Иван Лазутин - Матросская тишина. Бомба Геринга
Перетаскав лавки на вымытую половину клуба, в стене которого почти под самым потолком чернели два квадратных отверстия в кинобудку, Яновский и Буйвол вылили на невымытую часть пола несколько ведер воды и, приставив к стене швабры, сели перекурить.
— Это правда, что в твою книжницу зачастила дочка начальника колонии? Небось романчики про любовь почитываете? — спросил Буйвол и при этом сально подмигнул.
Взгляд недоумения, брошенный Яновским на своего партнера, заставил Буйвола уточнить вопрос.
— Причем, говорят, что похаживает к тебе в часы, когда нам, простым смертным зекам, книги не выдаются. Треп или правда?
— Треп, Буйвол, треп, — зевнув, безразлично ответил Яновский.
— Тогда что же ее к тебе магнитит? — Буйвол сплюнул окурок в растекшуюся по грязному иолу лужу и выжидательно посмотрел на Яновского.
И тот не выдержал тяжелого требовательного взгляда Буйвола.
— Репетирую я ее. В августе собирается сдавать экзамены в пединститут.
Буйвол на минуту напряженно задумался, морща свой низкий мясистый лоб, и вдруг, словно чем-то осененный, залился тоненьким надсадно-визгливым смешком, от которого к лицу его прихлынула кровь.
— Ну как, еще не отрепетировал? — Задрав голову, Буйвол, словно что-то подсчитывая в уме, выбросил перед собой руку. — Стоп!.. Опасно!.. Ей нет еще восемнадцати!
— Ты циник, Буйвол.
— А ты чудик-бибик. В твои сети плывет стерлядка, а ты ковыряешь пальцем в носу. — Не дождавшись ответа Яновского, Буйвол сделал три саженных шага через растекшуюся по полу лужу, вспрыгнул на сцену и, отбросив в сторону матерчатый занавес, включил телевизор, звуки которого сразу же затопили пропахший хлоркой клубный зал.
Передавали новости спорта. На экране шел горячий поединок двух шпажистов. Их лиц, защищенных масками, не было видно. Когда комментатор произнес фамилию Валерия Воронцова, Яновский стремительно поднялся со скамьи и, сделав несколько шагов вперед, замер перед барьером сцены.
— Ты чего как с цепи сорвался? — пробасил Буйвол и щелкнул переключатель на другую программу.
— Включи что было! — взревел Яновский.
— Ты что орешь, чума?!.. — осклабился Буйвол и снова включил первую программу. — Чего хорошего нашел в этом тыканье-чириканье?
— Отойди от телевизора! Если выключишь — получишь между глаз!..
Последние слова спортивного комментатора обдали Яновского словно жаром: «Со счетом пять — три победителем Всесоюзного первенства по фехтованию стал мастер спорта Валерий Воронцов».
Лицо Валерия было высвечено оператором крупным планом. Дышал он запальчиво, по лицу его стекали струйки пота, которые он стирал перчаткой.
Расслабленным движением руки Яновский достал из нагрудного кармана пузырек с нитроглицерином и, открыв пробку, выкатил на грязную ладонь белую маленькую таблетку. Кинув ее под язык, он привалился к стене и закрыл глаза.
— Что, колбасит хлябало? — участливо спросил Буйвол и, спрыгнув со сцены, опустился на скамью рядом с Яновским.
Не открывая глаз, Яновский расслабленно произнес:
— Колбасит, Костя…
— Плохи твои дела, Академик. Этак можно и в ящик сыграть.
— Можно, — еле слышно ответил Яновский.
— Ничего, держись, паря, тебе осталось немного, всего каких-то три года, — как бы успокаивая Яновского, проговорил Буйвол. — Через три года перед тобой откроют двери Одесса-мама и Москва-матушка.
С минуту молчали, а когда боль от сердца отступила, Яновский, оставаясь все в той же неподвижной позе, спросил:
— Костя, ты знаешь великого русского поэта Есенина?
— Есенина?!.. — взметнулся Буйвол. — Это тот самый, что написал «Ты жива еще, моя старушка»?
— Тот самый.
— Мировой поэт!.. Жалобные стишки сочинял.
Яновский открыл глаза, медленно повернулся в сторону Буйвола и долго молча смотрел на него, потом словно через силу проговорил:
— У него есть строки, в которые можно вместить все тридцать лет моей жизни. — Яновский шумно вздохнул и голосом, в котором звучало безысходное страдание, произнес:
…Я играл на пиковую даму,А сыграл бубнового туза…
Из раскрытого окна приглушенно доносилось равномерное дыхание океана, над которым ярче других звезд излучала свой холодный свет Полярная звезда.
Москва — Абрамцево
1982–1986.
