Полина Дашкова - Источник счастья

— Он занимается биологией, химией, фармацевтикой всю жизнь. У него великие планы. Он хочет создать эликсир молодости, получить Нобелевскую премию, стать всемирно известным и сказочно богатым. Его не назовёшь мечтательным бездельником, он упорно стремится к своей великой цели. Он трудится, ищет. Но у него получаются только яды. Ни одного лекарства, способного помочь, вылечить, облегчить боль, он так и не придумал. А за яд, даже самый необыкновенный, Нобелевскую премию вряд ли когда-нибудь дадут.

— Необыкновенный? — тихо переспросил Кольт. — Что ты имеешь в виду?

— Иногда у него складываются удивительные комбинации, как, например, его последняя разработка, Рофексид-6. Лекарство от артрита. В секретной лаборатории №1 при МГБ этот препарат, безусловно, оценили бы по достоинству. Они как раз такого эффекта добивались. Естественная смерть от острой сердечной недостаточности, никаких признаков отравления, никаких следов при вскрытии. Но у них так не получалось. А у Мельника — вышло, случайно, без всякого умысла. Он искренне хотел создать хорошее, надёжное лекарство.

— Я закурю? — спросил Кольт.

— Валяй, — кивнул старик, — мне иногда нравится запах дыма.

Кольт встал, прошёлся по комнате, открыл форточку, жадно затянулся.

— Федор, как тебе кажется, он мог бы этот самый рофексид-6 использовать?

Старик молчал мучительно долго, кряхтел, жевал губами, поглаживал седую голову Адама. Пёс умудрился втиснуться к нему в кресло, уснул и похрапывал совсем по-человечески. Кольт терпеливо ждал, смотрел в окно.

— Если бы он захотел кого-нибудь убить, то только одного человека, — наконец произнёс Агапкин, — правда, это невозможно.

— Кого же?

— Михаила Владимировича Свешникова. В науке, как в искусстве, на одного Моцарта приходится сто тысяч Сальери. К счастью, не каждый имеет в распоряжении яд, не у каждого хватает решимости, и вовсе не всегда все эти Сальери живут с Моцартом в одном времени и в одном пространстве.

Кольт загасил сигарету, подошёл к Агапкину и развернул его кресло так резко, что Адам взвизгнул и спрыгнул на пол.

— Вспомни, пожалуйста, ты когда-нибудь говорил при нём, что Софи похожа на Таню?

Старик открыл рот, голова его мелко, страшно затряслась, пальцы вцепились в подлокотники. Губы посинели, глаза ввалились.

— Тихо, тихо, — испуганно пробормотал Кольт, — Федор, ты ни в чём не виноват, ты не мог этого предвидеть, никто не мог, даже я. Федор, посмотри на меня! Бутон! Быстро сюда! Капли какие-нибудь, нитроглицерин! «Скорую»!

Примчался Бутон, бросился к старику, прижал пальцы к его шее, приподнял веко, посчитал пульс на запястье.

— Ничего, Пётр Борисович, «скорая» не нужна. Сам оклемается, это у него бывает, от сильных переживаний. Я окно открою. Не возражаете? Сейчас продышится, валерьяночки выпьет, и всё пройдёт.

Холодный ветер ворвался в комнату, вздыбил шторы, хлопнул дверью. Бутон накапал капель в рюмку, осторожно влил старику в рот.

— Плед дать?

Губы Агапкина шевельнулись, вылетел какой-то короткий, свистящий звук.

— Что? — спросил Кольт. — Ну, что? Говори!

— Софи! — внятно произнёс Агапкин.

Кольт медленно опустился на ковёр возле кресла.

— Боже, я идиот! Федор, слышишь меня?

Старик открыл глаза, посмотрел на Кольта сверху вниз и спокойно, внятно произнёс:

— Не ори. Не глухой. Слышу.

— С ней всё в порядке, не волнуйся, она жива.

— Они встретились?

— Да.

— Она уже сказала ему про Дмитрия?

— Нет. Пока не смогла.

Сумка была полностью упакована. Кира Геннадьевна купила для мужа все недостающие мелочи. Боря уехал с утра в институт. Он не мог позволить себе ни дня передышки, даже накануне отлёта, в субботу.

Она ждала его к ужину.

Обида из-за шубы угасла. Кира Геннадьевна не умела долго обижаться, внушила себе, что старая дублёнка вполне протянет ещё сезон. Теперь наконец Боре за его работу станут платить настоящие деньги, и можно будет спокойно, без спешки, без всяких скидок купить то, что хочется.

Пора уже сделать ремонт в квартире, поменять сантехнику, побелить потолки. И наконец съездить отдохнуть на настоящий европейский курорт.

Кира Геннадьевна решила зажарить те самые лисички, которые лежали в морозилке с августа. Софи и Верочка уже точно не придут. Софи улетела, Верочка тоже скоро улетает в свой Сидней. Никаких гостей в ближайшее время не предвидится, а повод для праздничного ужина, безусловно, есть.

