Клара Санчес - Украденная дочь
— Думаешь, ты меня напугала? — спросила служанка.
— Она даже не собиралась этого делать, — сказала я. — Дело в том, что наш самолет вылетает через три часа, и нам нужно успеть поговорить с Анной о важном деле.
— С этого и надо было начинать.
У служанки были туфли, в каких ходят медсестры и которые не производят при ходьбе ни малейшего шума. Мы прошли, как мне показалось, метров триста среди тропических растений, таиландской мебели, кроватей с москитными сетками, диванов и огромных клеток с птицами, пока наконец не остановились перед бассейном со стеклянным ограждением, возле которого нам пришлось снять верхнюю одежду. Из бассейна вышла Анна. Служанка накинула на нее длиннющее и необычайно лохматое махровое полотенце.
Увидев нас, Анна насторожилась.
— Привет, — сказала Вероника.
Я не смогла произнести ни слова. Анна, видимо, тоже: она принялась молча вытирать волосы краем своего огромного полотенца.
— Простите меня, — сказала служанка. — Я им говорила, что заходить нельзя. Вы их знаете?
— Спасибо, Асун. Принеси нам чай.
Анна обернулась полотенцем и села на диван.
— А где Гус? — спросила Вероника.
Анна не ответила: она, видимо, напряженно размышляла, как выпутаться из сложившейся ситуации.
— Итак, давайте разбираться, — сказала Вероника агрессивным тоном. — Двенадцатого июля семьдесят пятого года ты отвезла мою маму в родильный дом «Лос-Милагрос». Что произошло с родившейся девочкой?
Я, чтобы оставаться спокойной, изо всех сил старалась дышать медленно и глубоко.
— Тебе это известно: она умерла во время родов.
— Если она умерла во время родов, то как получилось так, что сейчас она находится здесь? — спросила Вероника, указывая на меня.
— Не болтай глупостей! — воскликнула Анна. — Бетти замучила себя этой нелепой идеей, и ты идешь по ее пути.
— Мы сделали медицинскую экспертизу, и ее результаты показали, что я — сестра Вероники, — сказала я, вонзая, чтобы сохранять спокойствие, ногти в ладони, как делала, когда проходила конкурсные отборы балерин.
Анна с удивленным видом уставилась на меня. Примерно такое же удивленное выражение появилось и на лице Вероники — но лишь на секунду, не больше. Потом она сказала:
— А еще — как тебе, возможно, уже известно — мы забрали из роддома журнал регистрации новорожденных, и в тот день и в то же время, когда родилась Лаура, в нем сделана только одна запись, а именно запись о том, что во время родов умерла девочка, которая не может быть никем другим, кроме как дочерью твоей подруги Бетти.
— Вы, похоже, постепенно сходите с ума.
— Нет, у нас имеются настоящие доказательства, — возразила Вероника.
Анна хотела что-то сказать, но Вероника ей этого сделать не дала.
— Кое-кто рассказал нам, что ты причастна — очень даже причастна! — к незаконному удочерению Лауры. Сколько тебе заплатили?
— Уходите из моего дома!
— Знаешь, кто нам об этом рассказал?
Анна смотрела на нас и испуганным, и испытывающим взглядом одновременно.
— Кэрол, — сказала Вероника. — Кэрол сказала, что это ты провернула дельце: забрала родившуюся девочку у моей мамы и отдала ее Грете. И то, что Кэрол рассказала нам, она вполне может рассказать полицейским и судье.
Вдруг неожиданно для всех троих рядом с нами появилась служанка, ходившая благодаря своей обуви абсолютно неслышно. Она принесла на подносе и поставила на стол из древесины тика чайник с марокканским чаем и чашки с блюдцами и ложечками.
— Пожалуйста, Асун, оставь нас одних, — сказала Анна, увидев, что служанка собралась разливать чай по чашкам. Когда Асун ушла, она сказала нам с Вероникой: — Вы не сможете ничего доказать. Это всего лишь слово Кэрол против моего слова.
— Записи в журнале регистрации новорожденных не соответствуют данным, имеющимся в службе записи актов гражданского состояния. Нигде нет могилы девочки, которая фигурирует в документах как умершая. Ты единственный человек, который находился рядом с моей мамой во время родов. Кроме того, заявление Кэрол. Если бы мама не умерла, мы никогда бы не докопались до правды, потому что она никогда бы не заподозрила ни в чем тебя.
Анна покачала головой из стороны в сторону, взяла сигарету, зажгла ее и сделала такую глубокую затяжку, что дым, наверное, дошел аж до самых ступней. Я почувствовала себя спокойнее — как будто тоже затянулась сигаретой. Мне подумалось, что мне придает силы присутствие здесь Вероники, ее поддержка и то презрение, с каким она смотрит на Анну.