Бомба Геринга
Офицеру войск гражданской обороны комсомольцу Ивану Крюку, совершившему беспримерный в истории пиротехники подвиг, посвящаю
Пролог
Прошло уже два часа, а голос фюрера еще звучал в ушах. Главнокомандующий военно-воздушными силами Германии рейхсмаршал Герман Геринг, закрыв глаза, старался представить себе лицо Гитлера, когда тот разговаривал с ним по телефону. Ему почему-то казалось, что когда фюрер, прижав левой рукой к уху трубку, бросал в гулкие просторные своды имперской канцелярии отрывистые слова, то правую руку он время от времени непременно нервически вскидывал перед собой. Так он делал всегда, когда его раздражение переходило в негодование.
Где-то в глубине души Геринг был согласен с фюрером, что, разрушая дворцы и музеи Ленинграда, бомбардировочная авиация бросает бомбы на осажденный город без разбора, лишь бы, прорвавшись сквозь огневое кольцо зенитной артиллерии, освободиться от смертоносного груза и уйти восвояси.
Но зачем этот тон? Тон крайнего раздражения, доходящего до истерики. Нет, Геринг не будет закатывать истерику и бесновато кричать на генерал-фельдмаршала Мильха, который ровно через пять минут должен переступить порог его кабинета.
Несмотря на то, что в приемной вот уже около часа ждали вызова несколько высокопоставленных генералов, Геринг решил в первую очередь принять только что прибывшего генерал-фельдмаршала Эргарда Мильха. Это предпочтение объяснялось не тем, что разговор с генеральным инспектором военно-воздушных сил Германии был крайне неотложен и важен, а, скорее всего, тем, что Герман Геринг давно питал глубокие дружеские симпатии к энергичному и самому молодому генерал-фельдмаршалу в немецкой армии, который год назад за руководство операцией воздушных сил в Норвегии получил Рыцарский крест и в качестве личного подарка — Золотую булаву из рук Гитлера.
Геринг был уверен, что этот не совсем чистокровный ариец, сын владельца аптеки в Вильгельмсхафене, любимец фюрера, пойдет дальше и выше. Еще молодым человеком, в начале двадцатых годов, мужественный и высокообразованный Эргард Мильх после двухлетнего пребывания в Бразилии, Аргентине и США сделал великую услугу авиаконцерну «Юнкерс». Это он, Эргард Мильх, внедрил конвейерные производственные методы Форда в новую германскую авиапромышленность. Это ему, Мильху, ставшему крупнейшим специалистом и организатором авиапромышленности Германии, во многом обязаны своим рождением и процветанием четыре крупнейшие в мире авиационные фирмы — «Юнкерс», «Хейнкель», «Дорнье» и «Мессершмитт».
Вот только дерзок не в меру. В личных, дружеских беседах с Герингом генерал-фельдмаршал Мильх не однажды настойчиво доказывал, что война с Россией может стать пагубной для Германской империи, что война в воздухе на два фронта будет не под силу Германии. И это неверие Эргарда Мильха в несокрушимую мощь военно-воздушных сил третьего рейха иногда крайне раздражало Геринга. Но и после горячих споров он не переставал уважать и любить смелого и умного генерал-фельдмаршала, мыслящего широко, по-государственному.
С минуты на минуту Эргард Мильх должен войти в кабинет.
Геринг пристально всматривался в огромную стратегическую карту России, висевшую на стене. Взгляд его остановился на не закрашенном в коричневый цвет небольшом светлом кружке, в котором он на почтительном расстоянии отчетливо видел дальнозоркими глазами название города на Неве.
«И чем только держатся?.. Каждые сутки на город обрушиваются сотни и тысячи бомб и снарядов… Выведена из строя канализация, город отрезан от сырьевых и продовольственных баз, парализованы электростанции, наступает зима, а топлива нет… Да, где-то фюрер прав, когда говорит о русских: «Чтобы это славянское племя пуритан поставить на колени — вначале их нужно сломить духом, вытравить из их сердец коммунистическую религию, которая питает их, окрыляет и ведет на подвиги…»
Размышления Геринга оборвал приход адъютанта. Щелкнув каблуками, он доложил:
— Тринадцать ноль-ноль. Генерал-фельдмаршал Мильх ждет в приемной.
— Пригласите.
В кабинет вошел Эргард Мильх.
Геринг поднял глаза на застывшего у порога генерал-фельдмаршала. Высокий, подтянутый, розовощекий, он показался Герингу олицетворением здоровья. Твердый и несколько дерзкий взгляд, устремленный на главнокомандующего, еще раз доказывал Герингу, что в своих убеждениях Эргард Мильх по-прежнему непоколебим. «Такие, наверное, чертовски нравятся женщинам, — совершенно некстати и не ко времени мелькнула в голове Геринга мысль. — Дружбы с такими ищут и короли…»
