Александр Содерберг - Ее андалузский друг
— Что ты делаешь? Что я тебе сделал? Томми!
Тот повернулся и вышел из гостиной. Ларс лежал пластом на животе.
— Томми! — крикнул он. Ответа не последовало. Ларс прислушался, услышал, как Томми открыл входную дверь, как она снова захлопнулась. Неужели он ушел?
— Томми, не уходи!
Ларс лежал со скованными за спиной руками, прижавшись щекой к холодному полу, изо всех сил пытался думать.
— Томми! — снова позвал он через некоторое время, почувствовал свое собственное дыхание, отдавшееся рикошетом от паркета.
Теперь до Ларса донеслись неясные звуки из кухни, словно там перешептывались два человека…
— Томми, пожалуйста! Я хочу тебе кое-что сказать…
Голос Ларса звучал глухо. Он лежал лицом в пол. Время шло. Он не знал, как долго пролежал так, но внезапно в дверях ему почудился чей-то силуэт. Это был не Томми, это была женщина. Прищурившись, он узнал ее — Гунилла… Она стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку, с сумочкой через плечо.
И тут он начал понимать то, о чем до этого даже не решался думать. Дыхание стало тяжелым, он несколько раз вздохнул, закашлялся, когда страх сдавил сердце в груди.
— Что ты здесь делаешь? — проговорил он наконец.
Томми протиснулся мимо Гуниллы и вошел в комнату. В руке у него был пистолет с длинным глушителем. Ларс снова закашлялся, задыхаясь от страха смерти, еще раз обмочился, попытался было сесть, но со связанными за спиной руками это не удавалось. Вместо этого он извивался на холодном скользком полу, как тюлень на суше. Он пытался уговорить Томми, но слова звучали жалко и непонятно. Он пытался объяснить что-то Гунилле, сказать, что все несколько преувеличено, что он не должен умереть, ведь это не соответствует тому, что он сделал. Однако она тоже не обратила никакого внимания на его слова.
Томми встал за спиной у Ларса, потянул его вверх, посадил и поднес глушитель к его виску. Взглянул на Гуниллу, она кивнула. Ларс попытался что-то сказать, но получилось лишь шипение, когда из его легких вырвался воздух, пропитанный черным и душераздирающим страхом смерти.
Томми нажал на курок — раздалось «плюх, дзинь», словно кто-то кого-то сильно толкнул. Пуля прошла насквозь через голову Ларса и ударилась в стену чуть в стороне. Из левого виска Ларса вырвалась короткая струя крови, тонкая, но под большим давлением. Гунилла не сводила с него глаз. Ларс как мешок осел на пол. Томми осторожно сделал шаг назад, стал действовать методично и быстро. Присел на корточки, отстегнул наручники, вытер то место, на котором стоял.
Гунилла испытывала нечто противоположное тому, чего ожидала. Ей казалось, что будет приятно увидеть, как он умирает, что она испытает облегчение, будет чувствовать себя отмщенной за то, что он сделал с Эриком. Но вместо этого на душе у нее было грустно и пусто. Она попросила Томми умертвить Ларса именно так — чтобы он до последнего видел ее и понял, что никогда не сможет ее победить, это предрешено. Может быть, он это понял, может быть, и нет, но ее чувства в любом случае сильно отличались от того, как она себе это заранее представляла. Ей чудился какой-то трагизм в том, что неудачная и нелепая жизнь Ларса оборвется именно таким образом. Она устала от всего, что связано со смертью.
— Спасибо, Томми, — тихо проговорила она.
Он посмотрел на нее.
— Как ты себя чувствуешь?
Гунилла не ответила. Томми поднялся, держа наручники в одной руке, пистолет в другой, заглянул ей в глаза.
— Мне так не хватает Эрика, — проговорила она.
Томми вздохнул. Они смотрели друг на друга. Он поднял пистолет. Не целясь, нажал на курок. И снова короткий жесткий звук, отдача, подбросившая глушитель вверх под углом в пятнадцать градусов. Пуля попала в правую половину лба Гуниллы.
Несколько мгновений она стояла неподвижно. Казалось, она настолько ошеломлена, что сила этого изумления поддерживает в ней жизнь. Но потом ее ноги подогнулись. Она упала, где стояла, как марионетка, у которой кукловод разом отпустил все веревочки. Ее глаза смотрели в потолок, из отверстия во лбу тоненький струйкой лилась кровь.
Янссон тяжело дышал, сердце сильно билось в груди, во рту пересохло. Он изо всех сил боролся с навалившимися на него чувствами, старался собраться, отогнать лишнее, бормотал себе под нос, что он должен сделать. Он заранее составил план, никакие случайности не должны испортить дело. Томми посмотрел на Гуниллу, перевел взгляд на Ларса. Внушил себе, что это всего лишь два неодушевленных предмета.
