Кен Фоллетт - Трое
Замначальника отдела глубоко задумался. По долгу службы он обязан передать новость начальнику, а тот, в свою очередь, доложит министру. Однако в таком случае вся заслуга достанется шефу, который к тому же не упустит возможности насолить КГБ. Как бы ему самому снять сливки?
Лучший способ продвинуться в Кремле – это оказать кагэбэшникам неоценимую услугу, и сейчас у него на руках козырь. Если предупредить их о просьбе посла, они успеют притвориться, будто давно знают о бомбе и как раз сами собирались сообщить данную информацию.
Замначальника надел пальто, собираясь выйти и позвонить знакомому гэбисту из телефонной будки на случай, если его телефон прослушивается, и тут только сообразил, кто занимается прослушкой. Сняв пальто, он позвонил из своего кабинета.
Его знакомый тоже был тонким знатоком работы системы и тут же поднял шум. Сперва он позвонил секретарю своего начальника и попросил о срочной встрече, тщательно избегая разговора с самим начальником, затем сделал множество телефонных звонков и разослал курьеров по всему зданию с докладными записками. Однако главной его целью стала повестка дня. Случилось так, что повестку дня следующего собрания комитета по Ближнему Востоку напечатали за день до того и как раз в этот момент ее прогоняли в копировальном аппарате. Вытащив листок, он добавил сверху: «Развитие событий в сфере египетского вооружения: специальный доклад», указав в скобках свою фамилию. Сделав копии (со вчерашней датой), он вручную разослал ее в нужные отделы.
И только убедившись в том, что теперь пол-Москвы будет ассоциировать эту новость именно с его фамилией, он отправился к начальству.
В тот же день пришла еще одна новость, гораздо менее значительная. В ходе стандартной процедуры обмена данными между КГБ и египетской разведкой Каир сообщил о том, что в Люксембурге замечен израильский агент Натаниэль Дикштейн, в данный момент объект находится под наблюдением. В силу обстоятельств эта информация прошла почти незамеченной. Лишь один сотрудник КГБ заподозрил возможную связь между двумя событиями.
Звали сотрудника Давид Ростов.
Отец Ростова был дипломатом среднего звена, его карьера не удалась из-за отсутствия связей – в частности, связей в разведке. Поняв это, сын с холодной расчетливостью устроился на работу в КГБ (тогда НКВД).
В Оксфорд он поступил, уже будучи тайным агентом. В те идеалистические времена, когда СССР только что выиграл войну и масштабы сталинской зачистки еще не были оценены в полной мере, крупнейшие английские университеты считались плодородной почвой для вербовки в советскую разведку. Ростов лично нашел пару агентов, один из которых до сих пор работал на них в Лондоне. А вот Нат Дикштейн оказался ему не по зубам.
В те времена юный Дикштейн склонялся в сторону социализма и по характеру отлично подходил для шпионажа: замкнутый, упорный, недоверчивый интеллектуал. Ростов припомнил спор о судьбе Ближнего Востока с Хасаном и Эшфордом в домике у реки. Кстати, победа в том шахматном матче далась Дикштейну нелегко.
Однако он был начисто лишен идейного рвения. Несмотря на твердость своих убеждений, Дикштейн не имел ни малейшего желания навязывать их всему миру – типичная позиция ветеранов войны. «Если ты и вправду готов бороться за социализм во всем мире, надо работать на Советский Союз», – выкладывал приманку Ростов, на что те обычно отвечали: «Чушь собачья».
После Оксфорда Ростов работал в советских посольствах в Риме, Амстердаме, Париже, но на дипломатическую службу так и не перешел. С годами он понял, что ему не стать крупным государственным деятелем, как того хотел отец, – не хватает политической дальновидности. Искренние убеждения юности давно развеялись. По зрелом размышлении он продолжал считать, что социализму, возможно, принадлежит будущее, однако теперь сердце его не было охвачено пламенной страстью слепой веры. Ростов верил в коммунизм примерно так же, как большинство людей верит в Бога: есть – хорошо, нет – нестрашно, а пока надо пользоваться моментом.
В зрелом возрасте Ростов преследовал конкретные цели с куда большей энергией. Он стал превосходным специалистом в своей области, непревзойденным мастером окольных путей и жестоких приемов, и – что особенно важно и в СССР, и на Западе – он научился искусно манипулировать бюрократическим аппаратом, извлекая максимальную выгоду из своих достижений.
