Пер Валё - Современный шведский детектив
Полли сбежала по лестнице, завернула за угол и увидела хвост уходящего автобуса.
Нет, думала она, торопливо идя вверх по крутой Стюрмансгатан, такое начало рабочей недели успешным не назовешь.
Полли жалела, что надела плащ песочного цвета, По словам Еспера, этот цвет ей не к лицу, вдобавок легкая ткань не спасала от пронизывающего северного ветра, который даже не пах весной, хотя был уже апрель.
«Ну как, прижилась наконец в городе?» — спросил ее Ёспер.
Нет, Стокгольм был ей не по душе, хоть плачь. Все не по душе — спешка, уличная толчея, одиночество, работа.
К тому же сегодня она опаздывала. Хорошо, конечно, иметь так называемое «свободное расписание», но как раз сегодня она хотела уйти еще до четырех и потому надо было появиться в редакции пораньше.
Единственное утешение — в любом случае она будет сидеть за своим рабочим столом задолго до появления шефа.
Однако у входа в редакцию уже стоял красный «пассат» Мирьям. Полли даже застонала, поняв, что день складывается хуже, чем она опасалась.
Бойкий еженедельник «Мы — женщины» был никак не связан с массовыми популярными журналами «Саксонс», «Аллерс» или «Хемметс» и не входил в империю Бонни-еров. Журнал Мирьям Экерюд издавался на деньги и представлял интересы людей, которых следовало искать далеко на Западе, среди состоятельных феминисток швед-ско-американского происхождения.
А это означало, что маленькая редакция существовала изолированно и была относительно самостоятельной. Они гордились тем, что предлагали читателю не только сплетни про знаменитостей или репортажи с показов мод, но также, по краткому и точному определению Мирьям, кулинарию и мораль.
За эту мешанину на нее не раз обрушивался град насмешек, и ей неоднократно приходилось объяснять, и устно, и письменно, какой именно смысл она вкладывает в вызывающее понятие «мораль».
— Мы имеем в виду женскую мораль, а это — женский взгляд на общество, это требования, которые женщина должна предъявлять к самой себе и к мужчине,-неутомимо повторяла она.
— Но почему вы ставите такие серьезные вопросы на одну доску с омлетами и плиссированными юбками?
— Чтобы заинтересовать читателей исподволь. Кстати, еда и одежда тоже достаточно серьезные вещи. Чем плохо, что в еженедельнике они присутствуют ненавязчиво, в виде оригинальных цветных фотографий?
Журнал существовал всего второй год, но уже достиг тиража в сто двадцать тысяч экземпляров. Мирьям, главный редактор и издательница, расценивала увеличение тиража как личную победу. Ради этого она надрывалась больше всех своих сотрудников, и все — в том числе и она сама — прекрасно это знали; в редакции ее ценили за хватку и целеустремленность, хотя особой любовью она не пользовалась.
— Пора кончать с засильем Экерюдов в нашей конторе, — сказал однажды старший техред в отсутствие Мирьям. — Хватит с нас, ее братца и кузины. От этой мафии скоро житья не будет.
Между тем и сам этот малый с буйной растительностью на лице и столь же буйным темпераментом пристроил любовницу вести в журнале раздел мод.
Его любовница, поглощенная в то утро белыми расшитыми блузками с кружевной отделкой и вечерними платьями из органди в крапинку, рассеянно возразила:
— Еспер Экерюд подвизается здесь, только пока Ильва Черсти рожает ребенка. А про Полли точно известно — она им не кузина. Скажешь тоже — мафия! К девочке это уж никак не относится. Она мечтает о чем угодно, только не о том, чтобы захватить власть в редакции.
И верно, за своим письменным столом Полли Томссон предавалась мечтам, тогда как время шло и вокруг нее сгущались тучи.
Редакция работала в лихорадочном темпе. Понедельник на этот раз был праздничным днем, а к трем часам во вторник уже следовало отправить в типографию восемь полос, которые всегда оставляли для самых последних новостей. А тут, как назло, не вышел на работу сраженный гриппом редактор.
Мирьям некогда было придумывать творческие задания для своей секретарши. Вот почему Полли механически сортировала, но отделам читательскую почту. Прояви она хоть чуточку интереса к этому занятию, оно бы даже увлекло ее. Горы писем — откликов на очередную злободневную статью или какой-нибудь другой удачный материал — служили своеобразным индикатором общественного мнения.