Томми открутил глушитель, засунул в карман, положил пистолет на пол, достал из маленького полиэтиленового пакета кисточку и легко провел ею над курком, где находились невидимые следы пороха, а потом — по правой руке Ларса в мягкой складке между указательным и большим пальцем. Затем вложил пистолет ему в руку, проверил его положение, как если бы произошло самоубийство Ларса Винге. Наручники он оставил в спальне. Криминологи обнаружат легкие, почти невидимые следы на его запястьях, и наручники в спальне наведут их мысли на то, о чем думают все, когда видят подобное в спальне.
Присев на корточки рядом с Гуниллой, Томми обследовал содержимое ее сумочки, выискивая малейший намек на что-либо, связанное с расследованием. Он знал, что она не носит с собой ничего такого, — в этом вопросе она всегда проявляла предельную осторожность, как и он сам.
Он связался с ней, когда просмотрел и прослушал материалы, полученные от Ларса при встрече на Мария-торгет. Делать из этого большого скандала он не стал — просто заявил, что ему известно, чем они с Эриком занимались, и что он хочет получить свою долю. Поскольку они не первый день знакомы, она спокойно спросила сколько. Половина, предназначавшаяся Эрику, его вполне устроит. Она ответила: «О’кей».
После того как самоуверенный Ларс Винге рассказал ей на похоронах, что дал ее брату умереть, она добавила в договоренность еще один пункт — ей хотелось самой решить, как умрет Ларс. Это не вызвало больших проблем. Однако ее саму он застрелил с тяжелым сердцем, ибо чувствовал некое единение с Гуниллой. Впрочем, других вариантов все равно не было, Томми слишком хорошо знал Гуниллу. Через некоторое время она в любом случае отобрала бы все обратно, такая уж она. Ему пришлось бы постоянно оглядываться через плечо, ожидая подвоха. Между тем главной причиной являлось то, что Томми увидел в бумагах, полученных от Ларса, определенные суммы. В тот момент он понял одну вещь, которой не мог пренебречь. Его жена Моника. Деньги умеют спасать жизнь. С такими деньгами он сможет положить ее в платную клинику, удлинить ее жизнь, может быть, даже вылечит ее. Существовал и еще один аспект — маленький, но столь весомый. Смутное ощущение, что, открывая холодильник с желанием напиться, он находил там лишь пару бутылок пива. Чувство дефицита. Иначе он, пожалуй, закрыл бы на все глаза. Все или ничего. Но, получив сумку с материалами от Ларса Винге, просмотрев их в тот же вечер, Томми увидел профицит. Профицит, который был почти у него в кармане, — только руку протянуть. В эту секунду дальнейший путь нарисовался четко и однозначно. Все стало ясно как день.
Эва Кастро-Невес находилась в Лихтенштейне. Ей было дано задание поступить определенным образом с деньгами, полученными от Гусмана. Но теперь, когда сделка сорвалась, у нее появились другие задачи. После разговора с Гуниллой она перевела деньги на счет, с которого Томми мог снимать их по своему усмотрению. Теперь Томми позвонит Кастро-Невес и скажет, чтобы она перевела на его счет и деньги Гуниллы, оставив себе десять процентов. Если она начнет упрямиться, он свяжется с Интерполом, который выкопает ее из-под земли. У него целая сумка доказательств, где ее имя фигурирует на каждой второй странице. Эва Кастро-Невес не станет спорить, в этом он был уверен.
Томми сделал еще круг по квартире Ларса Винге, убедившись, что нигде нет ничего, связанного с расследованием. Похоже, все чисто. Он продумал все, что могло заинтересовать криминологов. Он знал, как они работают, — иногда они бывают совершенно невыносимо педантичны, когда нужно что-то найти.
Почувствовав, что все под контролем, Томми оставил Гуниллу и Ларса, вышел на улицу, сел в свой «Бьюик Скайларк GS» и завел его. Он вдавил педаль газа левой ногой, перевел рычаг в положение «D». Мощный мотор завыл, вся машина затряслась, когда сцепление переключилось на нужную передачу.
Томми поехал прочь, домой к Монике и дочерям. Сегодня вечером они будут жарить мясо на веранде. Он кивнет через забор соседям, Кристеру и Агнете, отпустит какую-нибудь шуточку, чтобы Кристер засмеялся, он всегда так делает. Затем Томми спросит Ванессу по английскому, который ей задали на лето. Она будет иронизировать по поводу его произношения, а он — намеренно утрировать свой акцент, и они будут смеяться. Эмили зависнет у компьютера. Он велит ей выйти из Интернета. Некоторое время она будет дуться, но потом это пройдет. После того как они немного посмотрят телевизор, Моника предложит поиграть в нарды и выпить кофе на веранде с кусочком того чудесного рулета, от которого они оба давно попали в зависимость. Моника выиграет у него партию. Потом они пойдут и лягут в постель, будут читать, лежа рядом, — он свой журнал про машины, она — какой-то женский роман. Прежде чем погасить свет, он потреплет ее по щеке и скажет, что любит ее. И она, сильная, не сломленная своим постоянно ощущающимся заболеванием, ответит ему что-то хорошее… Примерно так. Некоторое время все будет идти, как обычно, а потом он возьмется за дело и спасет свою жену от медленного и мучительного удушья.
