Сара Джио - Последняя камелия
Я подошла к комоду, чтобы получше их рассмотреть, и увидела на кружевном покрывале какую-то книгу. Довольно большого размера, она напоминала альбом с вложенными вырезками и фотографиями. Я открыла первую страницу и, прищурившись, прочла рукописную надпись: «Камелии Ливингстон-Мэнора; собраны Анной Ливингстон».
Я широко раскрыла глаза. Это был гербарий. Внутри в определенном порядке были разложены десятки засушенных цветков. Поблекшие и тонкие, как бумага, они были приклеены к страницам, а внизу от руки были написаны даты и название, а также содержалась подробная информация о том, как эти цветы надо сажать и ухаживать за ними. Рядом с цветком Petelo Camellia леди Анна написала: «Эдвард подарил мне это деревце на день рождения. Его доставили из Вьетнама, из рощи у подножия горы. Его ярко-желтые лепестки сразу подняли мне настроение. Он напомнил мне тот цветок, что я видела в ботаническом саду Чарлстона много лет назад».
Значит, лорд Ливингстон привозил жене редкие камелии, чтобы поднять ей настроение. Но почему она в этом нуждалась? Меня околдовало разнообразие камелий в альбоме – красные, розовые, желтые, разноцветные гибриды, камелии со всего мира.
Особое внимание я обратила на заметки у края каждой страницы.
«Не получала достаточно солнца в северной части сада. Перемещена на запад, где почва лучше. Больше дренажа». Вдруг я заметила особенную закономерность: каждый правый верхний угол страницы был помечен рядом цифр. Я вернулась к странице с Petelo и изучила код: 5:3:31:2:1. Под ним виднелись буквы: «Л. суссекс Герцберг». Вероятно, цифры означали код ботанической систематики, но эти слова не относились к этой камелии, и вообще я не знала камелий с подобными названиями.
Я пролистала весь альбом, пока не добралась до последней страницы, которая оказалась вырвана. О ее существовании напоминал лишь неровный обрывок. Кто вырвал ее? И зачем? Гербарий Анны был собран кропотливо и аккуратно. Конечно, это не она вырвала страницу.
На лестнице послышались шаги, и я поспешила в коридор, осторожно закрыв за собой дверь. Засунув альбом под мышку, я пошла по коридору к лестнице и едва не столкнулась с миссис Диллоуэй.
– Мисс Синклер, – сказала она, поправляя розовые стебли в руке. – Разрешите мне… помочь вам?
– Да, – забормотала я, стараясь, чтобы она не заметила альбом. – То есть нет. Все в порядке.
– Конечно, конечно, – несколько подозрительно ответила она.
Я побежала в спальню и была рада увидеть сидящего на краю кровати Рекса.
– Вот ты где, – сказал он, отрываясь от книги.
– Я была в восточном крыле, – ответила я, садясь рядом. – И обнаружила одну комнату.
– Вот как? – заинтересовался он.
– Я вошла. Там было не заперто. Рекс, это было очень странно. Раньше это была комната леди Анны. Миссис Диллоуэй содержит ее, как будто Анна все еще жива. Там ее наряды, вещи. Даже живые цветы в вазе.
– А вот это уже жутковато, – заметил он.
– Да. – Я положила на кровать альбом с камелиями. – И посмотри, что я нашла.
– Что это? – Он взял альбом в руки.
– В этом гербарии она вела записи обо всех камелиях в поместье, с очень странными пометками. И видишь последнюю страницу? Ее вырвали.
Рекс некоторое время рассматривал альбом, потом пожал плечами.
– Может быть, одна из камелий погибла, и она не захотела оставлять страницу, где рассказывалось о ней?
Я покачала головой:
– Нет. Некоторые растения погибли во время снежной бури в 1934 году. Посмотри на эту, видишь? Но об этом прямо сказано на этой странице. Тут что-то другое.
Он почесал в затылке, а потом замер, словно его осенило.
– А что, если это какой-то шифр?
– Я тоже об этом подумала. Знаешь, это прекрасный сюжет для захватывающего романа.
Рекс улыбнулся мне:
– Спасибо.
– За что?
– За веру в меня. Знаешь, мои родители терпеть не могут эту затею с романом. Они бы предпочли, чтобы я основал инвестиционную компанию.
– Но ты бы был несчастен на такой работе, – сказала я.
Однако счастье Рекса и было первым в списке приоритетов у его родителей. По их мнению, человек с фамилией Синклер должен быть успешным управляющим, а не едва сводящим концы с концами романистом.
– Что ж, – сказала я, – посмотрим, что они скажут, когда твоя книга попадет в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».
Рекс усмехнулся.
– Мы уже почти промотали все наши сбережения. Пожалуй, мне нужно разработать запасной план, если этот литературный бизнес не выгорит. – Он пожал плечами.
Я покачала головой.
– Нет, подожди немного. Мой бизнес на взлете. И, – я помолчала, тщательно подбирая слова, – твои родители всегда помогут, если дело дойдет до разорения.
– Я не возьму у них денег, – ответил Рекс.
