Наталья Солнцева - Иллюзии красного
– Привела ее в чувство. Как обычно. Потом напоила крепким чаем. И мы решили прийти к вам.
– У меня кашель не проходит, – сказала Валерия, – хотя все, что вы мне посоветовали, я принимаю.
Борис Иванович вздохнул. Посмотрел на нее долгим, сочувственно-всепонимающим мудрым взглядом. Ему была ясна природа проблем этой женщины – ее губит страсть к деньгам и беспорядочная личная жизнь. Но как ей скажешь об этом? И разве она с этим согласится? Она будет требовать лекарств, рекомендаций и ждать, что это ей поможет.
– Я думаю, вам надо восстановить мир в душе, Валерия. Тогда ваш организм сам справится с болезнью.
– Мы согласны с вами, Борис Иванович, – вмешалась Тина. – Но как это сделать, конкретно?
– Что именно? – Доктор старался продолжать быть любезным, но напористость посетительниц начала его раздражать. Люди сами не знают, чего хотят, а требуют, чтобы он научил их этому.
– Самое главное – как восстановить мир в душе, о котором вы говорите? Как это сделать? Какие шаги нам следует предпринять?
Борис Иванович растерялся. Он любил говорить много и общо, а конкретные вопросы ставили его в тупик. Долго молчать невежливо, а что говорить, не сразу сообразишь.
– Нужно молиться, – наконец, мягко произнес он. Никаких следов внутренней борьбы на его лице не отразилось. Он говорил искренне. – Необходимо очиститься.
– «От скверны» – мысленно добавила за него Валерия, и ей захотелось выйти из кабинета на свежий, пахнущий дождем и мокрым асфальтом, воздух.
– Мы ждем от жизни только удовольствий и радостей. Но как можно веселиться, когда вокруг столько страданий? Как может быть здоровым сердце, которое болит обо всех несчастных? – Борис Иванович тут же наяву ощутил болезненную пустоту в груди и невольно поморщился. Он переживал боль своих пациентов как свою собственную, излучая доброту и утешение. – Путь страданий дает нам возможность родиться заново, стать чистыми как телом, так и помыслами. Отрешиться от мирских соблазнов, пустой суеты. Они – только иллюзия благополучия, а на самом деле приносят нам многие печали. Грустно смотреть, как люди губят сами себя…
Тина заерзала в кресле. С одной стороны ее одолевало мучительное желание немедленно как следует вымыться, – она вдруг ощутила себя до неприличия грязной и бессердечной, так что на мгновение стала сама себе противна. Но только на мгновение. Мимолетное самоуничижение сменилось волной протеста, хлынувшей из ее глубинного источника, где она воспринимала себя с гордым достоинством и любовью, примиряясь с собственными ошибками и заявляя свое право на совершение ошибки. Она никогда не замахивалась на безгрешность, и считала, что даже если совсем никогда не предпринимать никаких движений из боязни содеять грех, то все равно наживешь неприятности. Таков уж этот мир. Хорош он или плох, но мы живем в нем. Бездействие гораздо опаснее действия, пусть порой и безрассудного, и ложного. Бездействие сродни смерти, чем бы его не оправдывали. А свою силу нельзя отдавать никому, в том числе и самой смерти. И потом, кто возьмет на себя смелость оценить степень добра или зла, совершенного им? Где эти критерии, и кто их установил?
Валерия же чувствовала себя в присутствии Бориса Ивановича, особенно когда он говорил, – как на представлении безукоризненно разыгранной пьесы, своего рода театре одного актера, который достиг такого совершенства в исполнении своей роли, настолько сжился с ней, что перестал различать жизнь и сцену. Он произносил не написанные в сценарии и заученные слова, а как бы свои собственные, выстраданные и выношенные годами нелегких раздумий о сути человеческой. Но какая-то неуловимая, необъяснимая логикой, затаившаяся в непроницаемой глубине фальшь превращала бриллиант в дешевую подделку. Менее проницательные люди, завороженные его ослепительно-радужным сиянием, не могли этого заметить, как не может дилетант отличить истинно драгоценный камень от искусной имитации. Но специалист сделает это без труда, не столько при помощи специальных знаний, сколько благодаря выработанному годами опыта чутью.
– А что вы читаете? – поинтересовался Борис Иванович, заранее предугадывая ответ и всем своим видом демонстрируя немой укор.
Он заметил, что его речь производит на женщин впечатление, и приободрился. То, какого рода это впечатление, оставалось для него скрытым плотной завесой самолюбования, поэтому он с жаром прокручивал в уме следующие многозначительные фразы, которые скажет, когда посетительницы ответят на его вопрос. Что они могут читать? Душещипательные любовные романы или столь модные нынче детективы, в лучшем случае, какую-нибудь «психологическую» дребедень. Разве таким людям доступна истинная глубина духовной и философской мысли? Это им скучно, – уже на третьей странице начинается мигрень или неодолимо клонит в сон.
