Линда Лафферти - Невеста смерти
– О, прекрасно! – воскликнула Анна-Мария, пробегая глазами записку. – Твой отец желает навестить нас!
Рука мальчика застыла в воздухе.
– Придет король? Сейчас?
Кожа вокруг его глаза задергалась еще сильнее. Он торопливо собрал свои бумаги.
– Да, дорогой! – ответила его мать. – Так что порадуй меня и веди себя пристойно. Ты же знаешь, он в тебе души не чает. И постарайся не чудить, мой золотой.
– Мама! Он всегда мною недоволен.
– Нет, нет, Джулио! Он любит повторять, что ты останешься при нем и что когда-нибудь поможешь ему управлять Трансильванией. Я сама это слышала. Ты должен относиться к нему снисходительнее и прощать ему гневливость. Ты – его сокровище, сыночек мой.
В дверь резко постучали.
– Король, – объявил слуга и отступил в сторону.
Рудольф II вошел в комнату, в длинном плаще и бархатном берете с пером, воткнутым в него с небрежным изяществом.
– Ты восхитительна, – проворчал он, улыбаясь расчесывающей черные волосы Анне-Марии в ответ на ее призывный взгляд. – Оставь нас!
Слуга, к которому были обращены последние слова, поклонился и выскользнул за дверь. Тяжелый засов с громким щелчком встал на место.
Рудольф стремительно шагнул к кровати.
– А сейчас я спутаю твои волосы так, что никакой гребень не расплетет узлы!
Костяная расческа полетела на пол.
Не сводя с любовницы горящих глаз, правитель принялся развязывать шнурки на штанах.
– Подождите, ваше величество! Пожалуйста! Разве вы не видите за столом нашего сына Джулио? – остановила его женщина.
Его величество обернулся и лишь теперь заметил мальчика с пером, а также чернильницу, песочницу для промокания чернил и стопку бумаги.
Сдержав с раздраженным вздохом обуявший его порыв, Рудольф опустился на кровать и откинулся на шелковые подушки. Пристально глядя на сына, он ждал, пока его страсть остынет. Бесчестить себя перед детьми не пристало даже королю.
Джулио был его первенцем и самым любимым сыном. Мальчик унаследовал приятные черты и страстность матери-итальянки. Рудольф обожал своего старшего и баловал его щедрым содержанием, самыми лучшими наставниками, лошадьми, дорогими нарядами и коллекцией ценных часов.
Король с удовлетворением отметил интерес Джулио к внутреннему устройству механизмов, внутренние части которых лежали на паркетном полу в дворцовой детской. Одной из граней его одаренности – Рудольф приписывал ее своей крови – была увлеченность механикой. Король часами наблюдал за тем, как мальчик внимательно рассматривает крохотные детали и самозабвенно разбирает и собирает часы.
Но сейчас Джулио склонился над чем-то, лежащим на письменном столе. И это были не часы.
– Что у тебя там, малыш? Книга? – спросил правитель.
Джулио с усилением сглотнул. В голове его требовательно звучали голоса, и он с трудом отбивался от них.
Не сейчас!
– Книга Чудес, – ответил он, сжимая и разжимая кулак.
Рудольф нахмурился.
– Я же сказал Джакопо держать книгу под замком и лично приглядывать за тобой, когда ты смотришь ее! Где мой антиквар?! – взревел король, делая шаг к сыну.
Анна-Мария торопливо сползла с кровати и положила руку ему на плечо.
– Вы забываете, ваше величество, что я – дочь синьора Страды. И за работой его внука надзираю я.
Плечи короля смягчились, и плоть зазвенела от ее прикосновения. Однако эта книга была одним из ценнейших его достояний…
– За работой? Какой еще работой? – поинтересовался он.
– Джулио, покажи королю свои таблицы и чертежи, – попросила женщина.
Мальчик склонил голову в знак повиновения, глубоко вздохнул, чтобы унять дрожь, и начал разворачивать связку недавно отложенных листов.
– Джулио разгадывает книгу, ваше величество, – с гордостью сообщила его мать. – Такой умный малыш!
Король снисходительно фыркнул.
– Знатоки языков, математики и алхимики пытались разгадать секрет книги, и за тринадцать лет никто из них не снискал успеха. Мальчишке не раскрыть ее тайн!
Тем не менее любопытство его величества было задето. Взглянув на работу сына, Рудольф увидел математические таблицы, четырехугольники, схемы и чужестранные слова, записанные на полях, как примечания. В душе его шевельнулась гордость – труды сына напоминали комментарии его собственных алхимиков, мудрецов почтенного возраста.
– Что это? – спросил он уже спокойнее.
– Я сравниваю использование символов со всеми европейскими языками, – сказал Джулио, и его зеленые глаза лихорадочно блеснули, а рот пересох и задвигался сам собой, как у одной из механических игрушек Рудольфа.
