Антология - Пустой дом Шерлока Холмса (сборник)

– Я имел глупость пообещать ей помощь в минуту слабости, вызванной состоянием нашей квартиры после налета; я дал этой женщине надежду вместо того, чтобы порекомендовать хорошего доктора для ее мужа!

– Холмс, вам будет нетрудно разузнать об этом молодом человеке и выяснить, существовал ли он на самом деле. А может, его выдумал несчастный свихнувшийся старик? И потом, вас никогда не беспокоил постоянный беспорядок в нашей квартире. Так зачем же сейчас волноваться?

– Ладно, – нехотя согласился Холмс. – Лучше уж это дело, чем вообще ничего. Перед лицом врага преступники забывают совершать преступления, и если я не могу сейчас найти пищи для ума, так займусь поисками сведений о сыне.

– К тому же, Холмс, жена полковника утверждает, что его поведение кажется ей странным. То он выглядит нормально, а в следующую секунду…

– Вы же доктор и знаете, что диагностировать сумасшествие невероятно тяжело. Разум человека – темное дело, – произнес Холмс, зевая. – По крайней мере, разум большинства людей. Мой – нет, но боюсь, что я – исключение. А что касается этой дамы, то она, без сомнения, хочет видеть своего мужа в здравом рассудке и отказывается поверить своим глазам и ушам.

Прошло два дня, а новостей не было никаких. Правда, Холмс смог выяснить, что полковник действительно вел себя как безумный. Он бродил около зданий, где размещались военные, и на вокзалах; он расспрашивал солдат и офицеров, не знают ли они чего-нибудь о лейтенанте Уорбертоне. Однако он был совершенно безвреден.

Его уже узнавали на улице и почти не обращали на него внимания, хотя на лицах людей появлялась печаль при виде долговязой фигуры, которая умоляющим тоном говорила:

– Вы не можете рассказать мне об Уорбертоне, Дэвиде Уорбертоне? Это мой сын. Он не погиб, нет, он не мог погибнуть!

Холмс навел справки, но было очевидно, что у полковника вообще не было детей, ни в браке, ни вне брака.

Я вообще ничего не мог понять в этом странном деле, и каждый раз, когда я пытался применить дедуктивный метод, я глубже и глубже погружался в пучину абсурда.

– То есть он хочет найти сына, которого у него никогда не было и чья воображаемая смерть свела его с ума?! Это же нонсенс! В этом нет никакого смысла!

– Конечно, в этом нет смысла, ведь речь идет о сумасшествии! – ответил Холмс. – Что это вы читаете, Уотсон? «Гамлет»? Еще один сумасшедший?

– Холмс, если вы не любите драматические произведения, это еще не значит, что от них нет пользы. И потом каждый образованный человек знает, что принц Гамлет не был сумасшедшим. Вот, слушайте: «Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность»[7].

Как-то днем я вернулся домой на Бейкер-стрит и понял, что у нас недавно был посетитель: в воздухе висел табачный дым и запах любимых сигар Майкрофта Холмса.

– Вы правы, Уотсон, – заметил Холмс, наблюдая за моими безуспешными попытками справиться с приступом кашля. – Майкрофт ушел всего четверть часа назад.

– Что он от вас хотел?

– Ни больше ни меньше – найти шпиона и, как он выразился, спасти мир. Где-то происходит утечка информации. Военное министерство[8] обеспокоено. Некоторые наши секреты становятся известны врагу.

– Утечка в Военном министерстве?!

– Нет, Майкрофт считает это маловероятным, и все же…

– Что же вы намерены предпринять? – спросил я.

– Во-первых, надо избавиться от этого дела с полковником Уорбертоном. Дэвид Уорбертон – миф. Я навел всевозможные справки, и мне ясно, что он – плод воображения полковника. Самым тяжелым в этом «расследовании» будет сообщить его жене, что ей надо поговорить с хорошим доктором, который сможет объяснить плачевное состояние старого джентльмена. Заметьте, Уотсон, – продолжал Холмс, – что, когда миссис Уорбертон приходила к нам, именно вы сказали, что здесь нужен психиатр. Для полковника будет лучше, если его поместят в хорошую клинику для душевнобольных и не дадут разгуливать по Лондону в таком состоянии. Если же он и замешан в чем-то подозрительном, как полагает его жена, то этому нет никаких доказательств! Она просто не хочет признать тяжелую правду. Конечно, ей придется нелегко. Она в полном расстройстве из-за мужа, да и финансовое положение семьи оставляет желать лучшего. Но, боюсь, полковнику нужен особый уход.

– Любопытный тип этот полковник, – сказал я. – Хотелось бы на него взглянуть из профессионального интереса.

