Красная карма - Жан-Кристоф Гранже

Теперь жар поднимался из нижней части его позвоночника. В полном смятении он вспомнил белую змею тантризма, свернувшуюся кольцами именно в этом месте: Кундалини, она же тайная женская энергия, которая способна дать ему доступ к гармонии и блаженству.

Он сидел, скрестив ноги и опустив голову под звездным небесным сводом, и бормотал мантры: «Я достиг сверхсознания, я прохожу через Майю, иллюзию видимости, я есть…», а в это время в бунгало, принося небо и ночь, влетали птицы, а потом уносили их прочь, легко взмахивая крыльями. Стены трясло от хохота, земля становилась жидкой…

Теперь он уменьшался, сжимался: так звезды, когда в них прекращается горение гелия, становятся ядром колоссальной плотности – тем, что называется «белым карликом». Это слово его рассмешило – когда ядро остывает, его называют «черным карликом».

Он сам превратился в горящего младенца, состоящего из углерода и кислорода, и его масса составляла тонну на кубический сантиметр. С опозданием он понял, что достиг состояния, которого жаждал: когда не остается никаких воспоминаний. Состояния полной, глубоководной непроницаемости…

В эту минуту, как будто его молитва была услышана, он увидел дверь – лакированного дерева, с оцинкованной ручкой. Оставалось только ее толкнуть.

Его мозг пронзил, словно игла трепанатора, луч света, и он закричал – или подумал, что закричал, а может, это был смех, потому что он уже понял, что эта боль – во благо…

В центре светового ореола возникла гостиная в стиле ар-деко: кресла черного дерева, обтянутые сафьяном, письменный стол красного дерева с полированной столешницей и ножками в форме лиры, бронзовые бюсты, картины на стенах, пол из сверкающих длинных паркетин…

Он узнал комнату из своего сна. В этом золотисто-коричневом интерьере, теплом и уютном, как коробка для сигар, он увидел женщину – маленькую, элегантную, высокомерную… Кто она? Что она делает здесь, внутри его головы?

Эрве повернул голову – внутри своего сознания – и увидел бабушку, сидящую на стуле со шляпной коробкой на коленях. В ее глазах застыла чистейшая паника; стены, зеркала, инкрустированные столешницы – во всем отражался ее ужас…

Эрве расхохотался. Наконец-то он все поймет.

Мерш проснулся в плохом настроении. Пребывание в общине принимало неприятный оборот: заманенные в секту туристы, уже поглощенные царившей здесь ядовитой атмосферой, – вот что с ними стало. Николь увлеклась каким-то здоровым американским кретином, а Эрве заперся в своей соломенной хижине, и весь вечер его не было видно.

Что происходило сегодня утром?

Ничего. Повседневная жизнь секты после обильного ночного дождя. С порога своего бунгало Мерш видел дежурных зомби, которые ходили туда-сюда, завернутые в белые простыни. Бородатые мужчины, лохматые или гладко причесанные женщины – все носили ожерелья из деревянных бусин, платок на голове, по кольцу на каждом пальце, но главное – все сияли от счастья, что безумно раздражало Мерша.

Хотя почему бы и нет? Почему это видимое счастье обязательно было или приманкой, или свидетельством умственной ограниченности? Разве болваны на парижских демонстрациях или те, кто каждое утро шел на завод, были намного разумнее? Конечно нет, но в одном он был уверен: они чувствовали себя несчастными. А значит…

Однако сейчас самым важным стало открытие Николь: большой бассейн, в котором обитала стая миног. Хобби Матери… Довольно странное увлечение для гуру, проповедующего вселенскую любовь. Но и интересное, потому что было очевидно, что идея возникла у убийцы именно при виде этих мутных вод.

Мерш отправился в трапезную ашрама, где готовили чай. Физически он чувствовал себя гораздо лучше: никакой боли в мышцах, никакой тошноты, никакой ломки. Единственный положительный эффект этой экспедиции: он избавлялся от амфетаминов и химической зависимости, не отпускавшей его все последние годы.

Он подошел к буфету и взял тарелку – как оказалось, алюминиевую. Он чувствовал волчий голод. На выбор: пироги с неизвестными фруктами и карри из овощей, с неизменными лепешками из пресного теста.

– Жан-Луи?

Мерш обернулся и увидел Падму с его елейной улыбкой и хохолком из детской сказки. На какой-то миг у Мерша возникло желание влепить ему пощечину, хотя бы для того, чтобы убрать с этой физиономии безмятежное выражение детской радости.

– Что такое? – отозвался он.

– Тебе повезло. Хамса готов тебя принять.

– Серьезно? – ответил Мерш с набитым ртом. – Что ж, придется ему подождать. Я только начал завтракать.

Опять провокация… Но он не позволит дать себя обыграть. Ведь они в Индии, стране вечной кармы и легиона богов. Так что французский сыщик позволит себе небольшую дерзость.

Впрочем, Падма просто поклонился:

– Мы ждем вас уже двадцать лет. Хамса, конечно, подождет еще немного.

Он видел несколько студенческих фотографий Рене Сонье, ныне известного под именем Хамсы: на них он записывает последние слова духовной учительницы. Сонье тогда был красив и похож на киноактера: точеный профиль, спутанная копна волос, выстриженный затылок. Все вместе, однако, придавало ему вид безумца. Лицо красивое, но хищное, как мордочка куницы, с горящим тревожным взглядом. Человек явно истязал себя духовными исканиями и мучился метафизическими страхами.

Но эти фото ничего не говорили ни о его росте, ни о характере, ни тем более о том, каким он станет с возрастом. Сейчас Хамсе, то есть Лебедю, около пятидесяти и он возглавляет ашрам, не будучи на самом деле гуру (ведь он всего лишь доверенное лицо Матери), и избегает публичности: нигде не выступает, не борется за популярность. Человек из тени, управляющий святилищем, предназначенным увековечить память о Матери.

В приемной Посланца, как его здесь называли, стояло несколько деревянных стульев на простой джутовой циновке. Больше ничего. На стене напротив двери висел рисунок черной тушью в стиле японской каллиграфии: недорисованная свастика – точно такая была на руке Эрве и, если верить слухам, у Матери. Символ Ронды.

– Можете войти. Хамса примет вас.

Мерш бросил взгляд на стоящую перед ним закутанную фигуру. Невозможно было определить, кто этот парень – индус или европеец. Они все были на одно лицо.

Парень протянул ему поднос с гранатами, бананами и миндалем.

– А это еще что?

– Дары. Такое правило: вы не можете предстать перед Хамсой с пустыми руками.

Вздохнув, Мерш взял поднос у призрака.

Оба шагали в тишине – полагалось идти босиком.

Они вошли в еще более пустую комнату: круглое, абсолютно белое пространство, где не было ничего, кроме нескольких подушек на полу. Символ здесь тоже присутствовал – нарисованным на дальней стене. Из большого эркерного окна слева открывался вид на гору, поросшую лиственничным лесом.

Примостившись на краю бетонного подоконника, сидел маленький человечек – по-настоящему маленький. На нем были традиционная белая рубашка и афганский овчинный жилет без всякой вышивки,