Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
— Вы же вчера еще в горячке лежали! На вас и сейчас лица нет! — сказал Секеринский. — Ну, просто или не просто вы шли — это мы выясним позже, сейчас не до вас. Посидите пока здесь.
Ослепительная вспышка в квартире Варакуты, крики ужаса и внезапно погасший во всем квартале свет отвлекли полковника. В окне осажденного дома появилось растерянное лицо ткача, освещаемое пламенем, охватившем вагон конки.
— Блядь-матушка! — в ужасе крестясь, крикнул тот. — Замирение! Замирение, братцы! Бесовство какое-то! У нас Михалыч сгорел! За титьки в стене дернул — и сгорел! Керосин на ем вспыхнул!
***Помещения посольства, до этого залитые электрическим светом, погрузились во тьму.
— Отцепитесь от меня, Черевин, — сквозь зубы сказал в темноте царь, почувствовав, как чьи-то пальцы ухватились за край его кирасы.
— Опасность, Ваше Величество!
— К черту! Если вы меня уроните еще раз, я вас в отставку! Да что же вы делаете!
— Император почувствовал, как что-то железное и плоское ткнулось ему в нос.
— Папа, а почему стало темно? — спросил цесаревич, зашедший в устроенный в гостиной буфет взять бокал шампанского и растерявшийся в наступившей темноте.
— Господа, мсье! — сказал во тьме военный атташе посольства. — Не волнуйтесь, сейчас зажгут свечи.
Зашаркали по паркету подошвы лакеев, зажглась сначала одна свечка, потом другая, постепенно по всему посольству засветились тысячи огней, отражаясь в позолоте лепнины. Перед гостями, находившимися в тот момент в гостиной, открылась странная картина. Перед царем на коленях стоял генерал Черевин, демонстрируя всем непонятные надписи краскою «Прав.» и «Лев.» на подошвах сапог. Черевин держал на вытянутых руках поставленное на пол вертикально тяжеленное блюдо под осетра, которое закрывало царя до самого подбородка. Сам осетр изогнулся вопросительным знаком и вовсе упал бы, когда бы генерал не прижимал его к блюду своим багровым носом. Вся плешь его и свитские погоны с вензелями были покрыты морковью и петрушкой.
Царь брезгливо вышел из-за блюда и направился в танцевальную залу, где преображенский оркестр, сидевший в специально устроенной ложе за колоннами, заиграл мазурку, и гости по команде барона Менгдена, дирижировавшего в этот вечер танцами, продолжили развлекаться. Черевин опустил блюдо на пол и сгреб на него все-таки упавшего осетра. Лакеи помогли генералу подняться на ноги, другие тотчас кинулись убирать с пола морковь и зелень. Распорядившись доставить ему новый мундир, Черевин, стараясь не привлекать внимания, удалился в уборную, где заперся в кабинке. Сердце болело, очень хотелось выпить…
Проснулся он от стука в дверцу.
— Ваше превосходительство, мундир и депеша.
Черевин открыл защелку и первым делом схватил телеграмму. Она извещала, что Полюстрово с боем взято, а на Шпалерной идут упорные бои за квартиру Варакуты. Дружина священника Свиноредского, вместо того чтобы, как предполагалось, идти на посольство, вместо этого тайно выступила в сторону Полюстровского участка и заняла «Баварию».
Спешно переодевшись, генерал Черевин выскочил из уборной и столкнулся с царем.
— Ну что, Черевин, мне уже можно напиться? — раздраженно спросил Александр. — Вы мне скажите, когда можно.
— Нет, Ваше Величество, пока нельзя, по всему городу бои. Тайная лига вашего брата укрепилась в пивоваренном заводе «Бавария» и на Охтенской мануфактуре. Дозвольте отдать приказ новочеркассцам о штурме?
— Так значит еще нельзя? — вздохнул царь. — Ну, пусть возьмут.
***Пожарные тройки Александровского пожарного резерва и Охтенской пожарной команды прибыли к пылавшему зданию Полюстровского участка практически одновременно. На снегу горою лежали наспех вытащенные пожитки, около них стоял часовой. То и дело в догорающем участке потрескивали револьверные патроны, но уже не так часто, как прежде. Обескураженные городовые гуртом стояли в стороне, окруженные со всех сторон вооруженными солдатами.
Отдав распоряжения пожарным, Резванов соскочил с саней и побежал к группе людей, среди которых он различил пристава Сеньчукова в валенках и накинутой на плечи медвежьей шкуре. Рядом стояла его жена, тоже в валенках на босу ногу и замотанная с ног до головы в одеяло. Дочка пристава сидела на тюке, испуганно сжавшись, и теребила за косу фарфоровую куклу.
