Падение Ворона - Данил Корецкий
— Ну, что? — поднял стограммовый стаканчик, наполненный почти до краёв, Гангрена. — За кого пить? За хозяев-то пить надо, а не получается!
— Я не обижусь, если за меня не выпьете, — сказал Молот.
— За тебя нельзя, — кивнул Гангрена. — И за Ворона нельзя. А вот за Марусю — можно!
— За кого хотите, за того и пейте! — сказала Маруся. — Моё дело — бабье.
— А давайте за Марусю!
Гангрена чокнулся с Мясником, чокнулся с Колхозником и потянулся было к Молоту, но Молот свой стаканчик отвел в сторону.
Три мокродела одним длинным глотком опустошили свои посудины. А Молот пить не стал, поставил стаканчик обратно на стол.
— Что, западло с нами пить? — спросил Гангрена, высасывая соленый помидор.
— Повод не тот, — сказал Молот.
— А чё ж тогда затеяли пьянку? Мы-то не просили… Не просили ведь мы, а, пацаны?
— Не-а, — с набитыми ртами замотали головами Мясник с Колхозником.
И вдруг, на лице Гангрены, вместе с накатившей вмиг бледностью, проступило ужасное понимание.
— Отравили, суки! — вскрикнул он и вскочил.
Каштан дёрнулся и сунул руку за спину. Но в это время Маруся вынула руку из-под фартука, а в ней оказался длинный и острый нож, тот самый, которым она так виртуозно умела пластать мясо. Нож описал полукруг и воткнулся Каштану сверху прямо за левую ключицу, провалившись по самую рукоятку. Как будто на лифте съехал прямо в сердце. Тот уронил взведенный «ТТ», кулем свалился с табуретки, несколько раз дернулся и, скрючившись, затих. Молот с неожиданной ловкостью выхватил свой «браунинг», повел слева направо, но он уже не понадобился. Гангрена схватился за горло и во весь рост упал на землю. Колхозник, который жадно ел котлету, подавился и ткнулся лицом в тарелку. Мясник, не понимая в чём дело, вскочил, но тут же ноги подогнулись, и он упал, присоединившись к своим товарищам.
— Хорошо сработала, Маруся! — сказал Молот, пряча непригодившийся пистолетик.
— А ты говорил — зря я эту бутылку держу, — сказала жена. — Вишь, пригодилась! Это меня Машка Скорохватка научила, у неё несколько раз бывало, когда «заряженная» бутылочка помогала…
— А с этими, что делать будем? — спросил Молот.
— Да сейчас я их брезентом накрою, вроде как мешки с картошкой, а ночью надо будет вниз, в лощину стянуть, да в люк сбросить, — сказала Маруся.
— Зачем возиться? Пусть тут и лежат, прикрой только! — махнул рукой Молот. — Соберись, надо делать ноги. В овраге отсидимся, а ночью уедем в Мурманск. Там есть пара верных корешей… Если живы еще…
— В Мурманск, так в Мурманск! — ответила Маруся. — Все равно тут ловить нечего!
— Ну, принеси тогда чего-нибудь, чтобы я выпить мог за упокой их черных душ! — сказал Молот.
Маруся скрылась в доме и через некоторое время вынесла початую бутылку водки и чистый стакан, сама наполнила его до половины, причем Молот заметил, что руки у нее не дрожат.
Молот поднял водку, подумал, пожевал губами…
— Да нет, не буду я за этих тварей пить! Давай за Константина!
— За Константина и я выпью!
Маруся сбегала ещё за одним стаканом, и, чокнувшись, они выпили за здоровье своего сына.
— Хорошо бы к нему податься, — проговорила она.
— Далеко слишком забрался. Специальные паспорта получать надо. Да и не факт, что выпустят, — мрачно ответил муж.
— Тоже правильно, — покладисто сказала Маруся. Она была хорошей женой и мужу не перечила.
* * *Ночью на вокзале жизнь кипела, как днём. Люди шныряли туда-сюда по освещённым фонарями платформам под звуки объявлений о прибытии и убытии поездов, металлический лязг сцепок и дверей, скрип тормозов и шипение пневматики. Быстроглазые парни рыскали по залу ожидания, разглядывая вещи дремлющих на деревянных лавках пассажиров, нервно переходили с места на место бомжеватые девицы, которые в табеле жриц любви занимали самую нижнюю ступеньку «вокзальных».
Немолодая пара, не задерживаясь, прошла сквозь зал ожидания и вышла на перрон. Мужчина был в мятых рабочих штанах, военном бушлате цвета хаки, маленькой кепочке-восьмиклинке, в руке он держал небольшой допотопный чемоданчик из обшитой дерматином фанеры с металлическими уголками. На женщине — длинный лапсердак неопределенного цвета, верхняя часть туловища и голова замотаны платком, на плече матерчатая сумка. Для бановых[21] они не представляли интереса, тем не менее и востроглазые пацаны, и размалеванные биксы проводили их острыми взглядами.
Они перешли по деревянному настилу через рельсы к третьему пути. Там уже стоял поезд «Тиходонск — Мурманск». У плацкартного вагона под номером «шесть» ожидали начала посадки не больше десяти человек: курортный сезон давно закончился и отдыхающие на югах успели вернулись в свои палестины…
— Уже и не помню, когда я так ездил, — проговорил Молот, сторожко оглядываясь по сторонам. — В основном, в вагонзаках парился, с вологодским конвоем…
— Чего стремаешься? — полюбопытствовала Маруся. — Увидел кого?
— Да нет пока… Просто нас местная шушера в упор рисовала…
Проводница открыла дверь, дождавшись очереди, они поднялись по железным ступеням и заняли свои места — два нижних, в конце почти пустого вагона. Неподалеку устраивались три челночницы с огромными, туго набитыми сумками, впереди весело шумела молодежная компания, двое небритых кавказских мужчин сели на боковые места напротив, но принюхались и, наморщив носы, с возмущением ушли вперед. Надо сказать, что здесь действительно пахло туалетом, но видавшая виды семья Вороновых не обращала внимания на такие мелочи.
Поезд плавно тронулся и начал набирать ход. Проводница растопила титан, и вагон наполнился запахом сгорающих дров. Челночницы собрались ужинать и пришли просить нож — порезать цыпленка.
— Что вы, девчата, откуда у нас ножи? — лучезарно улыбаясь, спросила Маруся. Нож они все же нашли — по вагону потянуло запахом курицы-гриль и соленых огурцов.
— Там ноги не вытянешь, — развалившись, продолжил Молот всплывшую из глубин памяти мысль-воспоминание. — По восемь человек набивали, по десять… Как сельди в бочке…
— Может, больше никого и не будет, вдвоём поедем, как барин с барыней? — загадывала Маруся. — Я слышала, есть такие вагоны, где купе на двоих…
Она не успела закончить
