Джон Ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)

Завершив наконец передачу, он вернулся к кровати. И почти с полным безразличием увидел нетронутый ряд кристаллов на одеяле, неподвижных, но готовых к работе, выложенных в нужном порядке и пронумерованных. Они лежали на боку, как мертвые пограничники.

Эвери посмотрел на часы. Четверть одиннадцатого.

– Он должен начать передавать через пять минут, – сказал он.

Внезапно заговорил Леклерк:

– Гортон только что позвонил. Он получил телеграмму из министерства. Очевидно, у них для нас есть какие-то новости. Они отправляют сюда курьера.

– Что это может быть? – спросил Эвери.

– Думаю, все дело в Венгрии. Как-то связано с докладом Филдена. Возможно, мне придется вернуться в Лондон. – Он довольно улыбнулся. – Но, думаю, вы, парни, здесь и без меня управитесь.

Джонсон сидел в наушниках, подавшись вперед на принесенном из кухни деревянном стуле с высокой спинкой. Темно-зеленый передатчик стоял рядом с издававшим негромкий гул сетевым трансформатором, подсвеченный изнутри диск настройки бледно мерцал в полумраке чердака сеновала.

Холдейн и Эвери расположились на жесткой неудобной скамье. Джонсон положил перед собой блокнот и карандаш. Он чуть приподнял наушники и сказал стоявшему рядом Леклерку:

– Я проведу его через все положенные операции, сэр. По возможности буду информировать вас о том, что происходит. На всякий случай его передача будет записываться еще и на магнитофон.

– Это я уже понял.

Они ждали в молчании. И внезапно – для них это стало мгновением чистейшей магии – Джонсон резко выпрямился, бросил в сторону остальных резкий кивок и включил магнитофон. Он улыбнулся, быстро переключился на передачу и стал выстукивать ключом, произнося вслух:

– Давай же, Фред. Слышу тебя прекрасно.

– Он сумел! – прошипел Леклерк. – Он уже у цели! – Его глазки сияли от возбуждения.

– Ты слышишь, Джон? Ты действительно его слышишь?

– Нам лучше соблюдать тишину, – напомнил Холдейн.

– Вот, начинается, – сказал Джонсон. Он говорил ровным спокойным тоном. – У него сорок две группы.

– Сорок две! – повторил Леклерк.

Тело Джонсона замерло в полной неподвижности с чуть склоненной набок головой. Все его внимание теперь сосредоточилось на наушниках, лицо в тусклом свете казалось бесстрастным.

– Мне сейчас нужна полная тишина, сделайте одолжение.

Примерно две минуты его хорошо поставленная рука быстро водила карандашом по блокноту. Время от времени он бормотал что-то чуть слышно, шептал или покачивал головой, пока передача на глазах не сделалась более медленной. Его карандаш то и дело замирал, хотя он продолжал слушать, а потом стал лишь выводить каждую букву с выматывающей душу тщательностью. Он посмотрел на часы.

– Все, Фред, довольно, – вслух произнес он. – Давай, меняй частоту. Уже почти три минуты.

Но передача продолжалась, буква за буквой, и на невзрачном лице Джонсона появилось выражение неподдельной тревоги.

– Что происходит? – громко спросил Леклерк. – Почему он не поменял частоту?

Но Джонсон лишь продолжал твердить:

– Уходи из эфира, ради бога, Фред, отключайся.

Леклерк в нетерпении коснулся его руки. Джонсон приподнял один из наушников.

– Почему он не меняет частоту? Почему продолжает передавать?

– Не иначе, как он забыл! Во время тренировок никогда не забывал. Я знал, что он будет работать медленно, но чтобы так! Господи! – Он машинально продолжал записывать. – Пять минут, – пробормотал он потом. – Пять треклятых минут. Да замени же ты этот паршивый кристалл!

– Вы можете напомнить ему? – спросил Леклерк взволнованно.

– Конечно же, нет. Как? Он не способен передавать и принимать одновременно!

Теперь они сидели или стояли, парализованные страхом. Джонсон повернулся к ним и произнес с жалобой и отчаянием в голосе:

– Я же повторял ему, я беспрестанно вдалбливал ему это в башку. То, что он сейчас делает, – чистой воды самоубийство! – Он посмотрел на часы. – Он передает непрерывно уже почти шесть минут. Вот ведь идиот, идиот, идиот!

– Что они предпримут? – спросил Холдейн.

– Если засекут передачу? Подключат к перехвату вторую радиостанцию. Зафиксируют линии, а потом это вопрос элементарной тригонометрии, если он будет торчать в эфире так долго. – От беспомощности Джонсон застучал ладонью по поверхности стола, глядя на передатчик, словно именно он стал источником всех проблем. – Даже дети смогут его вычислить, имея два компаса. Боже всемогущий! Прекрати, Фред. Господом молю! Прекрати!

