Лилиан Браун - Кот, который проходил сквозь стены (сборник)
– Давайте-ка уточним, – прервал ее Квиллер. – Энди не признавал краж, но с удовольствием покупал краденое? По закону это опасная сделка.
Мэри пожала плечами, отчасти извиняясь за Энди, отчасти молчаливо упрекая Квиллера.
Журналист курил трубку и удивлялся этой женщине – то обезоруживающе искренней, то мгновенно замыкающейся в себе; гибкой, как ива, и сильной, как дуб; скрывавшейся под вымышленным именем; совершенно уверенной в некоторых вещах и полностью несведущей в других; одновременно страстной и холодной.
Через некоторое время он спросил:
– Вас вполне устраивает заключение о том, что Энди погиб от несчастного случая?
Ответа не последовало – только загадочный взгляд.
– Это могло быть самоубийством.
– Нет!
– Это могло быть попыткой ограбления.
– Почему вы не оставите все как есть? – сказала Мэри, устремив на Квиллера широко раскрытые глаза. – Если пойдут слухи, неизбежно пострадает Хламтаун. Вы понимаете, что это единственный район в городе, которому до сих пор удавалось сдерживать рост преступности? Покупатели все еще чувствуют себя здесь в безопасности, и я хочу, чтобы так и оставалось. – В ее голосе послышалась горечь. – Глупо, конечно, с моей стороны думать, что у нас есть будущее. Город хочет снести все это и построить стерильные небоскребы. А пока мы – трущоба, и банки отказывают в кредитах тем, кто хочет улучшить положение.
– А ваш отец? – поинтересовался Квиллер. – Он одобряет официальную политику?
– Считает ее весьма разумной. Понимаете, в Хламтауне никто не хочет видеть сообщества живых людей – только ряд цифр для мертвой статистики. А постучись власть имущие к нам в двери, они нашли бы не цифры, а семьи благонамеренных иммигрантов, обнаружили бы стариков, не желающих перебираться в новые районы, скромных бизнесменов вроде мистера Ломбардо – разных национальностей, рас, возрастов – и известное количество так называемых отбросов общества, в большинстве своем безобидных. Таким и должен быть район – кипящей острой сборной солянкой. Но у сильных мира сего вегетарианский склад ума – они боятся смешивать лук и морковку с говяжьей вырезкой.
– А кто-нибудь из вас пытался их переубедить?
– Си-Си – пару раз, но что может сделать один человек?
– С вашим именем и влиянием вы бы могли, Мэри.
– Да папа и слушать об этом не станет! Ни за что! Знаете, как я записана в бюро лицензий? Продавец-антиквар! Вот уж смаковали бы это газеты!.. А видите вон тот чиппендейловский[4] стул у камина? Ему же цена двести тысяч! Но я – антиквар класса С, вот и все.
– Но кто-то должен представлять район в муниципалитете, – возразил Квиллер.
– Вы, несомненно, правы. У нас нет права голоса. – Она подошла к окну. – Взгляните на эти мусорные баки! В любой другой части города мусор собирают в задних проездах, но в Хламтауне они, видите ли, слишком узки для уборщиков, и те требуют ставить уродливые контейнеры прямо на тротуары центральных улиц. Опорожнять баки должны по четвергам. Сегодня суббота, но мусор, как видите, все еще здесь.
– Это из-за погоды.
– Вы говорите совсем как городские бюрократы. Отговорки! Одни отговорки!
Квиллер тоже подошел к окну. Действительно, улица представляла собой печальное зрелище.
– Вы уверены, что в Хламтауне такой уж низкий уровень преступности?
– Ни у кого из антикваров никогда не было серьезных проблем. Я не боюсь выходить по ночам из дому, потому что на улице всегда кто-то есть. А некоторые из моих богатых клиентов из предместья боятся заезжать в собственные гаражи!
Журналист взглянул на возбужденную Мэри по-новому, опять почувствовав невольное уважение. Неожиданно у него вырвалось:
– Вы сегодня не заняты? Может быть, поужинаете со мной?
– Сегодня я ужинаю у родителей, – с сожалением ответила она. – У мамы день рождения. Но я благодарна вам за приглашение.
Мэри достала из ящика письменного стола маленький серебристый предмет и вложила в руку Квиллера.
– Сувенир из Хламтауна, – объяснила она. – Рулетка. Я даю их моим покупателям, потому что они всегда хотят знать высоту, ширину, глубину, длину, диаметр и периметр всего, что видят.
Квиллер бросил взгляд на дальнюю стену:
– Я вижу, герб Макинтошей никто не купил. – Он решил не говорить, что тот ему снился.
