Полина Дашкова - Питомник
— Вы собираетесь встречаться с мадам Солодкиной? — спросила Евгения Михайловна.
— Пока нет.
— Вы совершенно исключаете, что Галина Семеновна помогла Ольге уйти из жизни десять лет назад?
— Совершенно исключаю. — Бородин прикрыл глаза. — Доподлинно известно, что с двадцать восьмого июня по шестое июля восемьдесят девятого года Галина Семеновна Солодкина находилась в Греции, в туристической поездке.
— А как же записка?
— Ольга Коломеец страдала маниакально-депрессивным психозом, с этим диагнозом стояла на учете в диспансере. С тринадцати лет зафиксировано восемь суицидальных попыток, и каждая сопровождалась запиской. А сколько их было на самом деле, теперь сказать невозможно. Последняя оказалась успешной. Возможно, потому, что рядом не было зрителей. Галина Семеновна, при всей своей лютой ненависти, открыла на имя Ольги счет в Сбербанке и аккуратно переводила деньги. Совсем не маленькие суммы. Мне с этой дамой беседовать не о чем. А взятками, подделкой документов будут заниматься другие, не я.
— Почему же она отказалась от внучки?
— Так всем было удобней. Галина Семеновна не отказалась, она откупилась от Люси, она щедро спонсировала питомник, и совесть ее была чиста, и никто не знал, что ее единственный сын, отрада и гордость — наркоман, а внучка олигофренка. Лилия Коломеец была убита прежде всего потому, что Изольда Кузнецова боялась лишиться этих денег. Впрочем, это уже не важно. Все, что происходило в семействе Солодкиных, — нормальный бытовой кошмар. Рукотворный кошмар, когда валят вину друг на друга, каждый слышит и видит только себя. Так живут миллионы семей, и ничего. Но бывает в одном случае из миллиона или из тысячи, не знаю, точной статистики тут нет, — бывает, когда концентрация взаимной ненависти превышает все допустимые нормы, и кошмар из рукотворного превращается в самостоятельную стихию.
— По-моему, Лилия Коломеец была единственным человеком, который ни в чем не виноват. Почему именно она? — еле слышно произнесла Евгения Михайловна и закурила.
— Стихия. — Бородин пожал плечами. — Торнадо, цунами. Между прочим, оно где-то сейчас гуляет по Москве, и я до сих пор не поймал его.
— Вы сделали все, что могли.
— Я ничего не сделал. Я плохой следователь. — Бородин приоткрыл глаза, протянул руку и вытащил из пачки сигарету.
— С ума сошли?! — Евгения Михайловна вскочила, Илья Никитич щелкнул зажигалкой, затянулся и закашлялся.
— Что вы делаете? Загасите сейчас же!
— Да ладно вам, Женечка. Вы много курите, какая разница, дышать этим или курить самому?
— Ну, мы с вами не так часто видимся, зачем перенимать дурные привычки? — Она горячо покраснела и отвернулась.
— Да, вы правы. Ужасная гадость. — Он загасил сигарету, взглянул на часы и опять кинулся в коридор, к телефону. Постоял, послушал протяжные гудки.
— Илья Никитич, куда вы все время названиваете? — спросила Евгения Михайловна.
— Ксении Солодкиной. Ее нет дома, и мне тревожно. Как вы думаете, где могла загулять молодая мамаша с трехмесячным младенцем?
* * *Ксюша уснула в такси. Она спала так крепко, что шофер испугался, когда стал ее будить.
— Проводить вас до квартиры? — предложил он, вытаскивая из багажника коляску.
— Да, спасибо. — Она сладко зевнула. — Сплю на ходу, такой огромный день.
У дома, на углу, она заметила милицейскую машину и помахала рукой. На лавочке у подъезда курили двое в штатском.
— Добрый вечер, — сказала она и повернулась к таксисту. — Это меня охраняют. За мной охотится страшный маньяк с ножом.
У таксиста слегка вытянулось лицо, и Ксюша тихо рассмеялась.
Закрыв дверь на все замки и на задвижку, она включила свет и оглядела прихожую новым, прощальным взглядом. Мельком взглянула в зеркало и скорчила болезненную гримасу, представив скорое объяснение со свекровью. Отнесла спящую Машу в кроватку и отправилась в душ.
Сквозь шум воды она услышала долгие, настойчивые телефонные звонки, вспомнила, что обещала позвонить следователю, когда вернется домой. Наверняка это он, но не вылезать же мокрой из душа. Привычно протянув руку за флаконом жидкого мыла, она обнаружила, что полка пуста. Выглянула из-за шторки. В ванной что-то изменилось. Прежде чем она сообразила, что именно, ужас облепил ее всю, с ног до головы, как мокрое полотно на ледяном ветру.
Исчез баллончик с французским дезодорантом, исчезли все флаконы — с шампунями, бальзамами, одеколонами, лосьонами. Исчезло все, чем можно брызнуть или плеснуть в лицо.
Телефон в прихожей продолжал надрываться. У Ксюши что-то случилось с дыханием, как будто пропал воздух и она оказалась в вакууме. Дверь бесшумно распахнулась.