Первое главное управление КГБ было чем-то вроде головного офиса, ответственного за сбор и анализ информации. Большинство оперативных агентов работали во Втором управлении – самом крупном подразделении КГБ, которое занималось расследованием диверсий, саботажа, измены, экономического шпионажа и других преступлений, имеющих отношение к политике. Третье главное управление (ранее – СМЕРШ, пока это название не получило скандальную известность на Западе) отвечало за контрразведку и особые операции, там работали самые умные, храбрые и опасные оперативники в мире.
Ростов числился в Третьем управлении и был одним из самых значимых сотрудников.
Он дослужился до звания полковника и получил медаль за освобождение разоблаченного агента из лондонской тюрьмы. С годами Ростов обзавелся женой, двумя детьми и любовницей. Последнюю звали Ольгой. Статная блондинка из Мурманска лет на двадцать моложе оказалась самой восхитительной женщиной в его жизни. Конечно, без полагающихся ему по статусу привилегий она не стала бы его любовницей, и все же ему казалось, что она его любит. Они были похожи, и хотя каждый насквозь видел холодную, амбициозную натуру другого, это лишь добавляло страсти в их отношения. В браке страсть давно угасла, зато остались другие чувства: привязанность, стабильность, привычка, к тому же одна только Маша могла рассмешить его до упаду. Старший сын, Юрий, учился в МГУ и слушал контрабандные пластинки «Битлз», младший, Владимир, считался в семье юным гением и потенциальным чемпионом мира по шахматам. Он подал документы в престижную физико-математическую школу, и отец не сомневался, что его примут: сын заслужил это место по праву, да и влияние полковника КГБ – не пустяк.
Ростов занимал довольно высокое положение в советской интеллектуальной элите, но рассчитывал подняться еще выше. Его жене больше не приходилось стоять в очередях вместе с плебсом – она отоваривалась в «Березке»; кроме того, у них была просторная квартира в Москве и маленькая дача на Балтийском море. Однако Ростов хотел большего: «Волгу» с личным шофером, вторую дачу на Черном море, куда ездить с Ольгой, приглашения на закрытые показы западных фильмов и лечение в кремлевской клинике – возраст начинал сказываться.
В этом году ему исполнялось пятьдесят лет, половину из которых Ростов провел за столом, половину – на оперативной работе со своей небольшой командой. Он был самым старым агентом, все еще работающим за границей. На данный момент перед ним вырисовывались два пути: если замедлить темп и позволить начальству забыть о былых заслугах, можно закончить чтением лекций в школе КГБ где-нибудь в Новосибирске; если продолжить набирать очки, его повысят до административной должности, включат в один или два комитета – словом, его ждет многообещающая и безопасная карьера в разведструктуре; и вот тогда будут и «Волга» с шофером, и дача на Черном море.
Необходимо в ближайшие два-три года провернуть успешное громкое дело. Услышав о Дикштейне, Ростов некоторое время прикидывал, стоит ли рисковать.
Он наблюдал за карьерой Дикштейна с ностальгией учителя математики, чей самый способный ученик вдруг решил податься в художественную школу. Еще в Оксфорде, узнав об истории с украденным оружием, он лично завел на Дикштейна дело. С годами досье пополнялось разными людьми из разных источников: визуального наблюдения, слухов, догадок и, конечно же, старого доброго шпионажа. Из накопившейся информации было ясно: на данный момент Дикштейн – один из самых успешных агентов «Моссада». Если бы удалось принести его голову на блюде, будущее Ростова можно считать обеспеченным.
Однако он не торопился: предпочитал выбирать легкие цели и ловко сливался с пейзажем, когда раздавали рискованные задания. Борьба между ним и Дикштейном была бы слишком равной.
Ростов с интересом читал все последующие отчеты из Люксембурга, но старался не высовываться – именно благодаря политике осторожности он забрался так высоко.
Ситуацию с арабской бомбой рассматривал комитет по Ближнему Востоку. В принципе этим мог бы заниматься любой из двенадцати кремлевских комитетов, поскольку обсуждение было бы везде одинаковым, так как вопрос стоял гораздо шире.
Комитет состоял из девятнадцати членов, двое из которых находились за границей, один был болен, и еще одного сбила машина прямо накануне собрания. Впрочем, это не имело значения. Фактически все решали трое: чиновник из Министерства иностранных дел, сотрудник КГБ и представитель генерального секретаря. Среди второстепенных персонажей присутствовали шеф Ростова, который коллекционировал членство во всех комитетах из принципа, и сам Ростов в качестве советника (из таких мелких штрихов и было ясно, что его планируют повысить).
