Энн Перри - Брат мой Каин
– Я оговорился, – признался Монк. – Переживания миссис Стоунфилд передались и мне тоже. Она, похоже, опасается, что ее мужа больше нет в живых, иначе он вернулся бы домой или, в крайнем случае, сообщил, где находится.
Некоторое время Тайтус молчал, погрузившись в глубокое раздумье.
Детектив ждал.
– Зачем вы заговорили о его брате, мистер Монк? – спросил, наконец, Нивен. – Он – плод вашего воображения или вам кажется, что он существует на самом деле?
– Да, он существует, – заверил его сыщик. – На этот счет нет никаких сомнений. Вы не встречались с ним лишь потому, что он не работает в Сити и не живет в его окрестностях. Он не появляется за пределами Ист-Энда и называет себя Стоун, а не Стоунфилд. Но Энгус поддерживал с ним отношения. Старые связи, судя по всему, рвутся с трудом.
Тайтус ответил с улыбкой:
– Это похоже на Энгуса. Он не смог бы оставить друга, тем более брата. Вы, наверное, уже встретились с этим человеком и он ничего не смог вам сообщить?
– Я пока не нашел его, – ответил Монк. – Он очень скрытный, и мне кажется, он является главным виновником случившегося – по крайней мере, это не обошлось без его участия. Но я также проверяю и все прочие возможности. Очень сожалею, но у меня есть и другие предположения.
– В каждом из нас кроется немало неожиданного для окружающих, – согласился Нивен. – Но тем не менее, по-моему, вы вряд ли обнаружите, что у Энгуса были проблемы с деньгами или что он завел себе любовницу или вторую жену где-нибудь еще. Если б вы знали его так, как я, ни одна этих мыслей даже не пришла бы вам в голову. – Лицо бизнесмена приняло серьезное сосредоточенное выражение. – Я считаю Энгуса исключительно порядочным человеком, причем не только в делах, но даже и в мыслях. Я многому у него научился, мистер Монк. Цельность его натуры стала для меня предметом зависти, и мне очень хотелось бы подражать ему в этом смысле. Он принадлежал к числу тех людей, для кого истинная добродетель является главной целью, кто ставит ее выше собственного благосостояния, положения в обществе, удовольствий или успеха. – Тайтус чуть наклонился к Уильяму. – И он понимал, что такое настоящая добродетель! Он достиг ее не на пути человеческих недостатков и неприкрытого порока. Она снизошла на него благодаря его чести, великодушию, преданности, терпимости к людям и редкому дару благодарности без малейшего намека на высокомерие.
Монка удивили не столько сами слова хозяина дома, сколько глубина охватившего его порыва.
– Вы очень лестно о нем отзываетесь, мистер Нивен, если учесть, что он в немалой степени повинен в постигшей вас неудаче, – проговорил детектив, поднимаясь с дивана.
Его собеседник тоже встал, и лицо у него залилось краской.
– Я лишился состояния и положения в обществе, но я сохранил честь, сэр. То, что вы от меня услышали, – результат моих собственных наблюдений.
– Я в этом не сомневаюсь, – согласился сыщик, чуть склонив голову. – Спасибо, что вы уделили мне время.
Монк не стал объяснять Нивену, что не рассчитывал выяснить от него что-либо насчет Энгуса, а лишь собирался прощупать его на предмет того, не мог ли тот причинить своему конкуренту зло. Тайтус Нивен, судя по всему, обладал острым умом и в то же время отличался некоторой наивностью во взглядах. Говорить ему об этом показалось детективу ненужной жестокостью.
Уильям приложил еще немало усилий, стараясь узнать что-нибудь новое об Энгусе от его знакомых и деловых коллег, однако ему так и не удалось добавить какие-либо заметные штрихи к уже нарисованному им портрету. Стоунфилды поддерживали теплые дружеские отношения с несколькими людьми, но развлекались не слишком много. Они, казалось, получали удовольствие, оставаясь в кругу семьи и лишь изредка посещая вечерние концерты или театр. Жизнь, которую они вели, несомненно, соответствовала находящимся в их распоряжении средствам. Впрочем, эти средства могли серьезно поубавиться из-за того, что миссис Стоунфилд теперь стало нельзя пользоваться доходами от дела мужа. А поскольку он номинально оставался владельцем этого бизнеса, она не могла каким-то образом распорядиться его собственностью или заявить права на наследство.
– Как мне быть дальше? – с отчаянием спросила она, когда Монк пришел к ней домой в конце долгого и бесплодного дня, девятого с тех пор, как пропал ее супруг. – Что, если вы так и не найдете… тело Энгуса? – Голос Женевьевы теперь звучал с надрывом, и она сохраняла самообладание с заметным усилием.