Если бы перед ней возник белобрысый маньяк, она, возможно, сразу потеряла бы сознание. Но в ванную медленно вошло существо с черной лысой головой, огромными красными глазами, короткими толстыми рожками, с висячим носом и желтыми клыками во рту.
Она не успела ничего понять, а рука ее уже потянулась к кранам. Закрутив холодную воду, она на всю мощь включила горячую и направила душ в лицо существу. Это, конечно, была маска, тугая эластичная маска черта. Из душа бил крутой кипяток. Убийца отпрянул и шарахнулся затылком о мраморную полку. Ванная наполнилась густым паром. Ничего не видя перед собой и уже ничего не соображая, Ксюша кинулась в комнату, где спал ребенок, захлопнула дверь, нажала медный стерженек замка, удостоверилась, что с Машей все в порядке, и тут услышала приближающийся тяжелый топот и бешеную матерную брань. Дверь дернулась.
Оглядев комнату, Ксюша попыталась сдвинуть с места старинный дубовый комод, но тут же поняла, что бесполезно. Пол покрывал толстый мягкий палас, и никакую тяжелую мебель пододвинуть к двери было невозможно. Маша проснулась и заплакала. Выхватив из ящика комода первую попавшуюся футболку, Ксюша натянула ее на мокрое тело, распахнуло окно и закричала изо всех сил: «Помогите!» Но, как в кошмарном сне, вместо крика получился слабый хрип. На кровати валялась «кенгурушка». Едва справляясь с дрожью, Ксюша надела ее, посадила туда ребенка, крепко затянула ремни. Так у нее были хотя бы свободны руки, правда, это не утешало.
Дверь сотрясалась от ударов, ходила ходуном. Грохнул выстрел, и в нескольких сантиметрах от дверной ручки отвалился кусок дерева.
— Погодите, значит, он сначала пошел за девочкой совершенно открыто, и только когда возле нее начался скандал, он исчез? — быстро произнесла Евгения Михайловна. — Сначала за девочкой и только потом за своим ножом? — Она вскочила и заметалась по кухне. — Надо срочно ехать туда! Вызовите наряд, делайте что-нибудь, скорее!
— Женечка, ну что с вами? Там пять человек наружников, там все нормально, она только что подъехала на такси и поднялась в квартиру. А к телефону не подходит потому, что, наверное, отправилась в душ или легла спать и приглушила звонок.
— Свяжитесь с ними, пусть поднимутся и позвонят в дверь.
— Да ну что вы, это полнейшее безумие. Квартиру обыскали. Он взял нож и ушел.
— Он вернулся. У него есть ключ. Он не успокоится, пока не убьет ее.
— Объясните, почему вам вдруг пришло это в голову?
— Это единственное место, где его не станут искать. Девочка оскорбила его, это для него невыносимо. Он ее убьет. Вы говорили, она брызнула ему в лицо дезодорантом и убежала. Поймите наконец, она вывела его из себя, унизила. Он психопат, он не остановится, пока не убьет девочку! Да что мы сидим, в самом деле?! Некогда объяснять, я прошу вас, свяжитесь с наружниками, быстрее!
— Ну ладно, пожалуйста, для вашего спокойствия. — Бородин взялся за телефон. Через две минуты ему сообщили, что в квартире все тихо.
— Пусть позвонят в дверь! — крикнула Евгения Михайловна.
Из трубки послышалось глухое, далекое щебетание дверного звонка.
— Спит она давно, — сказал Илья Никитич. — Спит очень крепко. После всех потрясений…
— Скажите им, пусть ломают дверь!
— Да вы что, Женечка, это невозможно, во-первых, дверь там стальная, во-вторых, мы потом неприятностей не оберемся с мадам Солодкиной, к тому же… — Но, взглянув ей в лицо, он осекся и быстро произнес в трубку:
— Попытайтесь сломать дверь, проникните в квартиру как можно быстрей. Балкон, пожарная лестница, что угодно. Быстрее.
— Да что вы, Илья Никитич, — ответил в трубке удивленный голос, — там все тихо, спокойно. Она спать легла и звонка не слышит. А с дверью мы все равно не справимся. Это же бункер, а не квартира.
* * *После выстрела повисла тишина. Маша перестала плакать. Она дрожала и тихо всхлипывала. Издалека, словно с другой планеты, донесся зыбкий щебет звонка. Звонили в дверь, и убийца затих, пережидал, пока уйдут.
— Уйти они не должны. Но и в квартиру попасть не сумеют, — прошептала Ксюша, прижимаясь губами к Машиной щеке. — Сейчас он поймет, что у него совсем не осталось времени, и озвереет. Я все сделала правильно. Я догадалась, что ему придется стянуть с головы маску, пропитанную кипятком. Не знаю как, но я догадалась. Значит, должна придумать что-то еще. Не могу не придумать. Сколько у нас в запасе? Минуты две, не больше. Если я опять попытаюсь закричать, у меня получится, они услышат. И что толку? Они и так уже поняли…
