Наталья Солнцева - Золотые нити
– И что ты придумал?
– Завтра, вернее, сегодня, позвони Алеше и Димке, спроси, узнали ли историю дома, в котором жил старик-антиквар. А мы с Тиной съездим еще раз на ее квартиру, посмотрим, нет ли там новостей.
– Может, не надо одним? Я подъеду, вместе и сходим.
– Да нет. Интуиция мне подсказывает, что там будет и меня достаточно. И потом, есть в истории с киллером неожиданный факт. Не все так просто.
– Появилось что-то новое? – Влад насторожился, сон как рукой сняло.
– И да, и нет. Все новое, как я все больше и больше убеждаюсь, это хорошо забытое старое. При встрече я тебе расскажу подробности. И последнее: надо нам с тобой выкроить-таки время и сходить еще раз в тот подвал. Недоделанное дело – это застрявшая там сила.
– Какой ты умный стал!
Влад все еще был не в духе от того, что его разбудили в такую рань.
– У меня другое мнение на этот счет, – Сиур усмехнулся.
– Интересно, какое?
– А я всегда был таким умным. Причем, это далеко превышает пределы твоего воображения. Трепещи, несчастный!
– Ну, ты даешь! Выпил, что ли, натощак?
– Ладно, я пошутил. Хватит дрыхнуть, начинай думать, как нам сегодня все успеть. Завтра надо в офис явиться, хотя бы для приличия. Рабочий день, все-таки.
Тина проснулась от запаха кофе. А может быть, это ей просто показалось. Она медленно открывала глаза, – неяркие утренние лучи просвечивали сквозь штору, образовывая на голубом пушистом ковре светлые пятна. Вставать не хотелось. Во всем теле ощущалась какая-то ломота, как после непривычной физической работы.
Ей снились букеты цветов, – пышные, огромные, с удушливыми, резкими запахами, от которых не хватало воздуха, и тяжко мутилось сознание. Длинные бархатные в громоздких змеящихся складках половинки занавеса то открывались, то закрывались, словно отгораживая ее от мира. Она хотела остановить их навязчивый, тяжелый ход, и не могла. Цветы засыпали ее с головой, – роскошные и ужасные, полуувядшие, – она хотела сделать вдох, но сладковатый, дурманный аромат тления забивал горло. Тускло-золотой, жаркий свет рампы кружил и кружил голову, вызывая неприятную тошноту…
Крики ужаса сливались с аплодисментами и восторженным ликованием каких-то людей, лица и руки которых сливались в утомительно длящуюся какофонию звуков, жестов и гримас… Вдруг все это сменялось пленительными звуками скрипки, нежными подголосками флейты, жалобами гобоя. Взгляд дирижера из оркестровой ямы пронзал насквозь, чего-то требуя от нее, настойчиво и грозно. Яркие и грубые краски декораций, с безвкусно-обильной позолотой, запах клея, папье-маше, грима, пудры, пота и духов вызывали дурноту и растерянность, желание убежать, скрыться куда угодно и как можно скорее. И вместе с невозможностью сделать это приходило томительное ощущение безысходности, тщетности любых попыток вырваться из мертвящего круга… Все, что убивало ее, в то же самое время непреодолимо манило, засасывало, влекло, притягивало…
– Это все от вчерашних разговоров про скандальную царицу оперы Кадмину, которая сводила с ума Киев, Харьков, Москву, Петербург, Милан, Париж… О, Боже!
Тина с наслаждением вдыхала дождевую свежесть, врывающуюся в открытое окно. Еще этот монастырский ресторан!.. Кажется, поток впечатлений начинает захлестывать. Не мешало бы остановиться и перевести дух, иначе она просто не выдержит.
За завтраком Сиур с тревогой заметил ее бледность, синеву под глазами. Может быть, не брать ее с собой?
– Мне придется еще раз съездить к тебе в квартиру. А ты отдохни, – я закрою тебя на ключ. Дверь двойная…
– Я не останусь, – в ее голосе звучало скрываемое напряжение.
Он сразу решил, что лучше не возражать.
– Хорошо, я понял. Тогда собирайся.
Она молча пила кофе, не притрагиваясь к еде. Взгляд ее блуждал где-то далеко, рассматривая неведомые тревожные картины.
– Ты чем-то расстроена?
Сиур вспомнил свою попытку ночных ласк, которые она отвергла. Он сразу подчинился, не смея настаивать. И теперь пожалел об этом. Возможно, это отвлекло бы ее внимание от неясных и зыбких движений в глубине души, которые не давали ей покоя.
Тина подняла свои блестящие, темные, удивительные глаза.
– Мне опять снился плохой сон. Слишком много плохих снов. – Она вздохнула. – Что это? Так на людей действует страх?
