Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)
Преступление имело все признаки случайного убийства случайным психом. Так говорили все. Просто жертва оказалась не в том месте и не в то время. И эта самая случайность – в публичном месте, перед глазами многих людей и в прекрасный вечер – именно это особенно пугало. Говоря по правде, все они чувствовали бы себя в гораздо большей безопасности, если б убийца с заранее обдуманным преступным умыслом вознамерился убить именно эту конкретную женщину, а вовсе не просто случайно встреченную прохожую, которую нетрудно было пырнуть ножом.
* * *Сэм Уотерфорд редко бывал на похоронах своих пациентов и сейчас нервничал, отправляясь на эту церемонию. На одной такой церемонии много лет назад он подвергся нападкам семейства умершего; они орали и визжали, и он не желал, чтобы такое повторилось снова. Это семейство на следующий день подало на него в суд, обвинив в преступной небрежности при лечении. Дело они проиграли, потому что он не допустил никаких ошибок. Но с тех пор Сэм не желал напоминать другим пораженным горем семействам о своих неудачах или о том, что они таковыми считали.
Церковь на Уэст-Энд-авеню была забита народом, что отражало высокий социальный статус родителей Присциллы, которые возглавляли известную брокерскую компанию (ее отец) и еще более известный благотворительный фонд (ее мать). Врач на секунду задержался в задней части храма, потом прошел вперед по центральному проходу, проскользнул между двумя парами и пробрался на скамейку недалеко от алтаря. Когда он посмотрел направо, то не опознал стильно одетую пару, что дала ему пройти. Но глянув налево, увидел, что оказался лицом к лицу с очень загорелой пожилой женщиной, которая уже ему улыбалась.
– Доктор Уотерфорд! – сказала она. – Вы меня в одетом состоянии узнаете?
– Миссис Дарнелл, – сказал он, улыбаясь так, словно не слышал эту шуточку миллион раз. Ее имя было Банни, но он никогда им не пользовался, обращаясь к ней. – Как поживаете?
– Думаю, вы узнаете это, когда я явлюсь к вам на следующий медосмотр.
Он снова улыбнулся. Миссис Дарнелл была богата и выглядела роскошно, как дорогой шоколадный торт, но худа, как человек, никогда тортов не евший, и именно поэтому великолепно смотрелась в своем черном костюме от Шанель, превосходном одеянии для похорон.
– Бедняжка, – пробормотала она, имея в виду, надо полагать, умершую, а не его самого.
Тут зазвучал орган и началась заупокойная служба.
Все время службы Сэм провел, глядя на семейство Присциллы и ощущая смутное беспокойство.
С того места, где он сидел, врач ясно видел их в профиль. Было нетрудно выделить среди толпы ее элегантную мамашу и дородного папашу, мужчину средних лет, младшую сестру, которая смотрелась как более жесткая и неприятная копия Присциллы.
Примечательные люди, подумал он.
Из заполнившей церковь толпы доносились приглушенные рыдания, вокруг царило напряженное ощущение трагедии, все сидели строго прямо и с сухими глазами. Миссис Уиндзор не касалась рукой мистера Уиндзора, не обнимала его. Мать ни разу не посмотрела на дочь. Ни один из них не вытер ни слезинки. Было затруднительно представить себе человека, который плохо относился к Присс, однако сейчас впечатление создавалось такое, что либо ее семейство захвачено вихрем печальных эмоций, либо же они ненавидели дочь и сестру, которую только что потеряли. Сэм не раз видел такое и раньше – в больницах, при смерти пациентов, которых родственники точно не любили.
В конце службы миссис Дарнелл сказала, не слишком тихо:
– Ну вот! Разве это не самые странные похороны, на которых вам приходилось бывать?
Сидевшая впереди них женщина обернулась.
– Самые что ни на есть странные, – подтвердила она.
Сэм, крайне удивленный, вопросительно посмотрел на свою пациентку.
– Что? Разве вы ничего не заметили? Они о ней почти ничего не сказали! Даже имя ее едва упомянули! Такая прелестная девушка, такая щедрая и великодушная… А они и словом об этом не обмолвились! Ничего не вспомнили из ее детства, ни слова о ее образовании – а она ведь училась в прекрасных школах, можете мне поверить. Знаю-знаю, очень многие похороны нынче оборачиваются сущим кошмаром, тонут в жутком море сентиментальностей, но вот эти уж слишком сухие и бесчувственные. Да, конечно, я понимаю, есть некоторая сдержанность, однако здесь все выглядело так, словно им совершенно наплевать на смерть собственного ребенка! Когда вы в последний раз были на таких похоронах, где человек пятнадцать всяких там двоюродных и троюродных родственников не вставали бы один за другим и не произносили бы речи о том, какими близкими друзьями они были с покойным или покойной, не рассказывали бы всяких семейных историй, – и чтобы никто при этом не всплакнул?!
