Франк Тилье - Атомка
Проехав около трехсот метров, машина остановилась в нише перед гигантским лифтом, подвешенным на кабелях весьма впечатляющей толщины. Совершенно ясно, что именно этим лифтом перевозили бочки с ядерными отходами, прежде чем окончательно захоронить их на сотни метров ниже, в глубоких слоях земной коры[85].
Полицейские вошли в кабину лифта, Яблоков сунул ключ в скважину на суперсовременной панели управления, набрал код и произнес несколько слов, которые Александров поспешил перевести французскому коллеге:
— Он привезет нас на уровень, которого нет ни на одном плане. Там — секретный центр, созданный в две тысячи первом году.
— То есть тогда, когда Яблокова назначили руководителем…
Взгляды всех были прикованы к табло, где мелькали числа: глубина пока еще не достигла пятидесяти метров. Температура по мере спуска повышалась, радиоактивность окружающей среды — уменьшалась с каждой секундой, а начальная составляла пятнадцать миллизивертов в час.
Когда лифт остановился на отметке чуть ниже ста десяти метров, Яблоков скинул капюшон и снял перчатки. Все последовали его примеру — тем более что на лбу у каждого выступили капельки пота: температура теперь была шестнадцать градусов.
Металлическая дверь открылась, полицейские увидели перед собой небольшой ярко освещенный туннель, ведущий прямо вперед, и молча вышли наружу. Здесь, в этом замкнутом пространстве, Шарко стало трудно дышать, мышцы его налились кровью, то, что он ощущал, очень напоминало клаустрофобию, но сейчас было не время поддаваться слабости, он осмотрелся и двинулся вслед за русскими.
Наконец и он добрел до комнаты, находившейся глубоко в туннеле справа.
Теперь уже не оставалось сомнений: это здесь!
Операционная с фотографий.
Кругом какие-то сложные аппараты, куда ни глянь — мониторы, шланги, кабели, и запах как в больнице, из тех, от которых сразу начинает подташнивать.
Трое в масках, перчатках и хирургических голубых костюмах стояли у прозрачного ящика и что-то там измеряли.
Увидев полицейских, они сначала застыли на месте, потом — когда на них направили оружие — подняли руки. Здесь ситуация была под контролем, и челябинские офицеры вышли обратно в туннель — позаботиться о безопасности в остальных местах.
Шарко решительно направился к хирургам, москвичи шли рядом. Абсолютно уверенный в своей правоте, он сорвал маски со всех троих, но, к величайшему его удивлению, лица оказались незнакомыми. Доктора были ужасно испуганы и лопотали какие-то непонятные французу слова.
Комиссар, не слушая, склонился над герметически закрытым ящиком, напоминавшим снабженный всяческой электроникой гигантский аквариум, на каждую из прозрачных стенок которого приклеили по символу радиоактивной опасности, и присмотрелся к тому, что там лежало.
А лежало там… голое тело с чисто выбритой головой. Руки и ноги были раздвинуты в стороны, как у витрувианского человека.
Шарко всмотрелся. Ни малейших сомнений, перед ним Лео Шеффер. Тонкое лицо с резкими чертами, лицо, словно высеченное из камня…
Лео Шеффер, с закрытыми глазами, неподвижный, спокойно лежал на спине и, казалось, мирно спал. Подсоединенный к «аквариуму» электрокардиограф попискивал каждые пять секунд: сердце билось так медленно, что зеленая линия оставалась почти ровной. «Анабиоз у животных? Кто толкал женщин в озеро?» — тут же вспомнил Шарко запись, сделанную Шеффером на полях одной из газетных вырезок.
Он перевел взгляд на большой металлический баллон, от которого тянулся шланг к ящику. На этикетке было написано маркером: «H2S». Сернистый водород. Красные цифры на одном из мониторов показывали: «987 Bq/kg». Прошло двадцать секунд — и выскочила другая цифра: «988».
Комиссар понял, что организм Шеффера не просто впал в спячку — внутри герметичного ящика голое тело бомбардировали тысячи радиоактивных частиц.
Выходит, Шеффер, находившийся сейчас между жизнью и смертью, решил добровольно подвергнуться облучению…
Оглушенный всем увиденным, Шарко кинулся к Андрею Александрову, который с помощью своего коллеги выстроил тем временем у стены зала хирургов и Яблокова.
— Скажите, чтобы его разбудили, — потребовал комиссар.
Русский перевел его слова врачам, обменялся с ними непонятными фразами и повернулся к Шарко:
— Они это сделают, но они предупреждают: для того чтобы он полностью вышел из такого состояния, нужно не меньше трех часов. За это время концентрация сероводорода в организме снизится до нужных величин.