Валерия как раз собиралась ответить. Прямая по натуре, она чуть было не сообщила, что последнее прочитанное ею – дневник гувернантки-француженки, кстати, прекрасно написанный. Но вовремя прикусила язык. А поскольку лгать как следует она не напрактиковалась, – то же в равной степени касалось и Тины, – то возникла заминка.
Доктор был удовлетворен. Так он и думал. Им стыдно признаться. А выдумать что-то не так-то просто.
Тина прочитала его мысли по выражению глаз и лица, и ей стало смешно. Она могла бы поставить этого Бориса Ивановича в тупик обсуждением любого литературного жанра. И по роду деятельности и по своей огромной склонности к эстетике, в том числе и литературной, она прочитала и знала досконально всю русскую и зарубежную классику, поэзию, философию, одновременно прекрасно разбираясь в современных изданиях. В какую-то секунду она открыла рот и… остановила себя. Ей вдруг стало жалко этого человека, который под толстым слоем напускного смирения скрывал тяжело раненное болезненное самолюбие. Она могла бы его убить своими словами… но ведь это было совершенно ни к чему. Он медленно убивал себя сам, погребая под таким количеством пепла, что искра жизни уже едва теплилась.
Примерно то же самое чувство испытала и Валерия. Они бы очень удивились, если бы могли сравнить свои мысли и ощущения.
Борис Иванович встал и с важным видом направился к полке с книгами; выбрав там небольшую книжицу в темном переплете, он протянул ее Валерии.
– Вот. Очень рекомендую. Нужно начинать постигать вечное и духовное.
Валерия вежливо поблагодарила и прочитала название: «Жизнь после смерти». Ей вдруг захотелось сказать доктору, что она об этом знает гораздо больше, чем он может вообразить. Вместо этого она просто спрятала книгу в сумочку и бросила взгляд на Тину. Та его совершенно правильно поняла: нам тут больше делать нечего.
Едва они собрались уходить, как Валерия внезапно ощутила внутри себя странное и сильное напряжение, как будто у нее на уровне лица возник яркий горячий шар, и в то же мгновение огромное, сильное и всепроникающее облегчение смыло усталость, страх и боль последних дней упругими и легкими потоками, возникшими в теле и вокруг него…
Борис Иванович застыл на полуслове, вытаращив глаза и уставившись на окно с испуганным и растерянным выражением лица. В первую минуту ни Тина, ни Валерия не поняли, в чем дело. Смертельная бледность покрыла лицо доктора, он оцепенел и не мог оторвать взгляд от бордовой шторы в атласную полоску… Штора горела! Она занялась с краю, ало вспыхнувшим свечением, которое за пару секунд превратилось в обыкновенный огонь, вяло разгорающийся. Тем не менее пламя крепчало, пока все трое, потеряв дар речи и не в силах двинуться с места, наблюдали за этим жутким и необъяснимым зрелищем. По кабинету пополз едкий и темный дым: штора оказалась синтетической.
– Что это? – робким и дрожащим голосом спросил Борис Иванович, пытаясь встать со своего крутящегося кресла. Это у него не сразу получилось. С трудом выбравшись из-за стола, он кинулся к двери с истошным криком: «Пожар! Горим! Помогите!» – и, забыв о пациентках, размахивая руками и развевающимися полами халата, понесся по коридору. Это было уже выше его сил! Какое же тут смирение выдержит? Теперь его решили поджечь! И кто? Вполне с виду приличные женщины. Что им всем от него надо?
У Валерии подкосились ноги, и она опустилась на стоящую в углу кушетку. Перед ее глазами возник экстрасенс Игнат, носящийся по своей «лаборатории» с тряпкой и сбивающий пламя с развешанных повсюду пучков трав. Неужели?..
– Валерия! – Тина не позволила ей блуждать по задымленным коридорам своего ума. Нужно было что-то делать. – Давай сюда покрывало с кушетки! И лейку!
Она с трудом подобралась к окну, заставленному с одной стороны столом, а с другой – кадкой с китайской розой, и сильно дернула штору.
Дым, выползший из отрытой доктором двери кабинета, взбудоражил персонал и немногочисленных больных. Кто-то уже звонил, вызывая пожарных; уборщица с ведром воды торопливо бежала из процедурной, на ходу сообщая в открывающиеся двери о пожаре. Борису Ивановичу стало плохо, и его отхаживали две врачихи в кардиологическом отделении, в самом конце коридора.