– На людей плохо действует долгое напряжение. Ожидание опасности бывает много хуже самой опасности. Не думай ни о чем.
– Я одна не останусь, – повторила она упрямо.
– Хорошо, я же сказал, что поедем вместе.
Они вошли в квартиру с неприятным чувством, которое бывает в моменты ощущения чужого и враждебного присутствия. Все комнаты были пусты, все оказалось на своих местах, – негромко тикали часы на стене, которые вчера завела Тина.
Евлалия смотрела всегда по-разному, – сейчас укоризненно и немного виновато. В изгибе ресниц – обещание, намек… Сладостное возбуждение неожиданно и сильно вспыхнуло где-то в области груди, при взгляде на ее невинно-порочное лицо.
– Чертовщина, – в который раз сказал себе Сиур, с трудом, однако, успокаивая дыхание.
Под рамкой портрета лежал небольшой глянцевый листок бумаги, на котором карандашом кто-то написал печатными буквами:
«Вам угрожает серьезная опасность. Меня не бойтесь. Берегите себя. Протасов.»
Сиур осмотрел листок со всех сторон, вертел его и так, и сяк, – но ничего больше не смог из него выудить. Бумага была из пачки хорошей дорогой писчей бумаги для заметок, которая продается в любом канцелярском магазине, и имеется в каждом мало-мальски приличном офисе.
– Ну да, – подумал он про себя,– такой экстравагантной, знаменитой даме на какой попало бумажке не напишешь!
Он сел, и пока Тина брала из шкафа какие-то вещи, не подозревая о записке, стал обдумывать, как бы это ей так преподнести новость, чтобы не испугать еще больше. Ее нервы явно были на пределе.
То, что она решила собрать кое-какую одежду и прочее, говорило ему о многом. Во-первых, женщина напугана. Во-вторых, она не собирается оставаться в ближайшее время в своей квартире не только одна, но и со взводом ОМОНа. Да и кто бы на ее месте смог жить в квартире, которую кто-то постоянно посещает в любое удобное для него время, причем легко открывая непростые замки?
Сиур еще раз убедился, что убийца – компетентный профессионал. И то, что он оставил записку, в которой практически признает, что это его видели за работой, и сообщает, что его не надо опасаться, – штука из ряда вон выходящая. Тут подоплека должна быть непростая.
Причем он еще и предупреждает о какой-то опасности. Записка для него – большой риск. Хотя она вряд ли может где-то послужить доказательством чего бы то ни было, но все-таки…
Что могло заставить матерого, опытного и безжалостного профи вести себя подобным образом? Прямо «Тимур и его команда», а не наемный киллер. Ну и дела!
Тина неслышно подошла сзади и обняла его за шею. Увидела записку.
– Что это?
– Нашел под портретом Евлалии.
Сиур решил, что знание все-таки лучше незнания. Вдруг Тина сможет пролить какой-то свет на происходящее? Потому что он сам уже окончательно и бесповоротно запутался.
Она прочитала, сдвинув брови и шевеля губами. Села рядом, уронив руки на колени.
– Ты знаешь, кто такой Протасов?
– Разумеется, нет.
Сиур не допускал мысли, что убийца подписался своей собственной фамилией, но ведь он выбрал почему-то именно ее?
Тина задумчиво смотрела на пыльный ковер, весь в солнечных бликах.
– Нужно убрать здесь как следует.
– Конечно, мы обязательно это сделаем, только не сегодня. Ладно?
– Ладно, – сразу согласилась она.
Такая непривычная сговорчивость Сиуру не понравилась.
– Послушай, Тина, попробуй подумать, ты никогда, ни от кого не слышала такую фамилию? Какой-нибудь знакомый твоих знакомых? Герой кинофильма? Литературный персонаж?..
Она промычала нечто невразумительное, но он увидел, что она начала усиленно вспоминать, и какие-то проблески сознания появились на ее поникшем лице.
– Протасов… Протасов?.. Ну да, Альберт Михайлович произносил эту фамилию… кажется. Ты знаешь, я уже ни в чем не уверена.
– Я понимаю. Просто вспоминай, и все.
– Ну… – Тина закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти незначительный, давно забытый эпизод. – Он рассказывал мне про Евлалию, как все мужики от нее с ума сходили, преследовали, стрелялись, ползали на коленях, осыпали подарками и драгоценностями… И один из них, известный петербургский красавец, Алексей Протасов, блестящий офицер, светский лев, скандальный любовник аристократических дам…
– Как ты сказала? Алексей Протасов?
– Боже мой, Сиур, он же умер давно! Даже если он пережил свою красавицу и дотянул до ста лет, все равно он давно мертв. Понимаешь? Давно мертв! На свете конец двадцатого века.
