Сьюзен Льюис - Горечь моей надежды
– Не переживайте, – сказала Алекс, кладя ей на плечо руку. – Прикрепленный к нему социальный работник и команда поддержки семьи будут держать ситуацию на контроле.
Мэгги вымучила улыбку.
– Не сомневаюсь. И вообще, не успеешь оглянуться, как по дому вновь забегает маленький человечек, а может, и не один. Будем надеяться, не правда ли?.. Нет, вы только не подумайте, что я… То есть было бы лучше, если…
– Не переживайте, я понимаю, что вы хотите сказать, – успокоила ее Алекс. – Но теперь, боюсь, мне и правда пора бежать. Я оставлю вам номер моего телефона, можете позвонить мне. С удовольствием с вами поболтаю. – С этими словами она нацарапала на клочке бумаги номера своих сотовых. Она сама не понимала, зачем это делает, тем более что дом Мэгги Фенн – это не ее район. Но не могла же она просто взять и уехать, бросив добрую женщину наедине с ее переживаниями. Ведь она вон как расстроена!
– Передайте Дэниэлу от меня привет, – сказала Мэгги, беря у нее листок с телефонными номерами. – А если вдруг вам попадется Оливер… Знаю, он не ваш подопечный, но…
– Не переживайте, я ему передам, – с улыбкой пообещала Алекс. Впрочем, ей все равно было стыдно за свою спешку, но что поделать? Она бросилась к машине, отлично понимая, что ей ехать через весь город и что она вряд ли успеет к началу судебного заседания.
Тем не менее через час она уже сидела в зале суда.
– Боюсь, миссис Эш, – произнес старший магистрат, обращаясь к Энни, – что в свете последнего происшествия вы не оставляете нам иного выбора, кроме как оставить детей под опекой органов социальной защиты.
Чувствуя растерянность Энни, Алекс взяла ее за руку.
– Что он имеет в виду? Что это значит? – выкрикнула Энни, когда магистраты начали покидать зал заседаний, а адвокаты собирать свои бумаги. – Стойте, куда вы? Не уходите! Вернитесь, отдайте мне моих детей! Алекс, остановите его. Пусть он вернется в зал!
– Тсс! – попыталась успокоить ее Алекс. – Мне, право, жаль, Энни. Я не…
– Вы сказали, что он присудит детей мне!
– Это было до того, что произошло на улице.
– Но при чем здесь это?! Скажите ему, чтобы он вернулся! – крикнула она кому-то из клерков. – Передайте ему, что он не прав. Он не может разлучить мать и детей! Это неправильно!
– Пойдем! – шепнула Алекс, беря Энни за пышную талию. Сколько же килограммов та сбросила, чтобы получить детей обратно? И вот теперь получается, что все ее труды были напрасны. Кстати, для детей будет не меньшим ударом, когда они узнают, что матери их пока не отдадут. Как и она, они возлагали на этот день все свои детские надежды.
– Я ведь сделала все! – рыдала Энни, когда вышла попрощаться с адвокатом, назначенным представлять ее интересы. – Навела порядок в доме, научилась готовить, нашла себе работу. Что им еще от меня нужно? Алекс, я не могу вернуться домой без моих деток! Не могу, и все!
Бережно усадив Энни на пассажирское сиденье, Алекс быстро обошла машину и села за руль.
– Энни, посмотри на меня, – сказала она, беря ее дрожащие руки в свои.
Энни подняла мясистое заплаканное лицо, но посмотрела не Алекс в глаза, а на изморось за окном автомобиля.
– Это все эта дура Морин Дэй! – сердито бросила она. – Не начни она поносить меня последними словами, я бы ничего ей не сделала. Алекс, она сама нарвалась. Слышала бы ты, кем она меня обзывала! Мне даже вспомнить стыдно, а главное, что все это неправда. Я никогда не выходила на панель и никогда не била моих детей! Ты же это знаешь не хуже меня.
– Разумеется, знаю. Но ты должна была прислушаться к моим советам. Ты ведь знаешь, что от Морин одни неприятности.
– Да это все знают. Но почему этот чертов магистрат отказывается это понять?! Она нарочно меня подначивала!
– Ты была пьяна, Энни! А ведь одним из условий возвращения детей было, что ты вступишь в общество анонимных алкоголиков.
– Да ведь я и вступила, и регулярно туда хожу. Алекс, пойми, это был один-единственный раз, клянусь тебе. Просто так получилось! Я так нервничала из-за сегодняшнего дня, так нервничала, что когда она понесла на меня, да еще во весь голос, чтобы все слышали…
– Можешь не продолжать. Прекрасно понимаю, как все случилось. Но, к сожалению, тебя отвезли в участок, что, как ты понимаешь, не лучшим образом отразилось на сегодняшнем решении суда.
