Пер Валё - Современный шведский детектив

— Комок нервов. Судя по голосу, она страшно расстроилась, что мы интересуемся Стрёмом. Сказала что-то вроде: мол, кажется, ничего никогда не уладится. Никогда не изменится к лучшему… в таком вот духе.

Бекман доложил о результатах обыска в комнате Стрёма.

— Помещение на вид прямо-таки нежилое. Но мы нашли одну штучку, которая имеет огромное значение… Решающее…

— Что именно? Пластмассовые пули?

— Совершенно верно, — сказал Бекман. — Я не успел сравнить их с той, которую извлекли из тела Фрома. Но сегодня вечером все будет известно абсолютно точно. Тут у меня небольшой списочек важнейших находок. — Он развернул лист бумаги. — Так вот, — медленно начал он, — я не буду все зачитывать, но… сберкнижка на шестьдесят пять семнадцать, два банкнота по десять крон в ящике письменного стола, зачетка, альбом с чертовой уймой объявлений о приеме на работу и масса писем, где ему сообщали об отказе… своего рода личная летопись, — задумчиво проговорил Бекман и продолжал, обдумав сказанное: — Комната довольно-таки пустая. Фотография женщины, видимо жены, и снимок новорожденного младенца. Одежды немного, зато весьма много книг на полках плюс материалы какого-то исследования, разбросанные по всей комнате. Анкеты, таблицы, блокноты с записями, какие-то бумаги и прочий хлам в том же роде. Наверно, это как раз те исследования, о которых вы говорили.

— Где ты нашел пули? — спросил Хольмберг.

— На письменном столе. Прямо посередине. Пять штук в обойме.

— Когда случилась та кража со взломом в оружейном складе? — поинтересовался Улофссон. — Ну, насчет которой справлялся Удин?

— Сейчас посмотрю, — сказал Хольмберг. — Кажется, справка у меня где-то здесь, куда-то я ее сунул несколько дней назад. — Он начал ворошить бумажки и наконец воскликнул: — Вот! Двадцать шестого апреля.

Вечером Хольмберг никак не мог заснуть.

На улице было тепло, дело шло к полнолунию.

Он чувствовал какое-то напряженное беспокойство.

Точно накануне важной операции.

Тут сомнений быть не могло.

Но где же он?

Предстоит долгая и изнурительная погоня за тенью?

Он перевернулся на живот и взбил подушку.

— Не спится? — тихо, сонным голосом спросила Черстин.

— Я тебя разбудил?

— Мммм… немножко…

— Ты спала?

— Кажется…

— Чертовски жарко, — сказал он.

— Скорее, это ты чересчур уж горяч.

— Может быть. Но теперь все так близко. — Расплата?

— Что?

— Расплата за Бенгта… это она близка?

— А! — фыркнул он. — Брось ты! Тоже мне… моралистка нашлась!

— Тс-с! Не так громко. Ингер разбудишь.

— Дело не в расплате, не в мщении, — задумчиво проговорил он. — Дело в том, чтобы схватить безумца, который убил одного человека и едва не убил второго. Но это не месть. Мы просто обязаны выполнить свой долг, несмотря на все частные эмоции. Впрочем, когда все останется позади, будет, конечно, здорово…

Несколько минут оба молчали.

— А если уж говорить о мести, — сказал он, — то это была бы месть всем преступникам… месть общества… а мы только ее орудия. Нет, как будет хорошо, когда все останется позади.

— Бенгт до тех пор вряд ли доживет.

— Как знать… только при чем тут это?

Понедельник уступил место вторнику. Часы пробили двенадцать, и началась гонка нового дня.

Глава двадцать третья

С Биргиттой Стрём беседовал Хольмберг.

Когда он утром пришел в управление, она уже сидела там и ждала. Они поднялись в его кабинет.

В комнате пахло затхлостью. Хольмберг подошел к окну, откинул штору и распахнул рамы.

На улице было уже тепло, на небе ни облачка.

Два воробья сновали в сквере возле управления.

Хольмберг устал.

Поспать ему удалось всего несколько часов.

Что же такое случилось с ночами?

Либо он мучился бессонницей, либо что-нибудь поднимало его с постели. И тогда он опять-таки не спал.

Обернувшись, он увидел, что Биргитта Стрём остановилась в дверях.

— Садитесь, садитесь, — пригласил Хольмберг.

— Спасибо.

Она опустилась на краешек стула.

Хольмберг посмотрел на нее. Первая мысль была: внешность самая заурядная, ничегошеньки не говорящая. Маленькая и худая, почти хрупкая. Лицо бледное, каштановые волосы до плеч чуть взлохмачены. Взгляд усталый, упорно смотрит в пол.

