Джон Ле Карре - Война в Зазеркалье
– Уилф Тейлор мертв.
– Я здесь с часу, – соврал Эвери, – занимаюсь как раз этим делом. Мы трудимся всю ночь не покладая рук.
– Директор очень расстроен, – сказала она.
– Что ты знаешь о его жене, Кэрол?
Это была со вкусом одетая девушка, ростом чуть выше Сэры.
– С ней никто из наших никогда не встречался. – Она вышла из комнаты.
Вудфорд проводил ее взглядом. Он вынул изо рта трубку и ухмыльнулся. Эвери понял: сейчас он может заявить, что спал с Кэрол или как хорошо было бы с ней переспать, и от этой мысли его передернуло.
– Это твоя жена сделала такую чудесную кружку, Брюс? – быстро спросил он. – Говорят, она у тебя почти профессиональный гончар.
– Да, и блюдце тоже ее работы, – ответил Вудфорд и принялся рассказывать о курсах, которые посещала жена, как популярно это занятие у них в Уимблдоне и какое удовольствие получает супруга.
Время приближалось к одиннадцати; было слышно, что в коридоре стало многолюднее.
– Мне пора отправляться в соседний офис и проверить, готов ли босс, – сказал Эвери. – Последние восемь часов дались ему нелегко.
Вудфорд взял свою кружку и отхлебнул чаю.
– Если появится возможность, намекни боссу про отдел регистрации, Джон. Мне бы не хотелось пока поднимать этот вопрос при всех. Адриан совсем перестал следить там за порядком.
– Сейчас наш директор очень устал и перегружен делами, Брюс.
– Не сомневайся, я понимаю.
– Тогда ты должен знать и то, что он вообще не любит лезть в дела Холдейна. – Когда они уже подошли к двери его кабинета, Эвери повернулся к Вудфорду и неожиданно спросил: – Ты не помнишь, служил ли у нас когда-нибудь офицер по фамилии Маллаби?
Вудфорд замер на месте.
– Боже мой! Конечно, помню. Молоденький парнишка вроде тебя. Это было во время войны. О господи! – А потом добавил очень серьезно в несвойственной ему манере: – Только не упоминай его фамилию при боссе. Он очень переживал гибель Маллаби. Тот выполнял у нас особо важные полеты. И они с боссом в какой-то степени очень сблизились.
При свете дня кабинет Леклерка уже казался не столько запущенным, сколько временным пристанищем для своего хозяина. Складывалось впечатление, что его заняли в спешке и в срочном порядке, не зная, надолго ли. На раскладном столике были расстелены карты – не две или три, а десятки, причем некоторые имели такой масштаб, что на них отчетливо просматривались не только городские улицы, но и отдельные дома. Ленты телетайпных сообщений, наклеенные на розовую бумагу, целой пачкой крепились к доске объявлений с помощью бульдожьего вида зажима, напоминая типографские гранки, ожидавшие корректуры. В углу уже успели установить кровать, застеленную шерстяным покрывалом. Рядом с раковиной висело чистое полотенце. Рабочий стол тоже сменили на серый металлический и явно казенный. Стены покрывала пыль. Местами кремовая краска облупилась, обнажив внизу слой зеленой. Это была маленькая квадратная комната с занавесками из министерства работ[5]. Как раз по поводу этих занавесок возник единственный скандал во время последней попытки Леклерка привести свой кабинет в порядок – он потребовал выдать ему шторы, которые соответствовали бы его положению в иерархии государственных служащих. Но, насколько знал Эвери, других усилий хоть что-то улучшить его начальник не предпринимал. Камин почти погас. В особенно ветреные дни, когда этот камин не желал разгораться вообще, Эвери, сидя на своем рабочем месте, мог слышать, как в соседней трубе слоями осыпается налипшая изнутри сажа.
Сейчас Эвери наблюдал, как в кабинет по очереди входили его коллеги. Сначала Вудфорд, потом Сэндфорд, Деннисон и Маккаллох. Все они уже знали о Тейлоре. Было нетрудно себе представить, как новость распространилась по департаменту в виде сенсации, возбуждающей повышенное любопытство, передаваясь из комнаты в комнату, придавая пикантность рядовому рабочему дню, а сотрудникам ненадолго прибавляя оптимизма, как известие о прибавке жалованья. И они наблюдали за Леклерком, как заключенные наблюдают за начальником тюрьмы, и выжидали. Его обычная линия поведения была им давно известна, но сегодня он вынужден будет ее нарушить. Во всей конторе не осталось ни одного человека, который не слышал бы, что Леклерка вызвали на службу посреди ночи и даже спать ему пришлось в рабочем кабинете.
