать всем, что ты намерен исправиться! Мне это кажется туфтой, а еще – унижением, которому я не желаю подвергаться.