Многие присылали рецепты для кулинарного отдела. Вдохновляясь биографическими очерками о выдающихся женщинах Швеции и всего мира, читатели присылали свои воспоминания или предлагали своих кандидатов в эту серию. Но больше всего откликов вызывали, как правило, серьезные и обстоятельные интервью, которые печатались под рубрикой «Женщина недели».
Мирьям взяла за правило помещать в каждом номере портрет известной или неизвестной шведки, которой, по ее мнению, было чем поделиться со своими современницами всех возрастов и профессий. Одна неделя была посвящена Барбру Альвинг,[28] другая — сиделке из Вестер-боттена, третья — матери пятерых детей из Вернаму, четвертая — Элисабет Сёдерстрём.
Стыдно сказать, но юную секретаршу журнала меньше всего занимали женские вопросы, жизнеописания и деятельность ее выдающихся современниц. Она приехала в Стокгольм с единственной целью — овладеть той же профессией, какой посвятила себя фру Сёдерстрём. Полли не собиралась всю жизнь сидеть в редакции, она мечтала о сцене, о карьере оперной певицы.
Поэтому, поглощенная письмами, адресованными остроумной и очаровательной примадонне, она даже не заметила посетителя, который прошел мимо нее прямо в кабинет издательницы, да еще оставил дверь открытой.
Очнувшись от музыкальных грез, девушка не могла понять, что так огорчило и взволновало неизменно корректную и выдержанную Мирьям.
— Быть не может! — кричала она. — Как же теперь печатать интервью с этой особой из риксдага? Ведь у нас уже готова обложка с ее цветной фотографией! За сегодняшний день мы ничего не успеем сделать. Чем нам заткнуть эту брешь?
— Спроси у кого-нибудь другого, — проворчал Еспер. — Мне-то чего ради расшибаться для твоего паршивого листка.
Он нервно шагал взад и вперед по ковру цвета слоновой кости, закрывавшему пол от стены до стены. То профиль Еспера, то его спина мелькали перед глазами у Полли, весь его облик выражал досаду.
— Статья была превосходная, я так радовался, что ее напечатают. И вот, пожалуйста, только что по радио сообщили об этой автомобильной катастрофе. Трое пострадавших, среди них женщина, депутат риксдага. Я позвонил узнать, кто именно, оказалось, наша.
— И тем не менее… — металлическим голосом начала Мирьям.
Однако пришлось главному редактору стерпеть, что ее перебили.
— Она в тяжелом состоянии, — продолжал Еспер. — А ребенок из другой машины совсем плох. К тому времени, когда выйдет номер, кого-то из них уже, может, не будет в живых. И вот ведь насмешка: в моей статье говорится, что она больше других ратует в риксдаге за усиление безопасности уличного движения.
— А по чьей вине произошла авария?
— Какая разница, — устало сказал Еспер. — Все равно бестактно после такого случая представлять ее «Женщиной недели». Но выход есть: я могу за день накатать новую статью и сам отвезу ее в типографию, только придумай про кого.
— Закрой дверь и сядь, — велела Мирьям. Бесплатный спектакль окончился, и Полли вздохнула.
Ей не хотелось возвращаться к работе. Из огромной кучи пожеланий предстояло отобрать те, что были адресованы в единственный в журнале раздел, посвященный непосредственно подросткам. Один из редакторов, коренной сток-гольмец, окрестил его «Привет, девочки!».
Обычно материал для этого раздела поставляли студенты факультета журналистики. Но, случалось, выступали и любимцы молодежи, владевшие пером.
Полли начисто забыла, что в майском номере автором на этой полосе выступит один из ее кумиров. Она растерялась и покраснела, когда на пороге приемной появился знаменитый певец Хокан Хагегорд и весела, произнес на своем вермландском диалекте:
— Привет, девочка! А ведь я тебя уже где-то видел, только не помню где.
— Дома у Камиллы Мартин, — смущенно ответила Полли.
— Точно, теперь вспомнил. Как успехи?
— Спасибо, вроде неплохо.
— Уже не рвешься обратно в Скугу? Наверное, чувствуешь себя в Стокгольме как дома?
Девушка в немом восторге не сводила с него глаз. Человек выступает по телевидению, поет на крупнейших оперных сценах мира, дружит со знаменитостями, а вот ведь помнит и ее, помнит даже, о чем они говорили полгода назад. Она машинально выпрямилась на стуле.
— Стокгольм до сих пор мне чужой, я бы охотно вернулась в Скугу.
— Жить и умереть в родимом Вермланде, — пошутил Хокан Хагегорд.
— Наверное, всегда лучше там, где нас нет, — задумчиво произнесла Полли. — Может, все дело в этом.