Она была права, Сэм это отлично сознавал. Сам он настолько погрузился в теоретические размышления по поводу семейства Уиндзоров, что едва заметил, что заупокойная служба, в сущности, состояла из одних лишь гимнов, чтения отрывков из Священного Писания, молитв и проповеди, быстренько произнесенной священником, который, кажется, даже не был знаком с Присциллой. Эту странность тут же объяснила миссис Дарнелл, сообщив:
– Это ведь, знаете, даже не их церковь! Может, в свою они просто не смогли попасть, но могу поклясться, что эта церковь получит теперь роскошные пожертвования на приобретение полного набора одежд для их хора. Или еще на что-то… Однако какая же это безликая служба! Знаете, даже в моей церкви людям дозволяется подходить к гробу и говорить всякие возвышенные и льстивые речи в адрес усопшего, а это ведь епископальная, англиканская церковь!
Они уже поднимались со скамьи вместе со всеми остальными, когда раздался громкий мужской голос:
– Подождите! Подождите! Я хочу сказать о ней несколько слов!
Все замерли на месте и уставились друг на друга.
– У-ух! – высказалась миссис Дарнелл. Вид у нее был злобно-торжествующий и очень довольный.
– Она была настоящим ангелом! – заявил этот мужчина. – Почему никто тут ни словом не упомянул, каким она была ангелом?! Сядьте! Сядьте! Дайте мне рассказать, как она помогла мне, что она для меня сделала!
– Пакистанец, как вы думаете? – прошептала миссис Дарнелл.
Люди сели обратно на скамейки, несколько озабоченные и недовольные, бросая взгляды в сторону семьи покойной, сидевшей в первом ряду. Сэм заметил, как сестра Присциллы обернулась, чтобы рассмотреть выступавшего человека, но быстро повернулась обратно, как будто мать, сидевшая рядом, рывком вернула на место. Левое плечо отца сильно дернулось, но это было все. И все они, все трое, снова застыли, как статуи.
– Она всегда покупала у меня хот-доги – по крайней мере, пару раз в неделю, – и так было весь последний год, – заявил этот мужчина таким голосом, который, казалось, достигал самых дальних уголков помещения церкви. – Она говорила, что у меня самые лучшие хот-доги во всем городе, во всем Нью-Йорке! А я обращался с нею, как со всеми своими покупателями, – кричал, чтоб быстренько делала свой заказ и двигала дальше. А она мне в ответ улыбалась. А вот я никогда ей не улыбался. Она всегда говорила «спасибо», а я – никогда. А потом, однажды, за день до того, как ее убили – всего за день! – она рано подошла к моей тележке и сказала… – Тут его голос дрогнул. Он достал носовой платок и высморкался. – Она сказала, что даст мне пять тысяч долларов, если я целый день буду вежливо обращаться со всеми своими покупателями.
В аудитории раздались хорошо слышные удивленные возгласы.
– Пять тысяч долларов! – повторил он, разделяя со всей толпой удивление и скептицизм, хотя в городе было всем отлично известно, что Присцилла Уиндзор раздала три миллиона долларов, которые унаследовала от своего крестного отца. – Сумасшедшая, подумал я тогда, – признался мужчина. – Но пять тысяч долларов – это пять тысяч долларов. Вот я и спросил: а что я должен делать? И она сказала: вы должны быть добрым с людьми, вам нужно им улыбаться и разговаривать вежливо. Нужно благодарить их за покупку, и не надо в них ничем кидаться.
Он помотал головой.
– Иной раз, сказать по правде, я ненавижу людей, которые расплачиваются медяками и никелями[10]. Иной раз, сказать по правде, я швыряю их в покупателя.
Остальную часть своей истории он поведал быстро. Как она дала ему для начала половину упомянутой суммы, как принесла с собой одеяло, расстелила его на газоне и уселась там, чтобы наблюдать за ним, как улыбалась ему и показывала большой палец, пока его поведение в этот день становилось все более и более вежливым. И как в конце этого дня она отдала ему вторую половину обещанных пяти тысяч долларов, а он бесплатно выдал ей хот-дог.
– Она была сущий ангел! – провозгласил он, обращаясь к ее семейству, чьи лица уже повернулись к нему. – Она в тот день изменила всю мою жизнь! Даже моя жена говорит теперь «спасибо»!
