Последнее испытание - Туроу Скотт
Сэнди обводит присяжных долгим взглядом – возможно, припоминая свой жизненный путь, в конце которого волны реки времени вынесли его туда, где он находился сейчас.
– Признаюсь, не каждый мой клиент таков, как Кирил Пафко, человек, вся жизнь которого была посвящена служению человечеству. Думаю, вы поймете меня, если я скажу, что считаю для себя честью и горжусь тем, что я защищаю здесь его интересы. Поймете вы и мою радость по поводу того, что я могу сказать вам: обвинения против доктора Пафко являются безосновательными и совершенно бездоказательными. И я счастлив, что имею возможность сделать это в кульминационной точке моей профессиональной карьеры. Но даже когда я представлял клиентов, чей жизненный путь не столь блистателен, как у Кирила, я был рад выполнять эту работу. По моему мнению, то, чем я занимался на протяжении более чем полувека, – это защита свободы. Именно она, чьим олицетворением является Статуя свободы, была моим клиентом в каждом из дел, которыми мне доводилось заниматься. В каждом из этих дел я отстаивал право любого американца оставаться свободным – до того момента, пока государство не находило доказательств, неоспоримо свидетельствующих о виновности подсудимого. Мы живем в стране, где, в отличие от многих других государств, людей не сажают за решетку по одному лишь подозрению. Или потому, что они чем-то не угодили властям. Мы живем в стране, которая свято блюдет права каждого человека и исходит из знакомого нам всем принципа, согласно которому лучше отпустить сотню виновных, чем осудить одного невиновного. Поэтому так тяжело бремя доказательства вины подсудимого, лежащее на государстве.
Тут Стерн делает небольшую паузу, а затем продолжает:
– Это ужасно – быть осужденным за преступление. Для такого человека, как Кирил Пафко, это конец – во всех смыслах слова. Конец его долгой жизни уважаемого члена общества. И, разумеется, его медицинской карьеры. Конец. И вы это знаете. Вам не нужны мои объяснения по поводу того, что за этим может последовать. Но, пожалуйста, примите мою благодарность, а также благодарность Кирила, за то, что вы выполняете свой долг с полным пониманием, какая на вас лежит ответственность и какими серьезными будут последствия ваших размышлений и решения, к которому вы придете.
Наша судебная система, в которой вы сегодня играете центральную роль, и наш институт присяжных заседателей уходят корнями в прошлое на восемь веков. В Великой хартии вольностей король Великобритании дал обещание, которому наше правительство следует и сегодня, клятву, согласно которой в таких делах, когда обвиняемый, представший перед судом, ставит на карту свою свободу и жизнь, когда чье-то существование может навсегда измениться, – принятие решения будет не в руках государственных чиновников, не в руках группы юристов и даже не в руках такого блестящего, отличающегося невероятными способностями судьи, как судья Клонски. – Стерн смотрит на Сонни и отвешивает ей тщательно выверенный, неглубокий, но весьма почтительный поклон, на который она с некоторой задержкой отвечает. – Нет, решение будут принимать не они. Это сделают такие же люди, как Кирил Пафко. Они живут и работают там же, где он, там же посещают церковь, ходят по тем же улицам. Какая же это замечательная идея. Подумайте об этом, пожалуйста. Да, мы выбираем наших лидеров. И когда наше правительство принимает серьезные решения – как расходовать национальный бюджет, как строить отношения с другими государствами, устанавливать налоги или финансировать наши пенсионные выплаты, – все эти вопросы не доверяют простым людям, хотя иногда прислушаться к их чувству здравого смысла и в таких случаях было бы не лишним.
Адвокат улыбается, и присяжные отвечают ему улыбками.
– Так называемым простым людям поручают принимать только одно решение – виновен подсудимый или невиновен, наказывать его или нет. Потому что на самом деле вы вовсе не простые. Вы – добропорядочные граждане, честные люди – знаете, что такое хорошо и что такое плохо, ничуть не хуже, чем прокуроры, адвокаты или судьи. И поэтому только вы, члены жюри – не судья, не прокурор, не адвокат, – только вы, будучи совестью и голосом нашего общества, вынесете вердикт по этому делу. Никто не будет критиковать и вообще каким-либо образом оценивать ваше заключение. Вердикт, который вы вынесете, будет верным и справедливым по одной простой причине: потому что вы все решите, что он именно таков.
Тут Стерну снова приходится ненадолго замолчать, чтобы перевести дыхание.