– Герб все еще здесь и ждет вас. По-моему, вы предназначены друг для друга. Когда тот самый покупатель находит ту самую вещь, происходит нечто таинственное – они словно влюбляются. Я вижу искры страсти между вами и этим железом.
Он поглядел на Мэри и понял, что она не шутит. Подергал усы, говоря себе, что сто двадцать пять долларов – это два костюма.
Мисс Дакворт сказала:
– Не обязательно платить за него до Рождества. Почему бы вам не взять его домой и не наслаждаться им на праздниках? Здесь он просто собирает пыль.
– Хорошо! – неожиданно для себя решился журналист. – Я дам вам двадцать долларов в залог. – Он покатил круглый герб к парадной двери.
– Вы справитесь сами? Может, попросите Си-Си помочь вам затащить его наверх? – предложила она. – И не уроните герб на ногу!
Квиллер со своим грузом уже спускался по ступенькам.
Когда журналист с неожиданным приобретением добрался до прихожей Коббов и остановился, чтобы перевести дух, он услышал доносившийся из магазина голос Си-Си.
– Да ты не отличишь черного ореха от дыры в собственной голове! – кричал антиквар. – Лучше сразу признай это!
– Если это черный орех, я съем свой костыль. А ты известный жучила! Дам тебе двадцать баксов и ни цента больше!
Квиллер сам героически поднял герб к себе в комнату.
Коты спали в кресле – переплелись, как инь и ян, – и журналист не стал их беспокоить. Он приставил реликвию Макинтошей к стене и вышел, надеясь, что успеет сделать еще несколько дел. Надо бы зайти в магазин Бена, но сначала Квиллеру хотелось встретиться с разговорчивой Сильвией Катценхайд. Ему нравились словоохотливые субъекты: они так облегчали его работу!
Добравшись до «Всякой всячины», журналист придержал дверь, пропуская хорошо одетого мужчину, выходившего с объемистой покупкой, завернутой в газету; из импровизированной упаковки во все стороны торчали какие-то черные шланги. В самом магазине покупательница торговалась из-за кресла, сделанного из автомобильных шин.
– Милая моя, – отвечала ей Сильвия, – возраст и действительная стоимость не имеют значения. Всякая всячина и есть всякая всячина: остроумие и экстравагантность плюс немного вождения за нос. Либо вы усекаете, либо нет, как сказал бы мой сын.
Миссис Катценхайд оказалась приятной, ухоженной, уверенной в себе женщиной, которая держалась как сорокалетняя, хотя наверняка разменяла уже шестой десяток. Квиллер видел много таких рядовых женского вспомогательного корпуса в Художественном музее – все одинаковые, все в хорошо сшитых твидовых костюмах, блузках из джерси, все при золотых цепочках и в туфлях из крокодиловой кожи. В качестве небольшого чудачества, без которого в Хламтауне, похоже, нельзя было обойтись, Сильвия добавила к этому набору черные хлопковые чулки.
Квиллер представился и сказал:
– Мне показалось, что от вас выходил господин с какими-то шлангами…
– Вы совершенно правы! С чучелом осьминога, – подтвердила миссис Катценхайд. – Жуткая вещь! Я рада, что сбыла ее судье Беннету из муниципального суда. Вы с ним не знакомы? Он купил осьминога в подарок жене на Рождество. Она без ума от головоногих.
– Почему вы специализируетесь…
– На всякой всячине? Это идея моего сына. Он сказал, что мне нужно как-то отвлечься. – Сильвия зажгла сигарету. – Вы не знали моего покойного мужа? Он был членом городского совета. А сын изучает право… Простите, может, хотите сигарету?
Квиллер отказался.
– Но почему всякая всячина? Почему не что-нибудь более…
– Изящное? Все мои друзья тоже удивляются. Но ведь чтобы заниматься настоящей стариной, нужны знания. К тому же мой сын утверждает, что людям интересна именно всякая всячина. Если какая-то вещь непривлекательна на вид, плохо сделана, вообще второго сорта, – она великолепно продается. Я этого просто не понимаю.
– Тогда, наверное, вы ничего не купили на…
– Вчерашнем аукционе? – Хозяйка удивительно хорошо умела читать мысли. – Только небольшую люстру в свою квартиру. Когда муж умер, я продала особняк в Холмах Потерянного Озера и переселилась в Орлиное Гнездо. У меня чудесная квартирка и, поверьте, обставленная не всякой всячиной!
– А как антиквары относятся к вашей работе? У вас есть…
– Взаимопонимание? Определенно! Я хожу на все их собрания, и мы отлично ладим. Когда я только открыла торговлю, меня опекал Энди Гланц и дал много ценных советов. – Она вздохнула: – Меня потрясла эта потеря. Вы знали Энди?
