Хрустальная пирамида - Содзи Симада
— А поклонников еще много осталось. Что Леона собирается делать? Ей лучше сюда не выходить, — сказал я.
— Может, она собирается переодеться и выйти через черный ход? — предположил Митараи.
— У черного входа, наверное, тоже поклонники.
— Тогда, возможно, она убежит на мусоровозе… В любом случае, Леона умеет хорошо маскироваться. Не нам об этом беспокоиться.
Повернув налево, мы двигались вдоль отеля на север, подняв воротники и медленно шагая, сжавшись от холодного ветра.
В это время я случайно заметил, что с Митараи что-то не в порядке. Он был не так энергичен, как обычно, лицо побледнело, а правая рука, которую он сунул в карман, слегка дрожала.
В Лос-Анджелесе в последний день ноября было холоднее, чем в Токио. Такое нечасто случается в этом южном городе. Кое-где над улицами были протянуты гирлянды, попадались наряженные елки, кое-где украшали витрины — подготовка к Рождеству была в самом разгаре. Декабрь начал вступать в свои права, но все-таки холода, которые заставили бы жаловаться Митараи, еще не наступили.
На углу Мелроуз-авеню было здание с вывеской «Коллекция ковров». Перед ним на тротуаре стояла женщина в шерстяной шляпе, простом пальто и в очках, продававшая сборник собственных стихов. Она держала в руках черный пакет с пачкой книг и, переступая с ноги на ногу, явно страдала от холода.
— Хотите купить мои стихи? — спросила женщина пьяным голосом, когда мы проходили мимо. — Десять долларов, у меня прекрасные стихи, — продолжила она.
Мы сделали вид, что не слышали, и направились к пешеходному переходу.
— Ведь их использовали в «Аиде» с Леоной Мацудзаки.
Удивленный, я обернулся и увидел смеющуюся Леону с очками на носу.
— Что-то вы задержались, я уже три сборника продала, — сказала Леона, поправляя очки. — Привет, мистер Дилейни, и вы пришли!
— Как я мог отказаться! Для меня честь встретиться с вами. Я уже уезжаю из Америки, поэтому на прощание хотел бы пообщаться с приятным человеком.
— Значит, вы уже знакомы? — спросил я по-японски.
— Как сказать, видимся всего второй раз. Он приходил ко мне с рекомендательным письмом от покойного мистера Алексона… — Леона продолжила по-английски: — Дождь прекратился, и, раз мы сбежали со скучной вечеринки, давайте прогуляемся до моего дома.
— Мне казалось, вы приехали на вечеринку на машине…
— Я просто немножко шиканула. Здесь легко дойти пешком, — сказала Леона.
Она первой начала переходить улицу. Возможно, из-за холода никто из прохожих не узнавал ее в образе бедной поэтессы.
Леона начала петь. Сначала потихоньку, а потом все громче и громче. Митараи и Дилейни присоединились к ней, а я подпевал без слов, поскольку пели на английском.
Это была длинная и веселая прогулка. Мы поднялись по крутому склону на бульвар Сансет, перешли его и продолжили подъем по Миррор-драйв. Дождь прекратился, и внизу начал открываться вид на Лос-Анджелес. Дом Леоны стоял на холме.
Зелени было много, окрестности походили на лес. Дома вокруг выглядели все богаче. Каменные изгороди цвета слоновой кости, шаровидные фонари у ворот, пальмы, проглядывающие между деревьев, бассейны, в воде которых отражались причудливые садовые светильники. Ни прохожих, ни машин не попадалось. Приятно пахло зеленью. Вся улица была в нашем распоряжении.
— О, какой сегодня приятный вечер… Здесь я свободна. Какое приятное чувство! — крикнула Леона, когда песня кончилась. Большая работа завершилась, и теперь она наслаждалась чувством свободы. — Вот мой дом. Заходите, пожалуйста. Устроим настоящую вечеринку в нашей скромной компании.
— Вы королева, — сказал господин Дилейни на удивление тихим голосом. — Более того, свободная королева. Вы живете во дворце на этом холме и каждый день смотрите свысока на жизнь внизу. В истории было много королев, но они не были такими свободными, как вы.
Леона остановилась на полпути вверх по склону и непонимающе посмотрела на господина Дилейни. Она порядком выпила. В этот момент я наконец понял это.
— Приятно было встретиться с вами, мисс Леона. Это будет хорошим воспоминанием о моей последней ночи в Америке. Удачи вам, мистер Холмс из Токио, и, если не возражаете, и вам, мистер Уотсон. Меня ждут друзья. К тому же надо собираться в поездку. Прощайте!
