Харлан Кобен - Незнакомец
Команда Боба готовилась вновь выйти на площадку, когда у него зазвонил телефон.
ГОЛДМАН.
Вот оно.
– Боб, ты готов?
– Начинайте игру без меня, ребята. Мне нужно ответить.
Боб направился в коридор, ища уединения. Он прочистил горло и улыбнулся, потому что если улыбаешься по-настоящему, то уверенность передается даже по телефону.
– Алло?
– Мистер Байме?
– Слушаю.
– Это Джерри Катц от Голдмана.
– Да, приветствую, Джерри. Рад вас слышать.
– Боюсь, мне придется огорчить вас, мистер Байме.
У Боба упало сердце. Джерри Катц говорил что-то еще о том, какая конкуренция на рынке и как ему было приятно общаться с Бобом, но его слова начали расплываться, создавая какую-то невнятную шумовую завесу. Джерри, этот костлявый идиот, продолжал что-то бубнить. А тем временем в грудь Боба просочилась тьма, и одновременно с нею пришло воспоминание о том вечере, когда Адам открыто бросил ему вызов из-за приема в команду Джимми Хоха. И сейчас Боб понял: его тогда удивил не только сам вызов. Во-первых, какое Прайсу до этого дело? Он и близко не стоял к тому, чтобы тренировать выездную команду, игроков для которой отбирал Боб. Сын Адама и Коринн был зачислен. Так почему его так взволновал Джимми Хох?
Но еще важнее – особенно сейчас, когда Боб снова задумался об этом, – был тот факт, что Адаму удалось быстро оправиться от сокрушительного удара, нанесенного известием, которое он получил несколькими минутами раньше в баре Американского легиона. Как он сумел взять себя в руки?
Джерри все еще что-то говорил. Боб продолжал улыбаться. Улыбался и улыбался. Улыбался как идиот, и когда наконец произнес: «Ну, спасибо, что позвонили и дали мне знать. Я ценю это», то мог побиться об заклад: это был ответ настоящего самоуверенного болвана.
Он повесил трубку.
– Боб, ты готов?
– Давай, приятель, ты нам нужен.
Так оно и было. «Наверно, – подумал Боб, – нечто подобное испытывал в тот вечер и Адам». Боб собирался пойти на площадку и дать там волю своему гневу; может быть, Адам накинулся на него тогда из-за Джимми, потому что ему тоже нужно было выпустить пар.
«А какой была бы реакция Адама, – размышлял Боб, – узнай он всю правду о своей жене? Не о ее предательстве, как он думает, что знает сейчас, но всю правду?»
«Что ж, – решил Боб, трусцой возвращаясь на площадку, – очень скоро он все уяснит».
Глава 22
В два часа ночи Адам вдруг кое-что вспомнил – вернее, кое-кого.
Сюзанн Хоуп из Наяка, Нью-Йорк.
Только она могла направить Коринн на сайт «Подделай беременность». Ведь с этого все и началось? Коринн познакомилась с Сюзанн. Та подделала беременность. Коринн по какой-то причине решила повторить ее затею. Может быть. А потом появился незнакомец.
Адам запустил на смартфоне поисковик и набрал: «Сюзанн Хоуп, Наяк, Нью-Йорк». Едва ли это поможет; наверняка эта женщина назвалась вымышленным именем и выдумала город, чтобы ее не уличили в притворной беременности, однако он почти сразу попал в яблочко.
«Белые страницы» упоминали Сюзанн Хоуп из Наяка, Нью-Йорк, в возрастной категории от тридцати до тридцати пяти. Указывались и номер ее телефона, и домашний адрес. Адам уже собрался записать их, но тут вспомнил кое-что, чему Райан научил его несколько недель назад: нажимаешь одновременно на экране две кнопки и получаешь моментальный снимок. Адам попробовал, проверил результат в фотоприложении и убедился: картинка четкая.
Он выключил телефон и попытался отчалить в сон.
Тесная гостиная в доме старика Рински пропахла «Пайн-солом»[16] и кошачьей мочой. Комната была набита битком, хотя находилось в ней всего человек десять. Большего Адаму и не нужно. Он заметил лысого парня, который обычно освещал спортивные события для «Стар леджер». Была тут и женщина-репортер из бергенского «Рекорда»; она нравилась Адаму. По информации Энди Гриббеля, его особого помощника, здесь также присутствовали представители «Эсбери-парк пресс» и «Нью-Джерси геральд». Основные телеканалы пока не заинтересовались, но нью-джерсийский «Ньюс-12» съемочную группу прислал.
Этого должно хватить.
Адам наклонился к Рински:
– Вы уверены, что справитесь?
– Шутите? – Старик удивленно изогнул бровь. – Я постараюсь не упиваться этим.
Трое репортеров втиснулись на клеенчатый диван. Еще один прислонился к стоявшему сбоку пианино. На дальней стене висели выполненные в форме домика часы с кукушкой. Журнальный столик украсился новыми хаммелевскими фигурками. Ковер, когда-то слывший длинноворсовым, был вытоптан и напоминал искусственный дерн.
