Сара Джио - Соленый ветер
Я подумала и согласилась, устроившись рядом с Мэри.
– Говорят, в казармах сегодня была драка, – приглушенным голосом сообщила Стелла. – Жизнь на острове изматывает мужчин.
– Как и всех нас, – ответила я, пытаясь отрезать кусок ветчины тупым ножом.
Стелла кивнула.
– Я вчера видела на рынке Ланса. Он обнимал ту девушку, туземку.
Я была рада, что Китти не с нами. Сегодня она пережила достаточно потрясений.
– Атею, – уточнила я. – У нее есть имя.
Меня раздражало, что Стелла так презрительно относится к коренному населению острова.
– Я помню, как ее зовут. Между ней и Лансом явно что-то есть.
– Брось, Стелла, – засомневалась Мэри, – если он покупает у нее сигареты, это еще не значит, что у них интрижка.
– Я просто рассказала, что видела, – пожала плечами Стелла.
Бедная Китти. Я ей не скажу. Не сейчас. Ей нужно время.
– Ладно, девочки, – сказала я, поднимая поднос с едой для Китти, – я пойду.
– Доброй ночи, – попрощалась Мэри.
Стелла кивнула и принялась за печенье.
Я отправилась домой по тропинке и на мгновение остановилась возле мужских казарм, напрасно надеясь увидеть в окне Уэстри. Он живет на втором или на четвертом? Я оглядела окна второго этажа, и мой взгляд остановился на открытом окне в центре здания. Оттуда слышался шум и какая-то возня. Драка.
– Да, сэр! – послышалось из окна. – Пожалуйста, сэр!
Это был голос Уэстри.
Боже! Он ранен. Его бьют. Я поставила поднос на скамейку и направилась ко входу в казармы. Я должна ему помочь. Но как? Женщинам нельзя входить внутрь. Я в отчаянии стояла на ступенях, прислушиваясь к звукам ударов и хрусту мебели. Это может кончиться бедой.
Вскоре все стихло. Хлопнула дверь, в коридоре и на лестнице послышались тяжелые шаги. У меня перехватило дыхание, когда в дверях показался полковник Донехью, держась за кровоточащую руку. Я спряталась за гибискус и наблюдала, как он направляется в сторону лазарета.
У меня екнуло сердце.
– Уэстри! – в панике закричала я. – Уэстри, – прокричала я еще громче.
Но стояла мертвая тишина, и я испугалась худшего.
Побежав в столовую, где еще ели мужчины, я отыскала за столиком у входа Эллиота. Мы встретились взглядом, и я знаком попросила его подойти.
– Что случилось, Анна? – спросил он, снимая с шеи салфетку.
– Уэстри, – вполголоса затараторила я, – его избили. Полковник Донехью. Он у себя в комнате. Возможно, без сознания.
Эллиот переменился в лице.
– Я пошел, – ответил он, рванул двойные двери и бросился к казармам.
Мне довольно долго пришлось прождать у казарм, то шагая, то посматривая на второй этаж и пытаясь что-нибудь разглядеть. Наконец, открылась дверь, и вышел Эллиот.
– Здорово его отделали, – сообщил он. – Рваную рану на лице, похоже, придется зашивать.
– Почему он не спустится?
– Не может.
– Не понимаю. За что полковник Донехью его побил?
– Он не станет об этом говорить, – ответил Эллиот, поглядывая в сторону, куда скрылся полковник, – но, вероятно, случилось что-то плохое. Что-то гадкое.
Я провела рукой по лбу.
– Можешь остаться с ним? Убедиться, что все в порядке, попытаться отвести его в лазарет?
Эллиот кивнул.
– Я постараюсь, – пообещал он, направляясь к двери.
– Спасибо. Эллиот, и еще…
– Да?
– Передай ему, что я скучаю.
Эллиот улыбнулся:
– Он обрадуется.
* * *Когда я вернулась в комнату, обед Китти уже остыл, но это уже не имело никакого значения. Она отказывалась есть.
– Милая, могу я чем-то помочь? – спросила я, поглаживая ее мягкие кудри.
– Нет, – кротко ответила она. – Мне просто нужно побыть одной.
– Хорошо, я понимаю.
Солнце село, но луна ярко освещала пространство. Я посмотрела на свой рюкзак. Бунгало. Мне нужно туда – так подсказывало сердце.
– Китти, – мягко сказала я, пряча в рюкзак книгу, – я ненадолго отлучусь.
Она промолчала, но я на нее не обижалась.
– Скоро вернусь, – пообещала я, закрывая за собой дверь.
Ветер дул сильнее, чем обычно, и волосы мои растрепались, пока я ковыляла по песку к бунгало. Я отперла дверь и повалилась на кровать. Новое лоскутное одеяло, которое я нашла на верхней полке нашего шкафа и принесла сюда на прошлой неделе, успокаивало и согревало уставшее тело. Я не стала проверять почтовый ящик. Уэстри вернулся совсем недавно, а теперь избитый сидел в казармах. Меня передернуло при мысли о жестокости полковника Донехью. Почему он так его избил? В любом случае, я уверена – Уэстри такого не заслужил.