Француз кивнул:
— Хорошо, подождем. Я хочу, чтобы этот подонок, открыв глаза, первым увидел мое лицо… — Он равнодушно посмотрел на трех стоявших рядком докторов и добавил: — А теперь спросите их, где Франсуа Дассонвиль.
Майор не успел этого сделать. В подземный оперблок вбежал один из челябинских офицеров, которым было поручено обследовать туннель. Шарко понял, что тот зовет их с собой, и двинулся к выходу из операционной. Майор Александров пошел за ним, Николай Лебедев остался в зале, держа под прицелом хирургов и начальника центра.
Оказавшись вместе с русскими коллегами в туннеле, комиссар увидел примерно в десяти метрах от двери операционной полицейских, стоявших у входа еще в одно помещение. Голубоватый свет, лившийся изнутри, окрашивал их лица, слышался неумолкаемый гул электрогенераторов.
Русские выглядели так, словно что-то привело их в полное замешательство.
Франк с опаской вошел в комнату, на двери которой стояла большая цифра 2, и замер, словно окаменев.
Освещался зал номер 2 тусклыми лампочками, весь он — стены, пол, потолок — был обшит свинцовыми плитами, в глубине между громадными, герметично запаянными емкостями, на каждой из которых было написано «NITROGEN», вертикально в два ряда стояли два десятка двухметровых металлических цилиндров, поставленных на платформы с роликами и запертых наверху висячими замками.
Шарко прищурился.
На врезанных в сталь цилиндров дисплеях светилась одна и та же температура: «—170 °С».
Эти панели с циферблатами и кнопками напомнили ему пульт управления космическим кораблем, уходящим в длительный полет. От цилиндров тянулись толстые трубки к огромной центральной емкости, полной азота. Прямо посредине передней стенки каждого было окошко — прозрачный квадрат со стороной сантиметров в тридцать.
А за окошками виднелись лица.
Лица плавающих в жидком азоте детей с выбритыми, как у Шеффера, черепами.
Комиссар подошел ближе. То, что он видел, не вмещалось в сознание, настолько реальная картина превосходила все, что он мог бы вообразить.
На цилиндрах были наклеены этикетки с надписями по-английски: «Experimental subject 1, 6th of January 2003, 700 Bk/kg», «Experimental subject 3, 13th of March 2005, 890 Bk/kg», «Experimental subject 8, 21th of August 2006, 1120 Bk/kg»…[86]
Франк обернулся и несколько секунд молча смотрел на русского коллегу. Время словно бы остановилось, оба они затаили дыхание перед невозможным, невероятным: перед ними находился органический материал, люди, используемые как подопытные животные, люди, подвергнутые криогенизации[87].
Осторожно, но решительно Шарко проскользнул между цилиндрами во второй ряд.
Здесь девять из десяти цилиндров оказались пустыми, экранчики с обозначением температуры — погасшими. В окошке единственного занятого цилиндра виднелось лицо взрослого человека. За стеклом — крупные, грубые черты, опущенные веки, посиневшие, чуть раздвинутые губы.
Тело на грани жизни и смерти, тело, в котором сердце больше не бьется, а мозг не показывает ни малейшей электрической активности. Так мертвый он или живой, этот «объект эксперимента»? А может быть, сразу и живой и мертвый?
Выгравированная черным по металлу, чтобы хорошо сопротивлялась времени, надпись гласила: «Франсуа Дассонвиль, 24 декабря 2011 года, 1420 Бк/кг». Шарко всмотрелся в неподвижное лицо, отошел. На остальных пустых цилиндрах тоже были надписи, но без дат. «Том Баффет…» — мультимиллиардер из Техаса. Остальные имена были Шарко неизвестны. Возможно, это были имена богатых инвесторов, снабжавших фонд Шеффера средствами и пожелавшими забронировать себе местечко в таком необычном путешествии во времени.
И наконец — на десятом цилиндре — последняя надпись.
«Лео Шеффер…»
71
Тело Шеффера извлекли из прозрачного ящика, положили на операционный стол, накрыли металлизированной пленкой и оставили «оживать». Постепенно — и так, будто процесс замораживания-размораживания человека был совершенно естественным, — биение сердца и ритм дыхания учащались, лицо обретало краски. Шарко стоял слева от стола и смотрел.
Шеффер вот-вот проснется.
Последние два часа русские полицейские провели за телефонными переговорами (они звонили кому-то, кто был наверху, над центром захоронения радиоактивных отходов) или допросом трех врачей и Леонида Яблокова: пытались понять, с чем им довелось столкнуться. Комиссару достались от Андрея Александрова лишь обрывки объяснений, но они в точности подтверждали его собственные догадки. Очевидно, Шефферу и Дассонвилю удалось с помощью проклятой рукописи найти способ криогенизации людей и возвращения их после заморозки к жизни. А это прекрасно оборудованное подземелье служило им полигоном для испытаний.