Это была его болевая точка. После того как его родители купили нам таунхаус в Нью-Йорке, они поставили нам дополнительные условия. Мой отец любил говорить: «Я привел тебя в этот мир, я могу и убрать», – но от родителей Рекса это звучало в несколько иной интерпретации: «Мы дали тебе привилегированную жизнь, мы можем и отобрать ее». Но они, конечно же, хотели ему только добра. Они с нетерпением ждали его на Рождество и на Пасху, и еще раз на день рождения бабушки. Думаю, с этим можно было смириться. Но когда его мать предложила ему обратить меня в англиканскую веру (она даже послала ему по почте членскую карточку с моим именем), он положил этому конец.
– Я не позволю им помогать нам, – с гордостью произнес он. – Знаю, что могу показаться идеалистом, но когда у нас будут дети… То есть если у нас будут дети, я хочу, чтобы они знали, что все, что их окружает, заработали их родители.
Я потупилась.
– Рекс, я думала, мы уже решили…
– Что решили?
Я вздохнула.
– Что мы пока отложим этот разговор.
– Не могу, Эдди. Я хочу детей от тебя, от женщины, которую люблю. Не могу и не хочу от этого отказаться. И не собираюсь делать вид, будто мне это неважно.
Я встала и подошла к окну, мое сердце трепетало.
– Хорошо бы ты мне рассказала, – проговорил он.
Я обернулась:
– Что рассказала?
Его глаза наполнились тревогой.
– То, что ты от меня скрываешь. Иногда, когда ты спишь, я смотрю на тебя, и мне кажется, что я вот-вот разгадаю твои мысли.
Конечно, подобные разговоры у нас случались десятки раз. И каждый раз мне удавалось его успокоить. Я говорила Рексу слова, от которых ему становилось легче, что дело-то было не в нем, а во мне. Как ему объяснить, что я не могу представить себя мамой и что не считаю, будто материнство нужно всем. Но когда я смотрела ему в глаза, то понимала, что мои слова не убедили мужа. Я знаю, он догадывался, что тут кроется что-то еще. И это в самом деле было так. Я отвернулась. Не могу выносить его взгляда: боюсь, что мои глаза выдадут раны и боль, которые я скрывала внутри. Иногда у меня закрадывались подозрения, что Рекс действительно может прочесть мои мысли, чему свидетельствовали маленькие наивные моменты, когда он заканчивал за меня мои фразы или приходил домой с фаршированными блинчиками или тайской лапшой как раз, когда я звонила в ресторан, чтобы купить чего-нибудь навынос. И еще у него была необъяснимая способность распознавать мою мигрень. Может быть, он сумел прочесть мои мысли и теперь?
Рекс встал и потянулся к своей сумке, потом засунул в нее свою тетрадку и несколько книг.
– Пожалуй, поеду в кафе в городе и попытаюсь раздобыть какой-нибудь материал.
Я кивнула. Терпеть не могу, когда он расстроен, но я не знала, что еще сказать, чтобы успокоить его. Рекс закинул ремень сумки на плечо, прошел по коридору и с легким щелчком закрыл за собой дверь.
Я положила под голову подушку и долго думала о Рексе, а потом услышала, как на туалетном столике сигналит мой ноутбук. Родители Рекса оборудовали комнату Интернетом, а я чуть не забыла, что накануне вечером подключилась к сети. Взяв компьютер на колени, я вошла в электронную почту. Там было сообщение от клиента и еще одно от моего ассистента Кары; она извещала меня, что сад бабочек благополучно разбит, и приложила к письму фото. Астильбы были посажены чересчур плотно, но в остальном она справилась.
Мне не хотелось думать о собственной жизни, и я снова вернулась мыслями к Ливингстон-Мэнору, в частности, к камелиям и альбому леди Анны. И решила послать электронное письмо одному из моих бывших преподавателей, Луизе Кларк, ведущей курс садоводства в Нью-Йоркском университете. Прошлой осенью мы обменивались письмами о редкой розовой сирени, на которую я наткнулась в саду одного моего клиента в Бруклине. Может быть, она знает что-нибудь о камелиях?
Привет, Луиза!
Как поживаешь? Я вместе с мужем Рексом провожу лето в Англии, в поместье его родителей. Оно великолепно и загадочно, как будто из потустороннего мира. Ты не поверишь, какой тут сад, а особенно старые камелии. Об этом и хочу написать. Я здесь нашла старый гербарий с записями о посаженных камелиях. Большинство из них я узнала. Некоторые весьма редкие. Я пошлю тебе фото, если этот дождь когда-нибудь кончится. А пока у меня есть два вопроса: 1) ты не слышала о сорте с названием Анна-Мария Беллуэтер? Мне это название незнакомо, а цветы великолепны – большой розовый цветок с темно-розовой серединой. И 2) ты не знаешь случайно что-нибудь о редких сортах, которые могли расти в Англии в 20-х или 30-х годах XX века? Что-нибудь такое, на что мне стоит обратить особое внимание? Не знаю, с чего начать, – хорошо бы ты мне хоть что-то подсказала. В альбоме одна страница вырвана. Не могу удержаться от мысли, что там был описан какой-то важный сорт. Во всяком случае, совершенно очевидно, что та запись имела ценность.
