Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер
– Воистину, поразительно, – произнес ученый, когда на стене угасло изображение Белой дамы и Иоганн вновь зажег свечи. – Какие возможности нам открылись бы, если б эти фигуры могли еще и двигаться, как живые…
– Или даже говорить, – добавил с улыбкой Иоганн. – Как знать, может, когда-нибудь наступит такой день, хоть мы его, вероятно, и не застанем.
Агриппа понемногу делился своими размышлениями о звездах. Ученый допускал, что существуют и другие солнца, и даже другие миры! Вселенная, по его мнению, была бесконечна, а Земля – всего лишь песчинкой.
– Вспомните о кометах, – сказал как-то раз Агриппа, когда они сидели в каминной комнате. – Откуда они берутся? Из другого мира за пределами восьмой сферы? И как долго они летят сюда? Со времен Аристотеля люди видели в кометах лишь миазмы земной атмосферы, предвестие беды или грядущих событий. Мне же представляется, что они происходят из отдаленных сфер. Более отдаленных, чем полагал астроном Иоганнес Мюллер, который, кстати, считал их самостоятельными небесными телами… – Он вздохнул. – Прискорбно, что наш глаз не способен разглядеть, что же скрывается за пределами восьмой сферы, – он показал на латерну магику, стоявшую в углу. – Это не более чем простая игрушка. Но я вот задумался, не найдется ли ей какое-то иное применение. Эти линзы, что вы использовали…
Агриппа не договорил.
– Что вы имеете в виду? – спросил Иоганн.
Ученый взял в руки очки без оправы, которыми иногда пользовался, и задумчиво поглядел на них.
– Линзы обостряют наше зрение, это известно нам еще со времен Роджера Бэкона. Но что, если с их помощью мы смогли бы рассмотреть небесные тела? Тогда, возможно, мы выяснили бы, что такого особенного в вашем гороскопе. Вы говорили о проклятии. Почему?
Иоганн ответил не сразу.
– Вам о чем-нибудь говорит такое имя, как Жиль де Ре? – спросил он наконец.
Агриппа взялся за нос, как если бы погрузился в раздумья. Иоганн заметил, как глаза его на краткий миг вспыхнули.
– Нет, увы, – ответил ученый. – А должен был?
Иоганн разглядывал бесстрастное лицо Агриппы. Если ученый и вправду лгал, то делал он это мастерски.
– Нет, это не столь важно, прошу прощения. – Иоганн пожал плечами. – Что же до проклятия… Можно подумать, кто-то наделил меня всеми знаниями, всей премудростью мира – и за это на каждом шагу чинит мне препятствия. Всю жизнь со мной происходит что-нибудь скверное. Вместе с тем, если верить пророчеству, я отмечен счастьем. Рожден в день Пророка… Как все это соотносится? Я хочу наконец узнать, кто я такой. Вы меня понимаете? Думаю, только тогда завершатся мои поиски.
– Кто вы такой? – Агриппа усмехнулся. – С каких это пор люди хотят знать, кто они? Весьма необычная мысль, вам не кажется? Такая, скажем… новая, – он рассмеялся. – Но и вы, доктор Фауст, человек не совсем обычный. Можно сказать, новый представитель нашего рода.
Иоганн был так погружен в дискуссии с Агриппой, что порой забывал о своем ассистенте. Вагнер был предоставлен самому себе. Они не виделись, кроме как в полдень за столом и по вечерам в трактире. Фауст уже не присматривал за своим подопечным, как обещал самому себе еще год назад, в лесу под Варнхаймом. Жажда знаний оказалась сильнее дружбы.
И судьба – то самое проклятие, о котором говорил Иоганн, – преподнесла ему очередной подарок.
* * *Карл, пошатываясь, вышел из трактира на берегу Рейна и подставил лицо осеннему дождю. В голове шумело; из трактира еще были слышны взрывы хохота, музыка и звон бьющихся кружек. «Черный кит» пользовался дурной славой, но нередко сюда заглядывали и вельможные особы. Такого посетителя нетрудно было узнать по высоко поднятому вороту и шляпе с мягкими широкими полями. Он приходил в простом шерстяном плаще, накинутом поверх дорогих одежд, и садился в стороне от других. Вскоре к нему подсаживался миловидный юноша, и еще через некоторое время оба поднимались по узкой лестнице в верхние комнаты.
Карл уже не раз бывал в этих комнатах.
