Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг
— Невозможно представить себе, что лектора Бломме нет среди нас, — говорит ректор с кафедры в актовом зале. — И сегодня, когда на дворе стоит прекрасное датское лето, мы собрались здесь, неожиданно осиротевшие, бессильные что-либо изменить.
Мысль наша не в состоянии охватить случившееся. Наш рассудок отказывается воспринять этот чудовищный факт. Немые и сирые, склоняем мы свои головы под бременем непостижимого.
Лектор Бломме был незаурядным преподавателем. Но разве можно говорить о нем только как о добросовестном учителе? Он был выдающимся педагогом и величайшим знатоком античной культуры, прекрасным специалистом в области гуманитарных наук. Редкая эрудиция и широкие познания покойного производили неизгладимое впечатление на каждого, кому выпало счастье знать его. Одним словом, это была цельная и яркая личность.
Но и это еще далеко не все, что можно сказать об усопшем. Лектор Бломме был нашим другом. Да, он был верным другом своих коллег, верным другом учеников. Все мы знали, что на этого друга можно положиться во всем и до конца. Мы в равной мере ценили его блестящие способности и благородство его характера. Мы безгранично уважали лектора Бломме. Более того. Не будет преувеличением сказать, что мы любили его. Любили за многое — за неизменную приветливость, за блестящее остроумие, за трогательную заботливость и доброе сердце.
Страшно подумать о том, что мы никогда больше не увидим его. Не услышим его голоса. Не пожмем его руки.
Мы всегда будем трагически ощущать его отсутствие в этой обители, где каждый из нас трудится и работает в меру своих сил. От нас ушел друг. Дорогой, испытанный друг.
Как и прежде, мы будем трудиться на избранном нами поприще. Но в этой обители, где протекает наша деятельность, где преподаватели и ученики совместно исполняют свой повседневный долг, никогда не умрет память о лекторе Бломме. С неизменным восхищением мы будем вспоминать о его блестящих знаниях, благородном характере и добром сердце.
Да покоится он во славе! А теперь я попрошу вас выйти отсюда без какого-либо шума и непристойных выходок. Я не допущу ни малейшего беспорядка. И смотрите, чтобы у дверей, а также на лестнице не было давки и толкотни!
Школьная жизнь идет своим чередом. Ректор благополучно прочитал надгробную речь. Вопреки обыкновению па этот раз учеников вызвали в актовый зал не для допроса с пристрастием и оплеух.
Скоро начнутся экзамены. В этом году больше не будет уроков латыни. Через несколько дней учеников распустят по домам: надо готовиться к испытаниям.
Парты, как всегда, изрезаны и испещрены надписями. За лето их выкрасят и покроют лаком. А пока на крышках парт красуются искусно выцарапанные буквы, пронзенные сердца и всевозможные вензеля.
А Роберт Риге нарисовал на парте могилу с крестом и железной оградой. Под рисунком — зловещая надпись:
Здесь покоится господин Бломме, поверженный
в прах неведомой силой.
Под могильной плитой гниет его ядовитый труп.
Он пал жертвой собственной злобы.
Глава 43
Лото вступает в свои права. Перевод в следующий класс и выпуск абитуриентов обставляется с обычной торжественностью.
Аксель Нильсен снова занял первое место. Если он сумеет удержать его еще два года подряд, он получит школьную «Премию за усердие» в размере семидесяти пяти крон. Премия учреждена известным богачом, который, некогда окончив эту школу, помнил о ней до конца жизни.
Дела Эллерстрема поправились. В этом году латынь не снизила его среднего балла. Положение Торсена, напротив, заметно ухудшилось — сказалась низкая оценка по естествознанию.
Ректор по обыкновению перечисляет порядковые номера и средние баллы учеников каждого класса. А студентам, ради торжества вырядившимся во фраки и смокинги, вручают желтые конверты с аттестатами зрелости. Торжество завершается пением знакомой песни, посвященной летним каникулам:
Тра-ля-ля-ля,
Тра-ля-ля-ля,
Как сладостей отдых после труда!
За всем этим следует шестинедельный отдых. Один лишь Аксель Нильсен сидит дома и читает новые учебники, готовясь к будущему году. Когда-нибудь он, безусловно, получит «Премию за усердие».
Фру Эллерстрем, как всегда, уезжает с сыном в Хорнбек. Она отдыхает здесь из года в год. Весь Хорнбек знает и уважает ее. В светских встречах и развлечениях проходит лето. Эдвард скучает. Он уже взрослый юноша — сидеть на корточках в песке, с ведерком и красным совочком ему неинтересно. Но ведь никто не запрещает ему гулять в курортном парке. Кроме того, он получил в подарок фотографический аппарат. Теперь он может сколько угодно фотографировать свою маму и ее светских знакомых, живописно расположившихся на молу или в дюнах. А всего полезнее просто лежать на солнце и отдыхать, набираясь сил после тягот минувшего года.
В первые дни после смерти лектора Бломме юноша чувствовал себя неважно. Он опасался расследования, помня, как после появления мышат в зоологическом кабинете ректор учинил допрос всему классу. Когда учеников пригласили в актовый зал, чтобы прослушать надгробную речь ректора о покойном Бломме, Эллерстрем был сильно напуган. Но ничего не случилось. Ректор не собирался производить дознание. У него и в мыслях не было спрашивать каждого ученика: «А не ты ли подсыпал яду в леденец лектора Бломме?» Никого не награждали оплеухами, добиваясь признания. А теперь все это отошло в прошлое. Кругом спокойно и безопасно.
Он до сих пор не осознал того, что убил человека. Ему никогда не приходило в голову, что учителя — такие же люди, как все, что они тоже