— Пути назад уже нет, — сказала я. — Нанесенного ущерба не возместить, и мне хватит и того, что я узнаю, что произошло и каким образом меня передали из одной семьи в другую.
— Я ничего не знаю. Я оставила твою мать там, в роддоме, и уехала.
— Ты поехала к Грете, новой матери Лауры.
Вероника тоже закурила и присела рядом с Анной.
— Тебе был известен каждый шаг, который делала мама, когда искала Лауру. Ты сообщала обо всех ее действиях Грете и Лили. Ты никогда не вызывала у меня никакой симпатии. А еще знаешь что? Ты не нравишься моему отцу и никогда не сможешь ему понравиться. Он никогда не говорил о тебе ничего хорошего.
— Не надо так, Вероника, — сказала я. — Возможно, она тут ни при чем и виновата акушерка, которая принимала роды. — Я посмотрела на Анну. — А как звали акушерку? Мы оставим тебя в покое, если это кто-то из сотрудников родильного дома передал меня женщине, не являющейся моей матерью, и сделал ложную запись в журнале регистрации новорожденных.
— Да, — сказала Вероника, — если виновата она — значит, виновата она. Завтра мы обратимся в полицию.
Раздался лай Гуса. Пес учуял нас еще от входа и, подбежав, принялся прыгать и ставить лапы нам на плечи, давя всем своим грузным телом. Мне припомнились времена, когда я была маленькой и на Рождество к нам домой приходили ужинать Альберто I, Альберто II, Кэрол со своими родителями и бедняжка Саграрио (теперь-то я понимала, почему она так странно на меня смотрела и так странно со мной разговаривала). Мне припомнилось, какой счастливой я была оттого, что у нас в доме собралось так много людей, так весело и шумно. Гус раньше встречался со мной и с Вероникой раздельно, в разных домах и разных семьях, однако для него это не имело никакого значения. У Гуса были совсем другие приоритеты.
Анна вдруг резко поправила на себе полотенце и поспешно пошла в сторону входа в этот храм благополучия. Как же ей здесь хорошо жилось! Все вокруг было кремового цвета… Она, похоже, хотела помешать кому-то войти, но не успела: в дверях появилась девушка примерно одного с Вероникой возраста. Глаза у этой девушки были миндалевидными и черными, как смоль, волосы — тоже очень темными, кожа — смуглой, губы — с фиолетовым оттенком… Ей не хватало лишь круглого пятнышка на лбу, чтобы быть полностью похожей на индуску. В одной руке она держала книги, а в другой — котенка. Кремовый цвет окружающего интерьера подчеркивал смуглость ее кожи. Я никогда в жизни не видела такой красивой девушки. Мы с Вероникой в течение нескольких секунд таращились на нее с разинутыми ртами. Выражение лица Анны стало очень напряженным.
— Привет, мама, — сказала девушка, кладя книги на стол из тика и целуя Анну в щеку. — Посмотри, какое чудо я нашла на улице.
Потом девушка повернулась к нам с Вероникой — невинная, чистая, добродетельная, обворожительная.
— Привет, — сказала она, — меня зовут Сара.
Мы с Вероникой тоже назвали свои имена.
— Это дочери моих подруг, — сказала Анна.
Сара сняла штаны, футболку, бюстгальтер и трусики и — обнаженная — погрузилась в бассейн.
— Не знала, что у тебя есть дочь, — сказала Вероника. — А ты об этом знала, Лаура?
Я отрицательно покачала головой.
— Ее отец — тот самый таиландский любовник, о котором ты рассказывала моей маме, чтобы ее развлечь? — спросила Вероника.
— Не впутывайте Сару во все это. Она ни в чем не виновата.
— А вот ты еще как виновата! — сказала Вероника, повышая голос.
У Сары было идеальное тело — такое же идеальное, как дом и маленький мир Анны.
— Подождите меня в ресторане на углу. Я приду туда, как только переоденусь.
Ну, это она размечталась: после всех тех усилий, которые нам пришлось приложить, чтобы ее разыскать, мы отнюдь не собирались просто взять и уйти из этого ее храма.
— Мы подождем тебя здесь, — сказала я, подражая сердитому голосу Вероники.
Анна посмотрела на дочь, плескающуюся в бассейне, и, по-видимому, задумалась над тем, уйти ей или остаться. Других вариантов у нее сейчас не было. Вероника подошла ближе и так пристально посмотрела на Анну, как будто хотела пронзить ее взглядом.
— И скажи Лили, чтобы больше не присылала в мой дом боснийца. Мой дом для меня священен. Он для меня гораздо более священный, чем для тебя — твоя дочь. Понятно?