— Куда вы, вечеринка только начинается! — воскликнула Леона, держа под мышкой пакет с книгами.
— Пожалуйста, наслаждайтесь в компании знаменитостей. Простолюдин уходит. Удачи…
Дилейни повернулся спиной.
— Господин Дилейни, пожалуйста, скажите мне несколько слов на прощание о Ричарде Алексоне, который был вам близким другом, — сказал Митараи.
— Ричард… — сказал Дилейни. Посмотрев некоторое время в пространство, словно ища что-то в своей памяти, он слегка улыбнулся. — Старый друг, но я уже начал забывать об этом… Хороший, богатый был человек. На тяжелую жизнь не жаловался, но… был шутом.
Митараи кивнул. Но вдруг я услышал болезненный вздох, сорвавшийся с губ моего друга.
— А что скажете о Роджере?
— Он — жертва Америки, — пробормотал Дилейни. — Нет, он жертва кризиса либерального общества. Дефолиант… Какой грех… Но это было нужно ради свободы.
Он приподнял шляпу и повернулся спиной.
Затем случилось нечто ужасное. За все долгие годы моего знакомства с Митараи я никогда не был так напуган.
— А как насчет… — начал было говорить мой друг — и внезапно повалился на мокрый асфальт.
— Митараи!
— Господин Митараи!
Мы с Леоной склонились над лежащим. Пакет со стихами полетел на землю. Отошедший уже на несколько шагов Дилейни тут же вернулся.
Митараи изо всех сил сжимал зубы и беспрестанно стонал, обхватив голову обеими руками. Было видно, как он страдает.
— Голова! — бормотал Митараи по-английски сквозь стон. Ноги его судорожно дергались.
Я подумал, что это результат переутомления. Ведь Митараи не был в своей обычной хорошей форме. Не следовало заставлять его заниматься этой работой даже за сто тысяч долларов. Ведь ему так не хотелось за нее браться…
— Доктор! Что с ним? — кричала Леона.
— Голова сейчас расколется! — продолжал стонать Митараи.
— Не надо, господин Митараи, не говорите так! Вы сильный! — плакала Леона, прижимая руки к груди. — Доктор, осмотрите его! Быстрее!
— Но как здесь…
— Несите его в мой дом! Поднимайте! * * *
В другом случае я смог бы описать усадьбу Леоны, вспоминая изящные кованые ворота, прекрасный сад в южном стиле, легкую рябь на поверхности просторного бассейна, а за ним двор с ухоженным газоном, но в тот момент я от отчаяния ничего не соображал и ничего не видел вокруг. Я держал Митараи за плечи, Дилейни — за ноги. Мы несли его вдоль бассейна, мимо белых скамеек, по выложенной камнем дорожке на газоне — и наконец оказались в доме Леоны, похожем на маленький белый дворец.
Мы прошли через прихожую с двумя рядами колонн в греческом стиле. Дальше, когда Леона зажгла свет, за дверью оказался вестибюль, просторный настолько, что в нем впору было бы продолжить вечеринку, с которой мы сбежали.
— Положите его туда! Я сейчас включу отопление.
Бросив стихи на пол и стягивая пальто, Леона указала на роскошную кушетку в стиле рококо. Мы быстро отнесли его туда и постарались положить как можно осторожнее, но все-таки Митараи застонал от этого еще громче.
— Это под голову. — Леона прибежала с атласной подушкой.
Я, приподняв голову моего друга, крепко сжимавшего зубы, подсунул подушку под нее. Дилейни расстегнул на Митараи одежду и ощупал руками его шею и голову.
— Это тоже, — снова прибежала Леона, теперь с одеялом.
Сняв шляпу, очки и пальто, она осталась в изящном золотисто-коричневом трикотажном платье до щиколоток.
— Господин Митараи, может быть, вам приложить холод к голове? Доктор, что еще мне сделать? — крикнула Леона Дилейни, стоя на коленях у кушетки.
— Вызовите «скорую». Это лучше всего. У меня с собой нет никаких инструментов, без них трудно что-нибудь сделать. А сейчас меня ждут друзья, извините.
— Доктор! — закричал я.
Я хотел, чтобы он остался хотя бы до приезда «скорой». Вдруг после его ухода состояние ухудшится? Даже если он ничего не может сделать, нам было бы спокойнее сознавать, что врач рядом.
— Так нельзя, доктор,
