Гелий Рябов - Мертвые мухи зла
Художник заметил, улыбнулся и снял шляпу.
- Интересуетесь процессом? Я и сам удивляюсь - каким же чудом краски позволяют запечатлеть натуру? Таинство. Вы согласны?
Представился, услышал в ответ: "Альберт Николаевич Бенуа, художник. У нас все семейство от искусства. Может быть, изволили слышать?"
Признался в неведении, вдруг стало тоскливо и безысходно.
- Красивая картина. А вот пройдет лет эдак двадцать, большевики на этом месте построят приют для престарелых марксистов, и ваше творение одно только и будет свидетельствовать о прошлом...
- Вы не правы... - Бенуа опустил кисть. - Наверное, ни одно, даже самое жестокое правительство не сможет уничтожить красоту. Я оптимист.
...Цуккерман смотрел удивленно:
- Погрузились в воспоминание? Приходилось бывать?
- Приходилось, - буркнул, продолжать разговор не хотелось, прошлое властно вторглось, обволокло и не отпускало. Но Цуккерман оказался человеком настойчивым.
- Я, собственно, что... - Осмотрелся, подмигнул: - Разговор не для чужих ушей. Завтра в первой половине дня придет экскурсия с Кировского завода. А вот во второй половине - интересующие нас люди. С ними попрошу доверительно и проникновенно.
- С чувством, значит... - засмеялся. - Какое у вас образование?
- О-о, я учился в хедере, а теперь, дополнительно, окончил полный курс неполной средней школы. Далее - полная, а потом можно будет и в институт. Я мечтаю стать доктором-легочником. У меня, знаете ли, все семейство когда-то вымерло - открытым туберкулезом.
Странный, косноязычный, убогий человек. Зачем понесло его в красное пекло? Как все это... не так. Не так.
Делегация путиловских явилась ровно в десять утра - едва успел дожевать бутерброд с чайной колбасой и допить стакан спитого чая. Мужчины в мятых костюмах и голубых косоворотках солидно выхаживали по залам и вопросов почти не задавали, зато женщины в косынках прыскали в кулак, особенно в спальне; одна, толстенькая, с длинной, до пояса русой косой, схватила Званцева за рукав:
- Товарищ мужчина, объясните: вот на этом... как его?
- Канапе, - произнес односложно, она обрадовалась:
- Вот, на нем самом - царь имел хозяйку, эту...
- Вырубову?
- Во! Ее! Я вообще удивляюсь и даже поражаюсь! Да вы сами поглядите на пор... Как его?
- Портрет?
- Вот! Да она же старуха! Толстуха! Я по нам знаю, что даже наши слесаря толстых не хотят! Враки все это!
- Враки...
- А тогда зачем врешь?
- Как велят - так и рассказываю.
- Ну-у, тут у вас все бесчестные, значит. Вот, другое дело - царица. Смотри, какой ладный, какой красивый генерал висит! На картине! Вот если бы с ним... Царица. А?
На что они рассчитывают... Ведь совсем не глупая баба. Неужели эти люди поверят басням о разврате в царской семье...
Подошел рабочий. Традиционный, с большими неряшливыми усами.
- Говорят, Николашка где-то здесь мальчонку ножом зарубил. Говорят, был какой-то дневник этой Вырубовой. Что, мол, там она как бы свидетельствовала. За что он - мальчика этого?
Стало тошно. Нет. Не его, Званцева, дело. Лить помои на семью ради сохранения своей жизни. Она ведь давно вышла в тираж. Какой же смысл?
- Государь был добрый человек и никогда такого не делал.
- Он пять тыщ положил девятого января! - взбеленился рабочий. Усы у него хищно зашевелились и сразу выросли в объеме.
- Девятого января погибло 188 человек. По собственной дури. И провокации попа Гапона. Вы же, рабочие, и повесили его за это...
- Не верю... - растерянно сказал рабочий. - Но по голосу... Вы как бы говорите правду... Я сообщу, куда следует...
- Верно, - кивнул с улыбкой. - Во-он тот, длинный, сухой - как раз из Большого дома. Вперед, товарищ...
Рабочий выкатил бесцветные глаза, закусил ус и побежал вприпрыжку. Званцев видел, как он что-то говорит Цуккерману на ухо, размахивает руками, то и дело тыча перстом в его, Званцева, сторону. "Сейчас пожалует... подумал. - И слава Богу. К одному концу..." Но чекист не подошел.
Женщина лет пятидесяти притянула, зашептала:
- А правда, что они все здесь, бывало, на горшки по нужде сядут когда по малой, когда по большой, и ведут, ведут беседу на всякое... Ну, там - у кого перстень толще или кто чего купил. И - нисколечки не стесняются. При том, что мужики и бабы - все вместе?
- Ну, что вы, - зашептал таинственно. - Это теперь в Кремле очень модно, на вечерах. А тогда они бы не додумались...
Отскочила, зашипела, как гадюка.