Боря вернулся из института как раз к накрытому столу. Он всё ещё чувствовал себя виноватым.

— Ты из-за шубы не переживай, — сказала Кира, — это такая ерунда по сравнению с тем, что они наконец позвонили, пригласили тебя. Давай поужинаем и сразу ляжем спать. Самолёт в семь, значит, выехать тебе надо в начале пятого.

Он что-то пробормотал, рассеянно кивнул, отправился мыть руки. Кира поставила на стол заветную бутылочку дорогого коньяка, сняла фартук, поправила причёску и даже слегка подкрасила губы, чего раньше никогда дома не делала.

По телевизору шло политическое ток-шоу. Боря внимательно слушал и смотрел на экран. Кира не стала ждать, когда он разольёт коньяк, сама плеснула грамм по двадцать в маленькие рюмки.

— За тебя, Боренька. За твой талант, за упорный труд и за то, что теперь, наконец, тебе воздастся по заслугам.

Он чокнулся с ней молча, не отрывая глаз от экрана. Шоу было скучное, хотя гости и ведущий старались изо всех сил, орали, как торговки на рынке. Борю политика никогда не занимала, он, кажется, вообще ничем, кроме своей биологии, не интересовался.

— Можно я выключу? — спросила Кира.

Он равнодушно кивнул. Экран погас, но Боря продолжал смотреть в него все так же внимательно. Кира все давно съела, а на его тарелке остывали нетронутые грибы.

— Ты хотя бы попробуй, — слегка обиженно сказала Кира, — ты же не ел ничего весь день, я так старалась.

— Прости, не могу, — он поднялся из-за стола, — очень устал.

Только сейчас она заметила, как он осунулся за последние дни. Под глазами вспухли тёмные мешки, щеки ввалились.

— Боренька, как только вернёшься, тебе надо показаться врачу, ты очень плохо выглядишь.

— Да, — ответил он и ушёл в свой кабинет.

Кира убрала со стола, вымыла посуду, лисички переложила в кастрюльку, поставила в холодильник, заглянула к мужу.

— Они хотя бы машину за тобой пришлют? Или надо вызвать такси?

— Пришлют. Иди спать.

Она знала, когда он так сидит, в старом кресле, в углу, его лучше не трогать. Ему надо сосредоточиться и подумать.

— Боря, не засиживайся. Я поставлю будильник на половину четвёртого.

— Хорошо. Закрой дверь.

Она поцеловала его в небритую щеку и ушла. У неё слипались глаза, она хотела сегодня лечь пораньше. В аэропорт ехать с ним не собиралась, но всё равно придётся встать, проводить, и потом уже вряд ли удастся уснуть. Завтра воскресенье, на работу не нужно, но за неделю накопилась куча домашних дел.

Когда прозвенел будильник, Кира увидела, что мужа нет рядом.

— Ну вот, уже вскочил, — пробормотала она и громко позвала: — Боря!

Ответа не последовало. В квартире было тихо, темно. Только под дверью кабинета светилась узкая полоска.

Боря все так же сидел в кресле, голова была откинута назад.

— Уснул прямо тут, одетый, — вздохнула Кира, — надо было заставить его дойти до постели, он же на ногах не держался, спал на ходу.

Рядом, на маленькой торшерной полке, она заметила пустой стакан и баночку с капсулами. То самое успокоительное, которое Боря дал ей для Софи на поминках.

— Мне нельзя, а тебе можно? — проворчала Кира. — Давай-ка, просыпайся, пора.

Она тронула его за плечо, стала трясти, глухо, быстро повторяя:

— Боря, Боренька!

Он был ещё тёплый, когда приехала «скорая». Врач догадался отправить на экспертизу жёлтые капсулы.

В лаборатории Института судебной медицины удалось определить, что содержимое капсул представляет собой сложную смесь веществ растительного и животного происхождения. Оказывает токсическое действие на сердце. Смерть от сердечной недостаточности может наступить через несколько дней или через несколько часов, в зависимости от дозировки.

Один из экспертов вспомнил, что всего год назад подобный препарат пытались запатентовать, как новое лекарственное средство из группы сердечных гликозидов, но побочные действия были настолько сильны, что разработки прекратились. А вёл их доктор биологических наук, профессор Мельник Борис Иванович.

Остаток зимы Михаил Владимирович и Федор опять проводили в лаборатории все свободное время.

— Мы топчемся на месте, — говорил Агапкин, — можно сделать вливание ещё десятку, сотне крыс, результат будет всё тот же. Выживет и омолодится каждая третья или каждая вторая особь. Остальные погибнут. Мы, кажется, никогда не поймём, почему.

— Да, — соглашался профессор, — на это могут уйти годы. Надо спокойно наблюдать, подробно исследовать, искать закономерности.