Иногда он проклинал себя за то, что совершал. И за что только Господь взвалил на него такое бремя? Карл понимал, что это смертный грех, наказанием за который была смерть на костре. Но плоть слаба. Почему он не мог, как все другие мужчины, полюбить девушку? Это доводило его до отчаяния! Если то, что он делал, грешно – почему Господь создал его таким? Даже на исповеди Карл не осмеливался упоминать о своем проступке. Он опасался, что священник перед лицом столь тяжкого прегрешения нарушит тайну исповеди. Вместо этого Карл, словно одурманенный, бросался из одной авантюры в другую. Угрызения совести он глушил вином и шнапсом, которые в «Черном ките» лились в изобилии.
К горлу вдруг подступила тошнота. Вагнер сделал несколько неловких шагов к реке, упал на колени, и его вывернуло. В воде отражались огни портовых трактиров, что жались между многочисленными причалами, складами и рыбными лавками, завлекая посетителей проститутками и прочими запретными утехами. Карл согнулся в очередном спазме. Если б он мог таким же образом исторгнуть из себя эту пагубную страсть! Просто срыгнуть ее, как некоторые одержимые порой выплевывают ржавый гвоздь и исцеляются…
Но Карл чувствовал, что для него спасения нет.
Ему уготовано место в аду.
И что хуже всего – Вагнер полюбил человека, совершенно для него недосягаемого. Это началось совсем незаметно. Поначалу он испытывал к доктору уважение, граничащее с восхищением. Но постепенно уважение переросло в симпатию и… Карл содрогнулся от стыда… в распутное желание. Доктор Фауст был на дюжину лет старше, но по-прежнему оставался красивым мужчиной с мягкими черными волосами и загадочным взглядом. Вероятно, этот взгляд и оказался столь притягательным для Карла. Он смотрел в его глаза, словно в бездонную пропасть. Но сколько бы ни всматривался, ему так и не удалось постичь сокрытую в них тайну.
Карл понимал, что никогда не сможет признаться доктору в своих чувствах. Ко всему прочему, с тех самых пор как они оказались в Кёльне, Фауст терзал его пренебрежением. Да, они вместе обедали и виделись по вечерам в трактире «Под золотой короной». Но и тогда доктор его словно не замечал и в мыслях по-прежнему пребывал с этим надменным Агриппой, разговоры с которым увлекали его больше, нежели общество невежественного ассистента. В том числе и поэтому Карл бросался во всевозможные авантюры, не приносившие ему удовлетворения. А с последним любовником ему и вовсе стало не по себе. Это был красивый юноша с черными, как у доктора, волосами. Но в глазах его таилась некая расчетливость, даже зло. Ночами, когда они лежали рядом, Карл чувствовал на себе его взгляд, обжигающий, как раскаленное железо. Однако стоило ему открыть глаза, и юноша лишь улыбался ему и покрывал поцелуями. Вот и сегодня Карл провел с ним вечер. Но в какой-то миг ему вдруг стало неспокойно, и он поспешил уйти.
Еще изрядно пьяный, Карл выпрямился и вытер губы ладонью. Во рту стоял горький привкус желчи. Пора с этим покончить! Он отправится к доктору и попросит отпустить его. Попросит, чтобы Фауст отдал ему письма, и отправится своей дорогой, постаравшись забыть доктора. Так будет лучше для всех.
Нетвердой походкой Карл шагал вдоль Рейна, и капли дождя холодными слезами текли по его лицу. Он подкупил стражу, и калитка в башне Франкентурм осталась незапертой. Стражники получали солидную прибавку за свое молчание. Еще несколько лет назад стало известно, что около двухсот почтенных жителей Кёльна предавались содомии. Тогда это дело благополучно замяли, и честные отцы семейств по сей день тайком пробирались за ворота и посещали злачные места, разбросанные вдоль Рейна. Карл посмотрел на башню. Ко всему прочему, она служила еще и тюрьмой, и сам ее вид напоминал юноше, что ему грозило, если его однажды поймают.
Карл осторожно толкнул дверцу – открытую, как и следовало ожидать. Когда он скользнул внутрь, то краем глаза уловил какое-то движение. Но это оказался один из караульных, и Карл вздохнул с облегчением. Стражник насмешливо подмигнул ему. Юноша хотел молча пройти мимо, но солдат вдруг встал у него на пути. Улыбка застыла на его лице, он выхватил меч.
