Джослин Джексон - Три пятнадцать
Здешние истории Лизе нравятся, они как сказки Братьев Гримм, – Босс называет их «слишком кровавыми», а Лиза обожает. Про Золушку, ради которой голубки выклевали глаза ее мачехе и сестрам, в Библии не говорится. Зато там есть царь Соломон, который приказывает охране разрезать младенца пополам; человек по имени Самсон, который убивает тысячу человек ослиной челюстью; Бог, который всех топит, и фараон, который истребляет младенцев, поэтому одна несчастная мама кладет своего сына в лодку и отправляет вниз по Нилу. Из книги «Все рептилии мира» Лиза знает: в Ниле живут крокодилы, самые большие и злые – около Египта.
Мелисса и другие дети из Кэлвери слушают эти истории еженедельно с тех пор еще, как и не понимали ничего толком. Они зевают, возятся со шнурками и безостановочно шепчутся, одна Лиза помалкивает, вытаращив глаза, – эти истории бесконечно ей увлекательны. В конце представления она одна подается вперед, глаза горят, зовет марионеток вернуться и показать, что там еще есть дальше ужасного.
Сегодня пятница, последний день с Мелиссой. Ее мама сидит во главе стола, придерживает огромный живот и болтает с двумя тетями, вместе с которыми дети мастерят поделки.
– Мы с Лизой хотим завтра поиграть, – говорит Мелисса матери. – Можно ей ко мне приехать?
– Боюсь, что нет, Мелисса, – отвечает миссис Ричардсон, с удивлением взглянув на Лизу. – Она слишком далеко живет.
– Ну и что? – ноет Мелисса. – Она моя лучшая подруга.
– Посмотрим, – качает головой Мелиссина мама.
Лиза в отчаянии смотрит на подругу. Когда так говорит Босс, это значит «да», а когда миссис Ричардсон – это значит «нет». Мелиссина мама не отрывает глаз от Лизы, только рот почему-то скривила и нос сморщила. Обе ее руки придерживают живот.
– Мелисса сказала, у нее скоро родится сестричка, – говорит Лиза.
Миссис Ричардсон вздрагивает, словно забыв, что до сих пор смотрит на Лизу. Примерно так смотрят на дохлого таракана, которого пришлось убрать салфеткой. Отвечает она приторно-сладким голосом, словно Лиза совсем маленькая.
– Правда? Может, да, а может, получит еще одного братишку.
Мелисса изображает рвоту, но так, чтобы слышала только Лиза, и шепчет ей на ухо:
– У братишек пиписьки!
– Я хочу сестричку, – громко заявляет Лиза.
– Думаю, долго ждать не придется, – говорит тетя, сидящая рядом с миссис Ричардсон.
Тетя в середине смеется, но как-то нехорошо.
– Удивительно, что у тебя до сих пор нет пары-тройки сестричек, – говорит тетя с нехорошим смехом, и даже Мелиссина мама кисло улыбается.
– Тш-ш-ш! – шикает она. – Маленькие ушки на макушке.
Что тут смешного, Босс объяснять не желает.
– Знаешь, сколько стоит неделя в детском саду? В понедельник ты пойдешь в настоящую школу.
Лиза понимает одно: летним библейским школам конец. Она льнет к Мелиссе, а та скалится, как злая собака, когда Босс тянет Лизу за руку.
– Девочки так подружились, – говорит Босс Мелиссиной маме. – Может, нам стоит…
Лиза упирается, цепляется за блестящую Мелиссину футболку, но именно тогда впервые чувствует, что ее Босс не похожа на других мам. Она похожа на мисс Джун и на девушек, которые приезжают показывать библейские спектакли. Мелиссиной маме наконец удается отлепить дочь от Лизы.
– Давайте-ка без истерик, – говорит она строгим голосом.
Миссис Ричардсон крепко держит девочек за плечи, еще чуть-чуть – станет больно. Лиза не может сопротивляться ее взрослой строгости и сильным рукам. Миссис Ричардсон запихивает ее на заднее сиденье машины Босса, и та тотчас дает газу.
– Мы всегда будем лучшими подругами! – кричит им вслед Мелисса.
Босс молчит, как в рот воды набрала. По дороге домой Лиза буквально заходится в рыданиях, а ее жестокая мать даже не оборачивается. Когда они подъезжают к дому, плакать Лизе надоедает, а Босс наконец открывает рот и говорит как ни в чем не бывало:
– Если успокоишься, получишь сюрприз.
– Какой еще сюрприз? – хлюпает носом Лиза.
– Неделя двух библейских школ вместо детского сада, вот какой, – загадочно отвечает Босс.
На Лизиной кровати ждет новый ярко-розовый ранец с малышами маппетами, чемоданчик для ланча тоже с малышами маппетами и целая стопка яркой одежды с неоторванными ценниками. Еще есть кроссовки, такие белые, что Лиза понимает: их купили в «Джей-Си Пенни», а не в секонд-хенде. Ранец набит школьными принадлежностями, здесь и толстые блестящие карандаши, и розовые ластики, и тетради.