— Все живы? — спросил Резванов, подбежав к ним. — Давай, Иван, несите вещи в сани, живо поедем ко мне. А городовые в новое здание сами все перенесут.
— Не разговаривать с арестованными! — прикрикнул на него часовой и выставил штык.
— Как арестованные?! Иван, что произошло?
— Не разговаривать! — оттеснил Резванова часовой. — Отойди, стрелять буду!
— Что там у тебя, Кукушкин? — окликнул его Алексиано, вытягивавший с солдатами из развалин сарая полуобгоревшего, но нестерпимо ароматно пахнувшего свина. — Эх, хлеба надо было взять да соли на патронные санки!
— Господин брандмейстер с арестованными разговаривать хочут, — ответил часовой.
— Это они зря, я бы на их месте подальше держался, — ответил Алексиано.
— Их велено в Охранное отделение доставить для допроса. Сейчас из полка за ними сани с конвоем прибудут.
Алексиано с солдатами поволокли свина к куче вещей, в которой Попенгут ковырялся ножнами шашки в надежде найти себе чего-нибудь ценное.
— Эх, Иван Александрович его к Пасхе выкармливал… — с сожалением покачал головой при виде свина помощник пристава, сидевший тут же рядом с телеграфным аппаратом Морзе.
— Военный трофей, тут уж ничего не попишешь, — весело сказал Алексиано.
— Погодите, а это что такое? — вдруг удивился Попенгут, вынимая из кучи вещей брошюрку и становясь к пламени пожара таким образом, чтобы оно освещало титульный лист.
— Это наш пристав только что из типографии Корнатовского получил тираж своего сочинения.
— «Исторические данные о полюстровских минеральных источниках, собранные И. А. Сеньчуковым», — вслух прочитал Попенгут. — Да тут их целый воз! Алексиано, на сколько, по-твоему, потянут эти книжицы?
— Лет на пять ссылки.
— По весу.
— Пуда на два.
— Ну-ка, вставайте, господин помощник пристава, садитесь к телеграфу. Вы с кем отсюда можете связаться? Прекрасно! Тогда немедленно отправляйте в градоначальство депешу, чтобы доложили генералу Черевину: пристав Полюстровского участка арестован, взят транспорт нелегальной литературы — 2 пуда брошюр, сочиненных арестованным господином Сеньчуковым. Ожидаю дальнейших распоряжений. Подпись: капитан Попенгут.
— Да какая же то нелегальная литература! — запротестовал помощник пристава, но Попенгут направил на него револьвер.
Помощник пристава подключил аппарат к батарее и взялся за ключ. Пять минут прошло в напряженном ожидании. Наконец аппарат ожил и застучал, оставляя на ленте чернильные следы.
— Это что же, уже нам пишут или все еще мы пишем? — спросил удивленный капитан.
— Вам пишут, — сказал помощник пристава, вставая. — «Капитану Попенгуту немедленно взять Баварию. Приставшу Сеньчукову доставить Черевину.» Подпись: «Александр».
Капитан выпрямился и набрал в грудь обжигающего морозного воздуха.
— Алексиано! — гаркнул он. — Ко мне! Государь император повелел нашей роте взять Баварию! Отвести арестованных в новое здание участка и запереть там, оставив двух часовых и прапорщика Перепечу — ему через месяц в отставку. А госпожу приставшу отвезите в город, как велено. Людей построить в походном порядке. Через двадцать минут выступаем.
— А свин?
— Бросьте его здесь. У баварцев свиньи еще лучше. Там, говорят, такое пиво — не нашему чета.
Приказание, которое в другое время повергло бы всех в изумление и оторопь, после штурма полицейского участка никому удивительным не показалось. Городовые и пристав с семейством и прислугой были отведены в новый дом и заперты в нем, а новочеркассцы выстроились вдоль санного следа, проложенного вдоль Большой Охтинской дороги к Неве.
Пока взводные командиры строили солдат, Попенгут подобрал валявшийся на снегу глобус и, встав в величественной позе, отряхнул с него снег. Освещенный мерцанием догорающего участка, он чувствовал себя Суворовым, собирающимся совершить победный бросок… но куда же? Ага, вот — на Мюнхен!
— Люди построены! — сообщил подбежавший Алексиано. — Куда идем?
— На Баварию! — Попенгут ткнул большим пальцем в глобус.
— Пешком, что ли?
— Полагаю, на вокзале должен стоять эшелон.
— Может, Лизарху стоит доложиться?
— Не стоит. У меня именное повеление от Государя. — Попенгут бросил глобус и гордо зашагал к выстроенной роте.
Алексиано со вздохом пнул румяного свина, оторвал от телеграфного аппарата ленту и побежал следом.
