Цветы пустыни - Влада Ольховская
Почему так? Пожалуй, по той же причине, которая губит садовые цветы при малейшем ударе погоды или переменах в почве. А в это же время в пустыне цветы расцветают прямо на камнях и на горячем песке. Они, может, и рады были бы позволить себе капризы растений, за которыми нужен особый уход. Но они не могут, потому что им достались камни и песок, просто так сложилось. И в пустыне они вырастают такими же прекрасными, как цветы садов, лугов и полей. Они настроены на выживание самой природой, и, глядя на них, невозможно догадаться, какая огромная сила заключена в такой хрупкой оболочке.
Пока Гарик размышлял об этом, Майя, вероятнее всего, думала о том, что, если братья Яковлевы останутся в живых, она встретится с ними. Будет очная ставка, будет суд, допросы, ей снова придется вспоминать… И снова видеть лица тех, кто издевался над ней. Она не хотела этого, и теперь ей предстояло понять, способна ли она вынести новое испытание, которое совсем не заслужила.
Наконец она, все так же глядя на Гарика, твердо произнесла:
– Я их не прощаю. Ты понимаешь? И не прощу никогда, потому что они никогда не раскаются. Если они о чем и сожалеют, так только о том, что я выжила. Но, даже не прощая их, я не хочу, чтобы ты марался их кровью. Потому что в мире, где есть такие люди, как они, особенно нужны такие люди, как ты. Поэтому, если можешь, сделай так, чтобы они получили максимальное наказание, чтобы отбывали его в самой строгой тюрьме, какая только есть в нашей стране. Но убивать их не нужно. Звони в полицию.
Он не стал спрашивать ее о причинах или переубеждать. Он просто сделал так, как она сказала.
День получился долгим. Сначала с Гариком возилась Вера, которая очень даже неплохо обрабатывала раны – жизнь научила. Потом были беседы с полицией и объяснения с Форсовым.
В своей квартире Гарик оказался лишь поздней ночью. Все тело нещадно болело, и хотелось лишь одного: завалиться в постель и забыться долгим, тяжелым сном. До завтра. Или до осени, как получится.
Но Гарик не позволил себе это, не сразу. Он направился в ванную, взял с полки пузырек, оставленный когда-то Шарлоттой, и без сомнений смыл все таблетки в унитаз. Он лишь теперь понял, почему должен поступить так и никак иначе.
* * *Таисе не хотелось уходить. Она знала, что так будет, с самого начала. Даже после всего, что ей пришлось увидеть во время этого расследования, после всей подлости и разочарований, она не лишилась чувства, что она на своем месте. А ведь она знала, что такое жажда перемен! Таиса с этим не раз сталкивалась и не раз поддавалась, пока не стала ученицей Форсова.
Но все это не означало, что она готова была изворачиваться или просить Матвея об отмене их договоренности. Она слишком хорошо понимала: даже если у нее получится, так, как раньше, уже не будет. Она не сможет уважать себя, так как же ей ожидать уважения от Матвея?
В день, когда Форсов вызвал их на очередное совещание, она приехала пораньше и направилась к соседнему дому. Дверь на ее звонок открыл Матвей, Майи поблизости не было, хотя она по-прежнему жила в гостевой комнате, продолжая подыскивать новую съемную квартиру. От того, что Майя останется, даже когда Таиса исчезнет, было горько. Да, горечь казалась неуместной, но не обманывать же себя, считая, что ее нет!
Матвей не выглядел удивленным – хотя это мало что значило, свои истинные чувства он в такой ситуации и не показал бы. Он лишь посторонился, позволяя гостье войти.
– Я не забыла про наш уговор, – Таиса решила, что никакое вступление тут не нужно. – Я… Я благодарна тебе. Без твоей помощи я бы не разобралась, что случилось с Сергеем.
– Это нормально. Дело оказалось сложнее, чем я предполагал, я бы один тоже не разобрался.
– Кто знает… И любом случае, мы же договаривались. Сегодня на собрании я объявлю Форсову, что больше не буду у него учиться.
Вот и все, что она могла ему сказать. Таиса замерла перед ним, напряженная, ожидая чего угодно – похвалы, презрения, насмешек… А Матвей с ответом не спешил, он рассматривал ее так, будто встретил чуть ли не впервые.
– Ты хороший профайлер, – наконец произнес он. – Не на вершине своих способностей, но потенциал есть. Во время этого расследования ты сделала правильно все, кроме одного.
– Чего же? – растерянно спросила Таиса. Она не такой реакции ждала!
– Ты повела себя как ребенок со всеми этими «я уйду в награду». Тебя не должно волновать, что я чувствую и как отношусь к тебе. Ты профайлер, твоя задача помогать людям, а не обеспечивать мое душевное благополучие. Ты имела право попросить о помощи, и я помог бы тебе в любом случае. Но ты решила манипулировать мной.
– Я не манипулировала! Я готова сделать то, что обещала!
– Это тоже манипуляция, – терпеливо пояснил Матвей. – Так ребенок манипулирует родителями. Но ты-то не ребенок. Поэтому я сделаю вид, что ничего не было, но только один раз. Если ты не усвоишь урок, я сам попрошу Форсова прекратить твое обучение в связи с поразительной некомпетентностью.
Она даже не предполагала, что он поведет себя так. Но в том, что Матвей ей не врет, она не сомневалась: он бы не стал, как бы он к ней ни относился! Таиса почувствовала абсолютную, накрывающую с головой радость. Ощущение было такое, будто пуля пролетела у самого виска – но не задела!
Скрывать свое настроение Таиса не собиралась. Она подалась вперед и прежде, чем Матвей успел отстраниться, прижалась губами к его щеке. Он, конечно же, шарахаться не стал, но холодно напомнил:
– Субординация.
– А у нас нет официальной субординации, – подмигнула ему Таиса, отстраняясь. – Спасибо тебе! Я отныне очень даже обучаема.
– Сомневаюсь.
Его ворчание не раздражало. Настоящее значение для Таисы имело только то, что он не воспользовался шансом ее прогнать.
Поэтому к дому Форсова она подходила в отличном настроении. Она не знала, чему посвящено совещание, учитель их не предупредил. Но вряд ли чему-то плохому, он же не настаивал на срочности!
Однако Форсов всегда умел удивлять. Когда ученики собрались в гостиной, он объявил:
– Я уезжаю – и меня не будет не меньше месяца.
– Куда? – поразился Гарик.
– В вашем состоянии? – нахмурился Матвей.
– А Вера как же? – растерялась Таиса.
– Вера поедет со мной. Она будет сопровождать меня во время операции и реабилитации.
Он не стал