Боль, обида, нервное напряжение взяли верх. Не в силах сдерживаться, Энни громко разрыдалась, выплескивая со слезами все свое отчаяние. Алекс сидела, обнимая Энни за плечи, и, как обычно бывало в такие моменты, мысленно укоряла себя за то, что больше ничем не может помочь.
– Ну-ну, успокойся, – сказала она, когда рыдания пошли на убыль. – Сейчас я отвезу тебя домой и напою чаем. И запомни, кто бы на тебя ни наезжал, не поддавайся на провокации и не распускай кулаки, хорошо? Если же ты чувствуешь, что тебе плохо, тревожно, что тебе хочется излить душу, то у тебя есть мой телефонный номер. Звони в любое время.
Отвезя Энни в ее муниципальную квартирку на окраине Темпл-Филдс, Алекс поехала в детский дом, в Клифф-Даун, примерно в четырех милях оттуда, чтобы проверить, как дела у Кайли. Там ей сказали, что ее подопечная как раз проходит сеанс психотерапии. Оставив Кайли записку, чтобы та знала, что Алекс приезжала ее проведать, она вернулась в машину и посмотрела, что там у нее следующее в списке запланированных на сегодня дел.
Ага, нигерийская семья, которая недавно переехала в этот район. Хотя лично Алекс еще не встречалась ни с одним из родителей, она уже несколько раз разговаривала по телефону с матерью. И если удивление женщины по поводу пристального внимания к их семье со стороны социальных служб пошло той на пользу, значит, и сегодняшняя встреча тоже пройдет хорошо. Алекс уже не в первый раз приходилось учить новоприбывших правилам адаптации и жизни в новой стране. Например, здесь нельзя бить детей и прислугу, даже если это считается нормой там, откуда вы прибыли.
Подъехав к свежевыкрашенному домику семьи Адебайо в зажиточном районе Брэдшоу, Алекс застала отца и сына за игрой в футбол на аккуратно подстриженном газоне заднего двора. Мать и дочь были в кухне – пекли традиционные нигерийские сладости. Хотя Алекс и подозревала, что эта семейная идиллия устроена специально к ее приезду, выходя через час из дома, она была почти убеждена, что имеет дело с ответственными родителями, пусть даже выходцами из страны с другой культурой и традициями, которые искренне стараются привыкнуть к жизни в новой стране.
Будет достаточно заглянуть к ним еще разок через пару месяцев, посмотреть, как идут дела, после чего можно со спокойной душой отпускать их, как говорится, в свободное плавание.
К тому времени, когда она нанесла еще два визита – первый к молодой матери с ребенком, подсевшим на героин и потому помещенным в приемную семью, и второй к пятнадцатилетнему парню, который недавно вернулся домой, откуда его в свое время изъяли за то, что он избивал мать и сестру, – было уже шесть часов.
Развернув машину в направлении дома, она включила личный мобильник, давая своей жизни возможность, подобно приливу, сменить направление и покатить к домашним берегам. Премьера их спектакля была, что называется, на носу. Так что ничего удивительного, что телефон Алекс был буквально завален сообщениями от актеров и технического персонала. Впрочем, к ее великому облегчению, ничего срочного, что требовало бы ее незамедлительного реагирования. Пока все шло гладко и в соответствии с графиком. Куда больше настораживало другое: уж больно подозрительно все хорошо. Впрочем, сегодня еще только четверг, и какая-нибудь гадкая проблема еще вполне может дать о себе знать, что, конечно, нехорошо, однако вполне нормально.
Прежде чем покатить дальше, Алекс на всякий случай звонками ответила на текстовые сообщения. Первое было из службы поддержки семьи. Ей сообщали последнюю информацию по делам, которые она вела. Второе, пространное, было от Венди. Начальница подробно перечисляла, что Алекс должна сделать за Бена. (И ни слова про Шейна Принса, спасибо тебе большое, Венди. Кстати, про спасибо. В эсэмэске Венди его тоже не было. Никаких банальностей вроде «надеюсь, я не слишком тебя загрузила, если будет запарка, дай мне знать, мы что-нибудь придумаем».) Еще одно сообщение было из дома престарелых. Алекс напоминали, что на следующей неделе у Милли освидетельствование, и, если Алекс ей родственница, она имеет право на нем присутствовать.
Быстренько набрав сообщение племяннице Милли – мол, если никто из членов семьи не может приехать, Алекс готова выкроить время, чтобы присутствовать на освидетельствовании тетушки, – Алекс покатила домой и через двадцать минут уже поставила машину перед калиткой дома. Впрочем, не успела она включить рабочий мобильник, как тот зазвонил.
– Алекс, это Нил Осмонд, – раздался голос на другом конце линии. – Извини, только что дозвонился. Что случилось?