– Отлично! Вы сможете поддержать меня, когда я буду говорить с миссис Уорбертон. А затем я немедленно займусь делом, на которое Майкрофт просил меня обратить самое пристальное внимание. На днях вы сами говорили, что нельзя сидеть на месте и бездействовать. Вот вам и возможность исправить положение и сделать что-то полезное для страны. То, что поднимет дух населения. Да и задача со шпионом куда более интересная. Итак, Уорбертон. Сейчас съездим посмотрим на него, затем поедем к его жене и расставим все точки над «i».

– Но где же мы его найдем? Мы весь день можем проискать этого ненормального!

– Нет ничего проще, чем найти полковника Уорбертона. Почти каждый день он делает одно и то же. Можно подумать, что он – какой-нибудь банковский клерк, который выходит из дома в одно и то же время и идет… на работу в… – Холмс осекся. Ленивое выражение, которое появлялось на его лице всякий раз, когда он заговаривал о полковнике Уорбертоне, исчезло. – «Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность»… Уотсон, сколько раз я вам говорил, что вы – непревзойденный проводник света?![9] Скорее, а то будет поздно!

В сером небе над серым городом плыли дирижабли. Холмс почти бежал, и я с трудом поспевал за ним.

– Холмс! Полчаса назад вы не знали, как избавиться от этого дела, а теперь мчитесь так, будто это вы сошли с ума, а не полковник!

– Последовательность, Уотсон, последовательность!

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас могу только сказать, что я был слеп, так слеп, что если вы будете писать об этом деле, Уотсон, и если вы – человек чести, вы напишете обо всем, не утаивая моей ошибки! Я совершил то, в чем много раз обвинял вас, Уотсон, – я смотрел, но не наблюдал!

Когда мы очутились на вокзале, старый джентльмен был там, на платформе. Выглядел он жалко и задавал всем свои обычные вопросы. Люди отталкивали его с дороги. Когда я увидел полковника, мое сердце заныло.

– Зачем мы бежали, Холмс? Он в опасности? Кто ему угрожает?

– Понаблюдайте за ним, Уотсон, и скажите, что вы думаете, – прошептал Холмс.

Я наблюдал, и жалость моя усиливалась. На страдания полковника было невыносимо смотреть. На платформу вышла группа молодых офицеров; они разговаривали, смеялись, о чем-то спорили. Старый полковник стоял к ним спиной, и мы видели его профиль.

– Ну, Уотсон, – сказал Холмс, и в его голосе послышалось торжество, – что он сейчас делает?

Губы старика шевелились, будто бы он что-то повторял про себя или что-то считал. Он поднял голову, и я изумился, увидев проницательное, расчетливое выражение его лица. Он медленно повернулся и заметил нас. В его холодном взгляде не было и тени безумия.

– Быстрее, Уотсон! – закричал Холмс.

Старик попытался выхватить револьвер, но Холмс бросился к нему как молния, а позади стояли офицеры, и у полковника не осталось ни единого шанса.

Майкрофт только что ушел, но запах его сигар все еще висел в воздухе. Он спешил на допрос полковника Уорбертона.

– Два дела раскрыты за час, – сказал я с горечью в голосе, – а я должен признаться, что чувствую себя безмозглым болваном, потому что так и не понял, что произошло на вокзале, кроме того, что полковник был арестован.

– Не следует так огорчаться, Уотсон, – ответил Холмс. – Разве я сам не вел себя как болван? Ведь миссис Уорбертон дала мне в руки основной факт: она сказала, что ее муж часто выглядел совершенно нормальным. Но она женщина, поэтому ее больше интересовала своя собственная теория о возможных любовных похождениях полковника. И когда я услышал эту версию, то потерял всякий интерес к делу. Я наблюдал за полковником несколько раз, но в своем раздражении не обратил внимания на последовательность в действиях Уорбертона до тех пор, пока вы не спросили, как его найти. Он разговаривал только с военными и всегда выглядел так, будто что-то повторял или запоминал. В этом случае требовалось тщательное наблюдение, но моя гордость была уязвлена тем, что мне предложили такое банальное дело, и наблюдатель из меня вышел крайне беспечный. Кроме того, я проигнорировал одну очень важную вещь, которую бы вы, Уотсон, никогда не упустили.

– Что же это такое? – спросил я с удивлением.

– Чувства. Я пытался применить логику, а он делал ставку на чувства.

– Чьи чувства?

– Чувства тех, кто окружал полковника Уорбертона. Некоторых людей разбирало вульгарное любопытство. Эти сплетники жаждали новых скандальных фактов об интрижках полковника, реальных или мнимых. Другие жалели старого негодяя. Вот вы, Уотсон, его жалели, правда? Те, кто потерял близких, были полны сострадания. А он манипулировал этими чувствами, создавая комбинацию неправдоподобных фактов, притворяясь безумным, хотя в его безумии была последовательность. Люди считали его жертвой, а ему только это и было нужно.