Они расселись за столом для совещаний, со стуком ставя на него свои чашки с чаем, как школьники во время обеденной перемены. Леклерк занял кресло во главе, остальные расположились по сторонам. Стул в дальнем конце стола оставался свободным. Вошел Холдейн, и уже по его виду Эвери сразу понял, что сегодняшнее совещание станет противостоянием Леклерка и Холдейна.
Глядя на пустующий стул, Холдейн сказал:
– Как я понимаю, мне приготовили местечко на самом сквозняке.
Эвери мгновенно поднялся, но Холдейн уже успел сесть.
– Не стоит беспокоиться, Эвери. Я уже болен, и здесь ничего не изменишь. – Он закашлялся, как кашлял всегда. Даже лето не приносило ему облегчения: кашель бил его вне зависимости от времени года.
Остальные беспокойно заерзали на своих местах. Вудфорд взял с подноса ломтик бисквита. Холдейн посмотрел на камин.
– Неужели министерство работ не могло организовать что-нибудь получше этого? – спросил он.
– Идет дождь, – ответил ему Эвери. – А в дождь камин не разгорается. Пайн пытался растопить его, но все бесполезно.
– Ах вот как.
Холдейн был лысеющим сухопарым мужчиной с четкими чертами лица и длинными беспокойными пальцами. Он был замкнут, двигался неторопливо, казался усталым, ворчливым и суровым. Казалось, он испытывал легкое презрение ко всему, работал когда ему вздумается и прислушивался только к собственному мнению. Увлекался он разве что кроссвордами и акварелями девятнадцатого века.
Вошла Кэрол с несколькими папками и картами и положила их на рабочий стол, который в отличие от остального кабинета выглядел опрятно. Присутствовавшие с чувством неловкости молча дождались, пока она удалится. Когда дверь за ней была плотно закрыта, Леклерк осторожно провел рукой по своей темной шевелюре, словно это было нечто, не слишком хорошо ему знакомое.
– Тейлора убили. Вы все уже слышали об этом. Он погиб прошлой ночью в Финляндии, куда отправился под чужим именем.
Эвери обратил внимание, что фамилию Маллаби он не назвал.
– Подробности пока неизвестны. Нас проинформировали только, что его сбила машина. Я дал Кэрол распоряжение сообщить рядовым сотрудникам, что это был несчастный случай. Всем все понятно?
Да, закивали они, все понятно.
– Он отправился туда, чтобы забрать фотопленку… У нашего помощника в Скандинавии. Вам известно, кого я имею в виду. Обычно мы не используем простых курьеров для выполнения оперативных заданий, но сложились особые обстоятельства, действительно исключительная ситуация. Думаю, Адриан здесь поддержит меня. – Он слегка приподнял обе руки, высвободив запястья из прихваченных запонками рукавов рубашки, а потом соединил пальцы и ладони, словно моля Холдейна о поддержке.
– Особые обстоятельства? – медленно повторил Холдейн. Голос у него был пронзительный и резкий, что вполне соответствовало его внешности, но очень хорошо поставленный, без перепадов тональности и аффектации; голос, которому можно было только позавидовать. – Да, ситуация сложилась необычная. Но не в последнюю очередь именно из-за гибели Тейлора. Нам ни в коем случае не следовало отправлять его в Финляндию. Ни при каких условиях, – продолжал он так же размеренно и бесстрастно. – Мы нарушили главный принцип разведки. Мы использовали человека, не задействованного в секретной части нашей работы, для тайной операции. Хотя мы едва ли вообще занимаемся тайными операциями в эти дни.
– Предоставим судить об этом нашему руководству, – рассудительно парировал Леклерк. – Но вы не можете не согласиться, что министерство оказывает на нас давление, требуя результатов. – Он посмотрел сначала на тех, кто сидел слева от него, потом – справа, как президент компании оглядывает держателей акций.
– Пора информировать вас о деталях. Не стану еще раз напоминать, что вся информация строго секретна. А потому посвящены в нее будут только главы отделов. До этого момента о сути дела поставлен в известность только Адриан Холдейн, а также кое-кто из сотрудников аналитического отдела. И Джон Эвери, как мой помощник. Хотел бы подчеркнуть, что наши коллеги из братской спецслужбы ничего об этом не знают и не должны знать. Теперь о том, как мы организуем нашу собственную работу. Операции присвоено кодовое наименование «Майская мушка», – он заговорил короткими фразами и уверенным тоном. – Будет существовать только одно общее досье, которое вам следует по использовании возвращать мне или Кэрол – в случае моего отсутствия. Будет также сделана копия, которая будет храниться в нашей библиотеке. Эту методику работы с досье мы использовали во время войны, и, полагаю, она всем хорошо знакома. С этого дня система снова вступает в силу. Кэрол будет включена мною в прилагаемый список допуска к досье.
