Последнее испытание - Скотт Туроу
Как и все судебные адвокаты, Стерн неоднозначно относится к институту присяжных заседателей. С одной стороны, он преклоняется перед ними и той фундаментальной ролью, которую они играют в свободном обществе. Однако, находясь в комнате для присяжных, они порой говорят вещи, которые совершенно не соответствуют тому, что они слышали в зале суда. Адвокат ведет дело в соответствии с веками создававшимися законами и правилами. А они, выйдя из зала суда, рассуждают между собой так, словно играют в «Симс-Сити» или еще в какую-то компьютерную игру, которую любят их внуки, и создается впечатление, будто они живут в какой-то параллельной вселенной, вроде бы похожей на реальный мир, но на самом деле не имеющей с ним ничего общего.
По этой причине, считает Стерн, крайне важно, чтобы судья тщательно подумал над тем, должны ли, как того формально требует закон, именно присяжные решать практические вопросы, возникшие в ходе процесса. По мнению Стерна, выдвинутое против Кирила обвинение в убийстве просто смехотворно. Поучаствовав в нескольких дюжинах уголовных дел, открытых по обвинению в убийстве, он глубоко убежден, что законодательное собрание штата принимало соответствующие нормы законодательства не для того, чтобы их применяли против генерального директора выпускающей лекарства компании, который вывел на рынок, по сути, хороший и полезный препарат. Но в такой ситуации, которая сложилась на процессе, у любого судьи практически неизбежно возникнет желание «оставить решение полностью за жюри присяжных». Шансы на то, что Сонни отклонит часть обвинения, связанную с убийством, приближаются к нулю. Поскольку речь идет о резонансном деле, которое привлекло большое внимание общественности, она тем более не захочет вмешиваться в процесс вынесения вердикта. Скорее всего, сыграет свою роль и тот факт, что в ложе обвинения находится ее добрый друг. Для Мозеса было бы настоящим провалом, если бы судья сообщила всему миру о том, что он не смог довести дело до нужного ему вердикта даже по основным из предъявленных подсудимому сенсационных обвинений.
Однако подобные отвлеченные рассуждения могут привести к несправедливости. Когда присяжные вынесут свой вердикт по делу, к этому придется относиться с соответствующим уважением – в конце концов, на момент окончания процесса будет почти месяц, как они исполняют возложенную на них обязанность разгадывать ребусы в незнакомом для них мире юридических тайн и непонятных терминов. А это значит, что у судей апелляционного суда, скорее всего, также не будет никакой охоты что-либо менять. Так что, если уж Кирила Пафко осудят, он умрет в тюрьме, посаженный туда за преступление, в котором его вообще не должны были обвинять.
Вот так обстоят дела. По мнению Стерна, справедливость, возможная в зале суда, действует грубо и весьма приблизительно. После всех доказательств, которые задействовали федеральный прокурор и его команда, даже при том, что Стерн и Марта последовательно развенчали большинство из них, интуитивное нежелание Стерна признавать вину Кирила заметно ослабло. Теперь ему кажется, что его старый друг, вероятнее всего, в самом деле совершил некие серьезные противоправные действия. Но все же не настолько серьезные, чтобы умереть в камере-одиночке федеральной тюрьмы.
Руководствуясь примерно теми же соображениями, Марта с увлечением атакует предъявленные Кирилу обвинения, в особенности обвинение в убийстве. Сонни слушает Марту с пристальным вниманием. Когда Фелд небрежно отвечает на выпады Марты, процитировав один из пунктов законодательства, судья говорит:
– Сегодня вечером я хочу как следует поразмыслить над своим решением. Я собираюсь дать помощнику задание внести кое-какие правки в мое заявление. Приходите завтра к полудню, и мы решим, что будем делать дальше.
Последнюю фразу Сонни кто-то вполне может истолковать как призыв к присяжным просто закрыть дело, оправдав подсудимого. Но Стерн прекрасно понимает, что этого не произойдет.
Когда объявляют перерыв, Кирил просит Стерна пройти вместе с ним через зал в комнату для адвокатов и свидетелей. Стерн понимает, насколько тяжело Кирилу в этот момент. Сын обвинил его в преступлении. Донателла отсутствует. А Сэнди, его друг и адвокат, вчера после заседания суда жестко отчитал его. Стерн чувствует примерно то же самое, что ощущал и с утра: кем бы ни был Пафко – лжецом, бабником, плутом (этот неприятный перечень можно продолжать и продолжать), – он, Стерн, должен оставаться на его стороне. Во-первых, как его защитник, а во‐вторых, как человек, который лично многим обязан таланту Кирила. Как только дверь комнаты для адвокатов и свидетелей закрывается, Стерн хватает Пафко за руки, положив ладони на его бицепсы.
– Я прошу прощения за мой вчерашний тон во время нашего разговора у меня в офисе, – говорит он. – Это все от усталости.
Старый адвокат ничего не выдумывает. Каждый вечер, когда он возвращается домой, у него возникает ощущение, что он вымотан гораздо сильнее, чем накануне. Иногда он чувствует себя настолько измученным, что ему кажется, будто кости стали мягкими и гнутся от малейшего усилия. В такие моменты он твердит про себя придуманную им самим мантру: «Дотерпи до конца». Вялые трепыхания его сердца становятся все более частыми, но он знает, что пульс успокоится, когда он сможет отдохнуть достаточное количество времени.
Кирил, который намного выше Стерна, кивает несколько раз подряд с обескураженным и неуверенным выражением лица.
– То, что вы сказали про Ольгу и машину, привело меня в… замешательство, – говорит он. Сейчас Кирил, как и Стерн, тоже кажется очень старым. Чувствуется, что ему трудно говорить, и он не сразу находит подходящее слово для того, чтобы описать свою реакцию на слова адвоката про Фернандес. Его глаза с желтоватыми белками устремлены в одну точку. – Но вы были правы.
– В чем? – не понимает Стерн.
– Во всем этом есть что-то странное. Я имею в виду эти машины, «Шевроле Малибу». Сегодня утром я заезжал в «ПТ» – перед тем как отправиться в суд. Я попросил Джанелль найти данные, про которые вы говорили, – какие машины были задействованы в