Адам напоследок еще раз проверил телефон. Ничего нового о местоположении Коринн. Либо она так и не зарядила мобильник, либо… сейчас об этом незачем думать. Репортеры смотрели на него выжидающе и одновременно скептически: «поглядим, что у тебя есть» и «это пустая трата времени». Адам выступил вперед. Мистер Рински остался на месте.
– В тысяча девятьсот семидесятом, – без предисловий начал Адам, – Майкл Джей Рински вернулся домой, отслужив стране на полях жесточайших сражений во Вьетнаме. Он приехал сюда, в свой любимый родной город, и женился на подруге сердца, которую знал со школьной скамьи, Евнис Шеффер. Потом на деньги, полученные в качестве пособия от государства, Майк Рински купил дом.
Адам сделал паузу. Затем уточнил:
– Этот дом.
– У Майка и Евнис родились трое детей, и они выросли в этом доме. Майк работал в местной полиции, начав с новичка-постового и поднявшись по служебной лестнице до должности шефа. Многие годы они с Евнис были важными членами местного сообщества. Они оказывали добровольную помощь приюту, городской библиотеке, участвовали в детской баскетбольной программе «Бидди», параде Четвертого июля. За последние пятьдесят лет Майк и Евнис приняли участие в жизни многих жителей этого города. Они упорно трудились. Утомленный, Майк возвращался отдыхать сюда, в этот самый дом. Он сам переделал отопительный котел в подвале. Его дети выросли, получили образование и разъехались. Майк продолжал работать и наконец, по прошествии тридцати лет, выплатил ипотеку. Теперь он безоговорочный владелец дома, в котором мы с вами сейчас находимся.
Адам оглянулся. Как по команде – ну, так и было задумано, – старик сгорбился, сделал скорбное лицо и выставил вперед рамку с выцветшей фотографией Евнис.
– А потом, – продолжил Адам, – Евнис Рински заболела. Мы не станем вторгаться в ее личную жизнь и упоминать подробности. Но Евнис любит этот дом. Он ее утешает. Сейчас новые места пугают ее, и она успокаивается только здесь, в этом доме, где с любимым мужем они вырастили Майка-младшего, Дэнни и Билла. И теперь, после стольких трудов и многих лет служения обществу, правительство собирается отнять у нее этот дом – ее дом.
Журналисты перестали писать. Адам хотел, чтобы они прочувствовали значимость момента, поэтому он завел руку за спину, взял бутылку с водой и смочил горло. Когда он возобновил свою речь, в его голосе заклокотал еле сдерживаемый гнев.
– Правительство вознамерилось вышвырнуть Майка и Евнис из единственного дома, который у них был за всю жизнь, чтобы какие-то богатеи снесли его и построили «Банановую республику». – «Не чистая правда, – подумал Адам, – но близко к тому». – Этот человек, – Адам указал за спину на старика Рински, который с упоением играл свою роль и принял вид еще более тщедушного и беззащитного создания, – этот американский герой и патриот хочет только одного – остаться в доме, ради которого ему пришлось так много и долго трудиться. Вот и все. А у него хотят его отнять. Я спрашиваю вас: разве такое возможно в Соединенных Штатах Америки? С каких пор наше правительство стало отбирать собственность у тружеников и отдавать ее богачам? Мы выбросим на улицу героя и пожилую женщину? Мы заберем их дом после того, как они проработали всю жизнь, чтобы за него расплатиться? Мы бульдозером сровняем с землей их мечты ради того, чтобы создать очередной торговый центр длиной в милю?
Теперь все смотрели на старика Рински. Адам и сам уже чуть не плакал. Конечно, кое-что он опустил – например, как Рински предлагали заплатить больше, чем стоит его дом, – но речь о непредвзятости не шла. Адвокаты всегда становятся на чью-либо сторону. Противная же, когда и если ей выпадает случай ответить, выкручивается по-своему. Никто не ждет от адвоката беспристрастности. Так устроена система.
Кто-то щелкнул камерой – снял старика Рински. Потом еще один. Поднялись руки желающих задать вопросы. Один репортер выкрикнул с места, интересуясь чувствами Рински. Тот сыграл умно, приняв вид растерянный и жалкий. Он изобразил не столько гнев, сколько изумление, пожал плечами, поднял фотографию жены и сказал: «Евнис хочет провести последние дни здесь».
«Гейм, сет, партия», – подумал Адам.
И пусть противник выворачивает факты наизнанку, как ему нравится. Звуковой фрагмент в новостях – за ними. Их история лучше – это то, чего всегда хотят СМИ: им нужна не правдивая история, а лучшая. Что делает повествование более увлекательным – торгаши, выбрасывающие из дома героя и его больную жену, или упрямый старик, который препятствует реновации, отказываясь взять деньги и перебраться в новое жилье?