Больше всего на свете он любил говорить о Книге Чудес. Но при этом мальчик явил ту свою грань, которая более всего пугала его мать – особенную грань, омраченную призраком габсбургского безумия.
– Группы значений, повторяющиеся сочетания букв, – продолжал он, отчаянно жестикулируя. – В одних случаях это только начало слова, в других – окончание, в третьих – середина. Королевский мастер шахмат, сарацин[2], говорит, что это свойственно арабскому и встречается в иврите, но мне еще нужно справиться у какого-нибудь грамотного еврея. Я думал, что когда вы в следующий раз встретитесь с рабби Лёвом, то, может быть…
– Что?! – взревел король, и Джулио втянул голову в плечи и вскинул руку, защищая лицо. – Мой сын будет разговаривать с жидом?! Да знаешь ли ты, какой вред может причинить подобная глупость? Если католики и протестанты узнают, что кто-то из Габсбургов советуется с жидом, они потребуют моей крови!
– Но, отец! Я бы мог встретиться с ним втайне, когда он придет ко двору…
– Не называй меня отцом! – перебил король, отвешивая сыну звучную пощечину. – Оставь нас и больше не трогай книгу! Тебе следует гулять по улицам и тавернам или охотиться в лесу, а не горбатиться над книгой, как какому-то жалкому кастрату-отшельнику, и не прятаться под юбками у матери!
Правитель вовсе не хотел обидеть сына, но его взрывной нрав перевесил любовь и осторожность. Кольца на его пальцах добавили силы удару. Кровь из рассеченной о зубы щеки заполнила рот мальчика, и он вытер губы, испачкав рукав синего атласного камзола.
– О, Джулио, мой дорогой, у тебя кровь! – воскликнула Анна-Мария, подбегая к сыну и прижимая его голову к груди.
– Оставь мальчишку в покое! Не трогай его! – загремел Рудольф, выплескивая гнев и раздражение. – Он слаб и робок, избалован и изнежен! Господи, да ему это только на пользу! Другой на его месте просился бы загнать оленя, сходить на медведя или кабана, а не сидел бы, как девчонка, с книгой!
Джулио закрыл ладонями уши. Книга была его спасением, убежищем от нехороших желаний и видений. Но отец схватил его руки и оторвал их от лица.
– Слушай меня! И не смей закрывать уши, когда говорит король. Ты должен добиваться женщин, пить в тавернах, гулять напропалую… Быть мужчиной, которым я мог бы гордиться! Должен возвращаться домой в крови после медвежьей охоты или просто уличной драки, будь оно все проклято!
Затем правитель повернулся к любовнице и недовольно нахмурился.
– Даже лучшая моя гончая рычит на этого рохлю! А уж суки-то знают… У него нет ни мужества в сердце, ни семени в яйцах, чтобы заслужить уважение даже у собак!
– Ваше величество, пожалуйста, умоляю вас. Он ведь всего только ребенок! – запротестовала Анна-Мария.
– Убирайся с глаз моих, мальчишка! А ты, женщина, ступай в постель – твое место там! Я слишком долго ждал и должен получить свое!
Прижав к щеке ладонь – кровь никак не останавливалась, – Джулио выбежал из комнаты, а потом и из замка, промчался через двор и пролетел по мостику к конюшням. Упав на колени в стойле своего любимого пони, где его никто не видел, он дал волю слезам.
Спасаясь от отцовского гнева, Джулио позабыл о своем и теперь снова услышал зовущие его голоса. Да, это были голоса, он понимал их, и они вливали ему в уши злобу и ненависть. В последние месяцы голоса навещали его все чаще и чаще, и чтобы унять их, он с головой уходил в изучение книги.
Теперь книги не будет, а значит, не будет и тишины. Мальчик сжал зубы и ощутил вкус крови во рту, соленый и кислый, с примесью горькой, сернистой желчи в горле.
Голоса понукали его, требовали, чтобы он делал нехорошее, злое, жестокое… И они не умолкали, а звучали все громче и громче. Громче и громче.
Вкус крови держался на языке, пока Джулио не свыкся с ним. В нем, этом вкусе, даже было что-то приятное. Ярость разгоралась все сильнее, разбегалась по венам. Он стал прислушиваться к голосам – они понимали его гнев.
Через какое-то время Джулио проглотил собравшуюся во рту кровь и вернулся в замок, где отыскал королевского камергера Румпфа, ближайшего советника отца, и, не вдаваясь в объяснения, заявил, что желает посетить баню за Влтавой, ту, что за огороженным еврейским кварталом.
– Полагаю, не для купания? – вскинул бровь Румпф.
– Так соизволил мой отец, – ответил Джулио, выплевывая слова, как горькие зернышки. Камергер, знавший, что так оно и есть, с печальным видом кивнул.