Лиза открывает тетрадку, но странички в ней чистые – слова, которое она ищет, здесь нет. Здесь вообще нет слов, поэтому Лиза поворачивается и уплывает прочь, оставив себя маленькую примерять парадную школьную форму.
Лиза до сих пор ищет слово, которое нужно передать Боссу, и едва не пропускает послание самой себе. Она плывет по морю своих воспоминаний, быстро минует эпизоды без Мелиссы, а там, где Мелисса есть, задерживается.
На губах привкус соли. Тот последний день. Мелисса на пляже.
– Это ты, – говорит Лиза. – Все дело в тебе.
Мелисса кивает и самодовольно улыбается.
Сучка всегда любила быть в центре внимания!
Глава седьмая
Мози
Наутро, когда Босс постучалась ко мне и позвала: «Мози, ты встала?» – я уже полностью собралась, оделась и обулась.
– Ага, встала! – ответила я, очень надеясь, что голос звучит сонно, а сама через дверь внушала: «Даже не думай сюда заглядывать!» Когда ее шаги удалились, я прильнула ухом к двери. Босс поставила маму в ходунки и повела по коридору. Едва ожила навесная дверь на кухню, я шмыгнула в Лизину комнату.
Начала я с комода, точнее, с двух верхних ящиков, где хранилось белье. Увы, тайного дневника среди лифчиков не попалось. Я выдвинула нижний ящик и порылась среди чистых футболок – Босс сворачивала их втрое и укладывала стопочками. Ничего интересного не нашлось и там.
Большинство Лизиных книг были на стеллаже в коридоре, но одна раскрытой лежала на тумбочке корешком кверху, словно Лиза в любой день могла за нее взяться, вспомнив, что умеет читать. Я взяла книгу и как следует встряхнула. Никаких писем от старых друзей с посланиями вроде: «Поздравляем с удачной кражей ребенка такого-то числа в таком-то городе» не вылетело. Вообще-то я не слишком хотела их обнаружить. Я искала правду не о себе и своей настоящей семье, а о Лизе. Какая она, похитительница, столько лет хранившая тайну?
В шкафу Лизина одежда висела так, как повесила Босс, – аккуратнейшими рядами, сперва джинсы и легинсы, потом топы, потом несколько платьев на выход, точнее, для поездок к налоговому консультанту и на родительские собрания, когда Босс заставляла. Красивые туфли прежде валялись внизу, а сейчас выстроились носами к спальне, словно намеревались сбежать. Теперь Лиза носит кроссовки и тенниски. На самой верхней полке были только стопки чистого постельного белья и полотенец. В углу сидела моя старая плюшевая медведица и укоризненно смотрела на меня уцелевшим глазом-пуговицей.
– Хватит, Полина, заткнись! – шепнула я. – Сама бы так же поступила!
Вообще-то Лиза даже при желании не смогла бы мне ничего рассказать, только вряд ли такое желание у нее было. Наверное, из-за этого я должна была возненавидеть ее, по крайней мере разозлиться, а у меня получилось наоборот. Я прощупывала носки туфель, разыскивая какой-нибудь секрет, а внутри все бурлило и клокотало от счастья.
– Мози, ты точно встала? – заорала с кухни Босс.
Я замерла. Босс готовила мне завтрак и считала, что я могу звать ее бабушкой, если захочу. Но мы с Лизой знали правду. Лиза со своими инсультными мозгами не догадывалась, что я раскрыла ее секрет, только почему-то она мне теперь стала ближе. Босс единственная не подозревала, что я ей не родная, и это ее обращение со мной – как ни в чем не бывало – выводило меня из себя.
– Да! Сказала же, что да! – Я искренне надеялась, что Босс не определит, из какой комнаты мой крик. Собственный голос показался мне слабым, дрожащим.
Пластиковые фотоконтейнеры мама держала под койкой. Я вытащила все три и открыла первый – в нем скрывалось целое море ее странных фотографий, никак не рассортированных. Я от души пошарила в контейнере, перебрала снимки, но ничего интересного не выкопала. В следующем контейнере был цифровой фотоаппарат, купленный на блошином рынке, снова фотографии и пакет зиплок со старыми картами памяти: компьютера у нас не было, хранить файлы больше негде.
Из по-настоящему личных вещей попалась лишь фотография Зайки, пса, которого мама брала на передержку. Фотография лежала отдельно, в белом конверте. У Лизы даже шрам на руке остался в память о ночи, когда она украла того бедного пса, – чтобы отвязать его от дерева, пришлось лезть через колючую проволоку. Зайки был лысым от чесотки и таким худым, что я запросто пересчитала бы ему ребра, если бы не побоялась прикоснуться, но слишком мерзкими казались коросты.