Он записал еще несколько букв, а потом отшвырнул карандаш.

– Все это и так будет на пленке!

Леклерк повернулся к Холдейну.

– Но мы же наверняка можем что-то сделать.

– Хранить тишину, – отозвался Холдейн.

Передача прекратилась. Джонсон отстучал подтверждение приема со злостью, почти ненавистью. Потом отмотал назад магнитофонную ленту и взялся за расшифровку. Положив перед собой листок с кодами, он работал без перерыва минут около пятнадцати, по временам делая какие-то вычисления на клочке оберточной бумаги, подвернувшемся под руку. Все молчали. Закончив, Джонсон поднялся на ноги, машинально демонстрируя уважение к начальству.

– В донесении говорится: «Район Калькштадта был закрыт три дня в середине ноября, когда пятьдесят советских военнослужащих неизвестного рода войск прибыли в город. Никакой спецтехники с ними не было. Ходили слухи об учениях к северу от города. Далее контингент отправился в Росток. Фритцше не знают, повторяю, не знают на железнодорожной станции в Калькштадте. Дороги на Калькштадт не перекрыты».

Джонсон швырнул листок на стол.

– А потом следуют пятнадцать групп, в которых я ни хрена не могу разобрать. Думаю, он окончательно запутался в кодировке.

В Ростоке сержант фопо снял трубку телефона. Это был уже немолодой мужчина – седеющий и вечно погруженный в свои мысли. Послушав немного, он начал одновременно набирать номер на другом аппарате.

– Должно быть, какой-нибудь мальчишка балуется, – сказал он, продолжая набор. – На какой частоте, вы сказали? – Он поднес вторую трубку к уху и быстро заговорил в нее, трижды повторив данные о частоте. Потом положил одну трубку и вместе со второй перешел в соседнюю комнату.

– Из Витмара с вами свяжутся через минуту, – сказал он. – Они пытаются взять пеленг. Вы все еще слышите его?

Капрал кивнул в ответ. Сержант передал ему трубку.

– Это не может быть простой радиолюбитель, – пробормотал он. – Слишком грубое нарушение всех правил. Но тогда кто это? Ни один шпион в здравом уме не станет вести подобной передачи. На какой частоте он работает? Она ближе к гражданским или к военным частотам?

– Близко к военным. Очень близко.

– Странно, – сказал сержант. – Но с другой стороны, все сходится. Так они действовали во время войны.

Капрал упер взгляд во вращающиеся катушки магнитофона.

– Он все еще передает. Группами по четыре.

– По четыре? – Сержант принялся рыться в памяти, пытаясь вспомнить что-то из далекого прошлого. – Дай-ка мне послушать. Нет, ты только подумай, какой кретин! И медлителен, как дитя.

Звуки наконец задели какую-то струну в его памяти – эти зажеванные паузы и точки, короткие, словно простые щелчки. Он мог поклясться, что ему знакома эта рука… Знакома с военных времен в Норвегии… Но нет. Ни одна передача не велась тогда так медленно. Это было не в Норвегии. Быть может, во Франции? Вероятно, всего лишь игра воображения. Да, ему лишь почудилось, определенно.

– Как дитя или глубокий старик, – заметил капрал.

Зазвонил телефон. Сержант слушал всего секунду, а потом рванул с места и побежал во всю прыть. Он выскочил из корпуса дежурных и по асфальтированной дорожке устремился к офицерской столовой.

Русский капитан пил пиво, повесив китель на спинку стула. Вид у него был скучающий.

– Что вам угодно, сержант? – спросил он, давно усвоив покровительственный, снисходительный тон.

– Он появился. Человек, о котором нас предупреждали. Тот, кто убил молодого пограничника.

Капитан мгновенно поставил кружку с пивом на стол.

– Вы перехватили его?

– Мы взяли пеленг. Совместно с коллегами из Витмара. Передает группами по четыре. Очень медленная рука. Из района Калькштадта. Использует частоту, близкую к одной из наших собственных. Зоммер ведет запись на магнитофон.

– Вот ведь чертовщина, – тихо сказал капитан.

Сержант лишь нахмурил брови.

– Что он здесь ищет? Зачем они послали его сюда? – спросил он.

Капитан уже застегивал пуговицы кителя.

– Задайте этот вопрос людям в Лейпциге. Быть может, им и это известно?

Было уже очень поздно. Огонь в камине у Шефа пылал ровно, но он все равно недовольно и по-женски неловко ковырялся в нем кочергой. Он терпеть не мог работать по ночам.

– Вызывают в министерство, – раздраженно сказал Шеф. – В такой-то час! Нет, это никуда не годится. С какой стати им там приходить в состояние agitato[37] в четверг ночью? Так ведь можно испортить себе все выходные. – Он поставил кочергу на место и вернулся за стол.