– Прожитая жизнь научила меня относиться к присяжным с величайшим уважением. Кирил Пафко удостоился Нобелевской премии в области медицины. Нобелевской премии. Он в самом деле гений. Но мне известно, что он знает: вы все, двенадцать человек, которые будут размышлять перед вынесением вердикта, – вместе вы умнее, чем он. Да, в основе этого дела лежат сложные государственные регламенты и инструкции, непростые научные проблемы и тайны, касающиеся того, что именно вызывает и лечит рак. И, разумеется, сложнейшие юридические вопросы. Но вместе вы разберетесь, что именно главное в этом деле и какое решение по нему должно быть принято. И все же, приступая к решению стоящей перед вами задачи, вы должны уметь произносить слова, которые являются самыми трудными на свете, я, будучи старым человеком, могу вам это сказать совершенно точно. Вот эти слова: «Я не знаю». – Стерн делает несколько шагов вперед и, минуя Пинки, трогает ее за плечо. – Когда мы говорим «я не знаю», мы порой сами себе начинаем казаться глупыми и никчемными. Или необразованными. Эти слова – «я не знаю» – в какой-то момент могут даже заставить нас признаться самим себе, что наша жизнь не имеет смысла. Но вы должны войти в совещательную комнату, набравшись мужества, и произнести эти слова – если сочтете, что они уместны. Потому что это именно то, что означает вердикт «невиновен». Эти слова, попросту говоря, означают вот что: «мы не знаем, не знаем наверняка». «Невиновен» – это не означает «невинен», во всяком случае не обязательно означает. «Невиновен» – это означает немножечко другое. Если вы говорите «невиновен», это значит, что вы все вместе как жюри присяжных говорите примерно следующее: «Мы тщательно изучили обвинение и доказательства, и у нас не сложилось определенного мнения. Мы не знаем наверняка, что то или иное решение будет правильным». Это негодный ответ, если речь идет о школьном экзамене. Но не в совещательной комнате присяжных. Не надо в этом случае чувствовать себя так, словно вы не справились, придя к такому заключению. Собственно, это ваша святая обязанность – сказать эти слова, если это правда. Вы должны признавать человека виновным, только если вы в этом непоколебимо убеждены и у вас нет на этот счет никаких обоснованных сомнений. Но если такие сомнения остаются – в этом деле, честно говоря, именно так и должно быть, – так вот, если у вас все же есть сомнения, значит, ваш долг состоит в том, чтобы вернуться в зал суда и, встав перед всеми нами, сказать слова, которые по своей сути будут означать: «Мы точно не знаем». Вы уже поклялись перед богом или какой-то другой святыней вынести справедливый вердикт. И если ваше решение окажется тем, которое можно выразить фразой «мы точно не знаем», значит, принесенная вами клятва обязывает вас сказать: «невиновен».
Умолкнув, старый адвокат обводит глазами ложу присяжных.
– Что касается этого дела, то в нем есть кое-какие факты, не вызывающие сомнений. В базу данных внесли изменения. Это доказано. Акции были проданы. Тоже доказано. Но мы не знаем точно, как именно эти факты произошли.
Остановившись на секунду, Стерн, медленно расхаживающий по подиуму, слегка опирается на стол защиты. Из-за бушующего в крови адреналина ему кажется, что в груди у него вместо сердца лихорадочно скачет белка в колесе. Он замечает озабоченное выражение на лице Марты и тут же подмигивает ей, давая понять, что справится.
– В кратком изложении своей заключительной речи, которое вручил мне мистер Фелд перед началом моего выступления, он изложил основные пункты обвинения, особо выделив факты, которые мистер Эпплтон и его команда должны доказать совершенно безоговорочно. А также пояснил, насколько доказательная база, с его точки зрения, соответствует закону. Я уверен, что в ходе этого процесса он произвел на вас впечатление своим умом. Но он не сделал акцента на тех аспектах, которые являются наиболее слабыми местами в позиции обвинения. И это хорошо, потому что это моя работа, а не его. Начну с очевидного. В нескольких пунктах обвинения федеральный прокурор и его люди утверждают, что Кирил Пафко совершил мошенничество. При этом в разных моментах упоминаются различные жертвы этого якобы совершенного преступления – Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов, страховая система «Медикэйр», пациенты, которых лечили препаратом «Джи-Ливиа» и которые якобы принимали неправильно маркированный препарат. Но во всех этих случаях речь идет об одном и том же обвинении – в мошенничестве. Так я и буду его называть, поскольку речь идет об одном и том же преступлении, которому прокурор и его команда дают несколько разных названий. И давайте начнем с тех элементов доказательной базы, которые отнюдь не свидетельствуют о том, что УКПМ или кто-то еще был обманут или введен в заблуждение.