Одета она была в короткую юбку и белую блузку с черным жакетом. На руке часы. Никаких украшений: ни колец, ни браслетов, ни серег, ни броши.

Только губы бросались в глаза — ярко-красные, они резко выделялись на бледном лице.

Не такими ли красными губами наше воображение наделяет проституток? — подумал Хольмберг и тотчас устыдился, поймав себя на этой мысли.

— Как самочувствие? — спросил он.

— Я… устала…

— Гм…

— Чго он, собственно, натворил, Стефан?..

— Почему ты спрашиваешь… Можно на «ты»?

— Конечно.

— Так почему ты спрашиваешь?

— Ну… — Она подняла глаза и слегка пожала плечами. — Иначе зачем полиции его искать, если он ничего не сделал? Ведь наверняка что-то сделал. С ним самим-то ничего не случилось? — Она вдруг застыла и посмотрела ему прямо в глаза.

— Случилось? Нет, не думаю. Мы подозреваем, что он замешан кое в чем, случившемся на прошлой неделе.

— В чем же? Расскажи, в чем дело, не надо держать меня на взводе.

— У нас есть основания полагать, — Хольмберг точно прыгнул очертя голову в омут, — что Стефан Стрём причастен к убийству директора Фрома и к покушению на убийство комиссара Турена, имевшим место на прошлой неделе.

— О-о… нет… — Она закрыла лицо руками. Но не плакала. — О нет… только не это… только не это… ведь и так…

— Ведь и так?

— Я имею в виду… его вечно преследовали неудачи… заботы…

— Гм…

— Значит, это он… стрелял? Я читала об этом в газетах и видела по телевизору. Он? Стефан? Он стрелял?

Черт, подумал Хольмберг, слегка вздохнул и сел за стол. Сложил руки на столе и посмотрел ей в глаза.

— Не знаю, но кое-что говорит за это, — медленно сказал он. — Но я не знаю. Хотя думаю, что так оно и есть. Нам необходимо поговорить с ним. Вдруг это не он. Но пока нам неизвестно, где он, пока мы его не найдем, пока мы будем подозревать, что у него есть основания скрываться, — до тех пор мы будем думать, что совесть у него нечиста.

— Боже мой…

— Мне очень жаль, — тихо сказал Хольмберг. — Но так уж вышло.

— Да… — Она едва заметно кивнула и перевела дух. — Да, я понимаю.

— Так, может, расскажешь немного о нем? Я имею в виду, вдруг это натолкнет нас на мысль, где он прячется. Во всяком случае, мы получим более четкое представление о том, что произошло и почему.

— Где он, я не знаю… Но могу рассказать о нем.

— Э-э-э… сигарету? — Хольмберг протянул ей пачку.

— Нет, благодарю… а впрочем… Он поднес ей спичку.

— Я встретила Стефана в шестьдесят шестом. Через два года мы поженились, и в это же время он закончил университет. Не бог весть как: он никогда полностью не сосредоточивался на учебе, всегда у него была масса других дел — землячество, политработа и все такое. Материальное положение у нас было не блестящее. Я, конечно, зарабатывала, четыре года трубила ассистенткой у врача, а других источников дохода у нас под конец не осталось. Сбережения мои ушли на жилье, мы поселились в двухкомнатной квартире, которая стоила нам четыреста крон в месяц… ну и кое-что пришлось купить. Мебель, циновки, кровати, стол, стулья, кресла, диван и прочее… тоже немалые деньги. До того как мы поженились, я снимала меблирашку с полным пансионом. Поэтому вещей у меня почти не было. Стефан жил в общежитии. Сбережений у меня гроши, откладывать было особенно не из чего, да я и не стремилась к этому… относилась к будущему несколько беззаботно. На квартиру в общежитии мы претендовать не могли, где уж нам. Да… после окончания курса он начал искать работу. Отвечал на объявления и как только не пробовал — а в ответ вежливые отказы. Он надеялся на хвалебные отзывы о работе в землячестве, дескать, лишний козырь, во всяком случае, так говорили другие… но, видимо, на деле все обстояло иначе. Странно как-то, ведь он раз даже был председателем землячества. Иногда он куда-нибудь устраивался, но все это продолжалось недолго, работа-то непостоянная. Был санитаром, школьным сторожем, надзирателем тюрьмы в Мальме, продавцом в книжном магазине. Но платили там негусто, а главное — работа была временная. Три месяца он торговал электропроводами в кооперативном магазине ЭПА, две недели вкалывал грузчиком на складе. Только и делал, что таскал болты и складывал их в ящики. Сортировал документы в архиве, полтора месяца, два года назад. И все время искал постоянное место. В Лунде и в других городах… даже на севере, в Будене. Потом родился Мате. Осенью шестьдесят девятого.