Уильяму очень хотелось успокоить ее, и все же он не мог лгать. Сыщик стал тянуть время и перебирать в уме самые разные возможности, всерьез обдумывая каждую из них. И все же ему не удавалось заставить себя произнести нужные слова.
– Существуют другие способы доказать властям гибель человека, миссис Стоунфилд, – ответил он наконец. – Особенно если речь идет о такой реке с приливами и отливами, как Темза. Однако они потребуют, чтобы мы проверили все другие возможные версии.
– Вы ничего не найдете, мистер Монк, – без обиняков заявила его нанимательница. Они стояли в нетопленой гостиной. Огонь в камине не горел, лампы тоже были погашены. – Я понимаю, зачем вам это нужно, но вы только напрасно потратите время, ваше и мое, – продолжала Женевьева. – А у меня с каждым днем остается все меньше и меньше денег. – Отвернувшись, она отвела взгляд в сторону. – Я боюсь тратить их на что-нибудь еще, кроме самого необходимого, кроме продуктов и угля. И не представляю, сколько еще все это продлится. Я теперь не могу даже мечтать о новой обуви для детей, а Джеймсу уже малы ботинки. У него пальцы упираются в мыски. Я как раз собиралась купить ему новые… – Она осеклась на полуслове; Монк понял, что ей чего-то не хотелось договаривать до конца.
– А что, если вам, хотя бы на некоторое время, принять предложение лорда Рэйвенсбрука? – спросил детектив. Он понимал, почему эта дама не желает оказаться в зависимости от чьей-либо милости, но сейчас ей не следовало идти на поводу у собственной гордости.
Женевьева тяжело вздохнула. Мышцы ее шеи и плеч настолько напряглись, что голубая клетчатая ткань платья натянулась, так что Уильям различил линию стежков на шве.
– По-моему, Энгусу это вряд ли пришлось бы по вкусу, – проговорила миссис Стоунфилд в ответ – так тихо, что Монк едва услышал ее слова. Женевьева, похоже, обращалась в первую очередь к себе самой, а уже потом – к собеседнику. – С одной стороны, – продолжала она, сосредоточенно нахмурившись, – ему не хочется, чтобы мы терпели нужду. – По телу женщины пробежал озноб, скорее от собственных мыслей, чем от холода.
– Прошло только чуть больше недели, миссис Стоунфилд, – заметил Монк как можно более вежливым тоном. – Я не сомневаюсь, милорд Рэйвенсбрук одолжит вам необходимую сумму под залог имущества, если вы не желаете принять деньги в подарок. У вас вряд ли возникнет необходимость в больших расходах, которые нельзя пока отложить. Если ботинки до сих пор можно было носить…
Женевьева стремительно обернулась к сыщику, бросив на него испуганный взгляд и сжав кулаки.
– Неужели вам непонятно?! – воскликнула она неожиданно высоким, исполненным страха голосом. – Энгус больше не вернется! Кейлеб все-таки убил его, и мы остались брошенными на произвол судьбы, не имея средств к существованию! Сейчас нам придется экономить на еде. Никакого мяса, за исключением воскресных дней, немного селедки или копченой рыбы, а еще лук, овсяная каша и иногда – сыр. Яблоки, если посчастливится. – Она бросила взгляд на горящий в камине огонь, а потом вновь обернулась к Монку: – Мы будем беречь уголь. Нам придется сидеть на кухне, где горит плита, вместо того чтобы затопить камин в гостиной, а вместо восковых свечей покупать сальные и не зажигать огня до тех пор, пока совсем не стемнеет. На одежду придется ставить заплатки, и она будет переходить от старших детей к младшим. Покупать для них новую я уже не смогу. – Голос ее становился все резче, по мере того как ее все больше охватывал панический страх. – Но это еще не самое худшее. У меня нет родственников, которые могли бы нам помочь. Я буду вынуждена продать дом, пока мое положение еще позволяет мне поторговаться и не отдать его за бесценок. Мы переедем в съемные комнаты – в лучшем случае нам удастся снять квартиру из двух комнат. Придется обходиться хлебом и чаем. Иногда, если повезет, я буду покупать свиную или баранью голову… наверное, раз в месяц… или требуху с мясными обрезками. Дети больше не будут учиться в школе; им придется работать по мере сил, так же как и мне. – Она судорожно сглотнула. – Я теперь не могу даже надеяться, что все они вырастут. В бедных семьях это обычное явление. Возможно, взрослыми станут лишь один или двое, и это можно будет считать счастьем, потому что я, по крайней мере, не останусь одинокой. Только Богу известно, что их теперь ждет!