Я положила под голову подушку и достала из кармана письмо от матери:
«Дорогая Анна,
Пишу тебе с тяжелым сердцем, ведь именно мне придется сообщать тебе печальные новости. Я долго сомневалась, написать ли тебе или дождаться твоего возвращения. Но думаю, ты должна знать.
Я ухожу от твоего отца. Обстоятельства слишком серьезные, чтобы писать о них в письме, скажу только, что, несмотря на наше расставание, я буду любить тебя так же сильно, как и всегда. Когда ты вернешься домой, я все объясню.
Надеюсь, твой брак с Герардом будет счастливее, чем мой с твоим отцом.
Очень тебя люблю и надеюсь, тебя не слишком расстроит мое письмо.
С любовью,
мама».
Глаза защипало от слез. Она уходит от папы. Бедный папа. Как она могла? «Надеюсь, твой брак с Герардом будет счастливее, чем мой с твоим отцом». Что за ерунда?
Снаружи послышался шорох, скрипучая дверь бунгало медленно распахнулась. Я с облегчением увидела лицо Уэстри.
– Я подумал, что ты можешь быть здесь, – с улыбкой произнес он.
– Боже, что с тобой! – воскликнула я и, забыв о приличиях, бросилась к нему, машинально протянула руку и погладила по щеке.
– Почему тебя избил полковник Донехью?
– Послушай, – твердо сказал он, – давай-ка все проясним. Ты сегодня не видела никакого полковника.
– Но я…
– Нет. Не видела.
– Но, Уэстри, почему?
Он казался огорченным.
– Пожалуйста, больше никогда об этом не вспоминай.
Я нахмурилась:
– Не понимаю.
– Так надо. Однажды ты поймешь.
На его лицо упал свет, и я разглядела раны.
– Пойдем в лазарет.
Уэстри коварно улыбнулся:
– Зачем, если у меня есть собственная сестра?
Я с улыбкой полезла в рюкзак.
– У меня здесь где-то должна быть аптечка.
Перерыв сумку, я отыскала белый чемоданчик с медицинскими принадлежностями и извлекла оттуда набор для обработки ран. Открыв белый пакет, я достала пропитанный спиртом кусочек марли.
– Будет немножко жечь.
Я взяла его за руку, почувствовав уже знакомый трепет, и отвела к кровати. Что такого, если мы здесь сядем?
– Теперь не дергайся, – предупредила я.
Эллиот оказался прав. Рана на лбу Уэстри оказалась очень глубокой, и я сомневалась, что смогу ее зашить.
– Выглядит неважно, – сообщила я, промакивая рану смоченным в спирте бинтом. Уэстри поморщился, но промолчал. – Знаешь, – нервно продолжила я, – в лазарете есть обезболивающая мазь. Пойдем туда. Тебе будет не так больно.
Я попыталась встать, но Уэстри взял меня за руку и посадил на место.
– Я не хочу. Я хочу остаться здесь.
Он посмотрел на меня настойчивым, нежным взглядом. Я кивнула и взяла прибор для зашивания.
– Хорошо, сейчас я попробую зашить, но будет немного больно.
Уэстри уставился на стену, пока я сшивала края раны. Трех стежков оказалось достаточно. Я как следует закрепила нить и отрезала концы.
– Готово. Не так уж и страшно, да?
Уэстри покачал головой.
– Ты прирожденная медсестра, Клео Ходж, – игриво заявил он, с беспокойством глядя в мои глаза. Я улыбнулась и быстро отвернулась.
– Ты плакала. Почему?
Я вспомнила о мамином письме.
– Печальные новости из дома.
– Что случилось?
Я замешкалась.
– Мне написала мама. Она, – мне едва удавалось сдерживать слезы, – она уходит от папы.
Он притянул меня к себе, обхватив меня руками за спину, и прижал лицом к своей груди. Я почувствовала защищенность и покой.
– Мне очень жаль.
Его слова повисли в воздухе посреди маленького бунгало – ни один из нас больше не сказал ни слова.
Я подняла лицо и посмотрела на Уэстри. Он был здесь. Со мной. Сейчас. И только это имело значение.
Он провел ладонями по моим плечам, шее и щекам и притянул мое лицо к своему. Я почувствовала, как внутри просыпается что-то новое. Уэстри очень осторожно приложил губы к моим губам – это был совершенный поцелуй. Он прижал меня к себе, подавив слабое сопротивление.
Он бережно держал меня на руках. 27 ноября. Незначительная дата, просто цифры на календаре. Но в этот день изменилась вся моя жизнь. В этот день я полюбила Уэстри.
Глава 7
Безжалостно пекло солнце, что казалось совершенно несправедливо в канун Рождества. Дома мама наряжает огромную елку у входа. Я почти ощущала запах хвои, хотя понимала, что это всего лишь игра воображения – вокруг росли одни пальмы, от океана тянуло солью и водорослями, а мама уехала из дома. Судя по последнему письму, она сняла квартиру в Нью-Йорке.