...Только в обеденный перерыв, усевшись за стол напротив, произнес Абрам Менделевич гневную филиппику.
- Напрасного труда, гражданин Званцев. Я к тому, что труда напрасного быть не должно. Человек обязан трудиться, имея явную пользу. Я разговариваю с вами о подобной теме в первый и последний раз...
- А если...
Перебил:
- Я застрелю вас в голову. Чтобы вы себе знали и не строили воздушных шариков! Исполнять все! Точно! Это ваш интерес!
"Нужные люди" явились к вечеру. Молодой человек лет двадцати, похожий на юнкера, только в цивильном, женщина лет тридцати пяти с пепельными локонами и яркими голубыми глазами, девочка лет двенадцати в подчеркнуто старорежимном платье. Даже сердце защемило: зачем такая неосторожность, такая фронда...
Экспозицию осматривали молча, иногда перебрасываясь замечаниями, больше похожими на междометия. Только один раз донеслось до Званцева: "Бедный государь..." Это сказала женщина, рассматривая фотографию на стене: Николай Александрович возле пруда бросает палку, огромный колли завис над водой, распластавшись в прыжке. Они ни о чем не спрашивали, не пытались разговаривать громко, чтобы, может быть, донести до него, Званцева, какую-то условную фразу - нет, этого не было. Вглядывались, прислушивались, будто старый этот дом еще хранил звуки былого, и лица у всех троих бледнели, словно пергаментной становилась кожа, и даже прозрачной, только глаза горели все ярче. Они пришли к себе, они были у себя дома и благодарили судьбу за возвращенные мгновения... Через час после их ухода Абрам Менделевич с хрустом размял пальцы, взглянул исподлобья.
- Констатируем, значит... На контакт с вами они не рискнули. Это у нас весьма вызывает... Тревожные чувства, как бы. Не знаю, не знаю... Если еще раз не придут - дохлый номер в бывшем цирке.
- Как насчет прогуливания? - Званцев совсем не хотел подтрунивать или тем более - издеваться. Но этот человек непостижимым образом заражал своей безумной речью и слова выскакивали сами, не подчиняясь.
- Можете поиметь. Только не вздумайте смыться. Круг парка наши. Пройдете всмятку. Как яйцо по кумполу, поняли?
Ах, какой славный выдался вечер... Тихий, теплый - короткая, но дивная пора, как некогда об этом сказал поэт. Вошел в парк, справа темнел дворец, впереди - Камеронова галерея, левее - стеклянная поверхность озера. Захотелось уйти к противоположному берегу и оттуда обозреть былое величие империи. Когда - шагов через двести - остановился, чтобы полюбоваться на Ростральную Чесменскую колонну, услышал из-за деревьев едва слышный шепот:
- Не оборачивайтесь. Слушайте. Оружие для вас у главной лестницы галереи, в траве, у третьей ступеньки. Уходите сегодня же, они вас убьют. Охранник идет за вами шагах в пятидесяти...
- Он ведь тебя может увидеть...
- Я всего лишь девочка. Я не боюсь.
С полчаса бродил Званцев по берегу, бросал палочки, камушки, дожидаясь, когда начнет смеркаться. Но вот осенний вечер размыл очертания деревьев, дворцов, и Званцев пошел к лестнице. Каково же было его изумление и страх даже: он увидел недавнюю девочку, она сидела на корточках, прижавшись к каменной тумбе.
- Вот оружие... - у ее ног матово поблескивал браунинг с глушителем на стволе - этот пистолет Званцев легко бы отличил среди многих. - Ступайте за мной.
- Куда.
- Увидите.
Шли по жухлой траве, она мягко шелестела под ногами. Неожиданно, словно из-под земли, вырос охранник.
- Стоять. Руки за голову!
Выстрелил, он рухнул, оттащил обмякшее тело в кусты. Вокруг никого, выстрел прозвучал тише, чем хлопок пробки от шампанского. Девочка взяла за руку, шепнула встревоженно:
- Вы поторопитесь, а то они хватятся. Нам нужно добраться до станции Александровской. Оттуда поедем на автомобиле.
- Но... пока дойдем, пока доедем до города - они по телефону перекроют все дороги?
- Не бойтесь. Мы поедем в Павловск. Или Гатчину. Папа решит. А когда утихнет - вернемся в Петербург.
Лицо у нее было спокойное, глаза смотрели открыто и ясно. "Смелая..." - подумал с уважением. Между тем уже выходили к станции, у вокзала стоял черный автомобиль. Щелкнула задняя дверца, девочка села первой, Званцев устроился на заднем сиденье. Шофер обернулся. Это был недавний посетитель домика Вырубовой.
- Поехали... - Автомобиль плавно тронулся и, набирая скорость, помчался, разрезая сгущающуюся темень мощным светом фар. - Моя фамилия Веретенников. Лена - моя племянница. О вас мы знаем все, наши друзья успели сообщить... до краха. Вам что-нибудь удалось?
