Филлис Джеймс - Женщина со шрамом
Бентон не устоял перед соблазном высказаться:
— Зачем ей надо было все это снова рассказывать? У нас уже есть ее показания о подозрениях Бойтона и о том, что она решила поводить его за нос.
— Похоже, ей надо было записать это на пленку, — сказала Кейт. — И она гораздо дольше описывает, как умер Бойтон, чем то, как умирала Грэдвин. Она что, пытается отвлечь внимание отчего-то более важного, чем нелепое подозрение Бойтона по поводу морозилки?
— Думаю, да, — ответил Дэлглиш. — Она делает решительно все, чтобы никто не заподозрил подлога. Поэтому ей было так важно, чтобы пленку обязательно нашли. Оставить ее в машине или на куче одежды на берегу означало бы рисковать, что пленка потеряется. Поэтому она умирает, зажав кассету в руке.
Бентон поднял глаза на Дэлглиша:
— Вы предполагаете оспорить ее признание, сэр?
— Какой в этом смысл, Бентон? У нас могут быть личные сомнения, наши собственные теории о мотивах, и они могут быть вполне рациональными, но их подтверждают лишь косвенные свидетельства, и ни одно из наших соображений доказать мы не сможем. Невозможно ни допросить мертвых, ни предъявить им обвинение. Вероятно, это самонадеянность — потребность выяснить правду.
— Нужно немалое мужество, чтобы умереть с ложью на устах, — заметил Бентон. — Впрочем, наверное, это вмешалось мое религиозное воспитание. Это со мной случается — в самое неподходящее время.
— У меня на завтра назначена та встреча с Филипом Кершо. Официально, при том, что мы получили пленку с предсмертным признанием самоубийцы, расследование закончено. Вы сможете быть свободны завтра, во второй половине дня.
Он не добавил: «И возможно, ко второй половине завтрашнего дня расследование закончится и для меня самого». Это дело вполне может оказаться для него последним. Он мог бы пожелать, чтобы оно закончилось иначе, но по крайней мере еще оставалась надежда, что оно закончится выяснением правды — настолько, насколько все, кроме Кэндаси Уэстхолл, могли надеяться ее выяснить.
7
В пятницу, к середине дня, Кейт и Бентон распрощались с обитателями Манора. Джордж Чандлер-Пауэлл собрал всех вместе в библиотеке, и все обменялись рукопожатиями с полицейскими, кто-то бормотал себе под нос какие-то прощальные слова, кто-то произносил их четко и ясно, с разной степенью искренности, — во всяком случае, Кейт воспринимала это именно так. Она понимала, не испытывая неприязни, что с их отъездом атмосфера Манора покажется всем им заново очистившейся. Скорее всего это групповое прощание было устроено мистером Чандлером-Пауэллом для того, чтобы проявление необходимой вежливости прошло без излишней суеты. Гораздо более тепло они попрощались с хозяевами Вистерия-Хауса, где Шепарды обошлись с ними, как если бы они были их частыми и желанными постояльцами. Во время любого расследования встречались места и люди, которые надолго оставались счастливым воспоминанием, и для Кейт Шепарды и их Вистерия-Хаус оказались как раз такими.
Она знала, что Дэлглиш часть завтрашнего утра будет занят беседой с сотрудником коронера и прощанием с начальником дорсетской полиции, которому он обязательно выразит свою благодарность за помощь и сотрудничество, оказанные дорсетскими полицейскими, особенно К-Д Уорреном. Потом он собирается поехать в Борнмут — беседовать с Филипом Кершо. Он уже официально попрощался с мистером Чандлером-Пауэллом и обитателями Манора, но ему придется вернуться в Старый полицейский коттедж — забрать свои вещи. А сейчас Кейт попросила Бентона остановиться там и подождать в машине, чтобы она смогла убедиться, что дорсетская полиция забрала оттуда все свое оборудование. Кейт не сомневалась, что ей не придется проверять, все ли чисто на кухне, а поднявшись наверх, увидела, что с кровати все снято и постельное белье аккуратно сложено. В те многие годы, что они с Дэлглишем работали вместе, она каждый раз испытывала укол ностальгического сожаления, когда заканчивалось очередное расследование и то место, где они собирались и сидели, беседуя, по вечерам, в конце концов оказывалось покинутым. Каким бы кратким ни было их пребывание там, для Кейт оно всегда становилось символом домашнего тепла. Дорожная сумка Дэлглиша стояла внизу, уже упакованная, и Кейт поняла, что следственный чемоданчик должен быть с ним, в машине. Единственным оставшимся предметом оборудования, который следовало увезти, был компьютер, и, поддавшись порыву, она ввела свой пароль. На экране высветилось единственное послание — e-mail:
Дорогая Кейт, e-mail — неподобающее средство для того, чтобы выразить что-то особенно важное, но мне нужна уверенность, что ты это послание получишь и, если отвергнешь, оно будет не таким долгохранящимся, как обычное письмо. Последние полгода я прожил монахом, чтобы кое-что доказать себе самому, и теперь знаю, что ты была права. Жизнь слишком драгоценна и слишком коротка, чтобы тратить ее на людей, которые нам безразличны, и, более того, слишком драгоценна, чтобы перестать верить в любовь. Есть две вещи, которые я хочу тебе сказать и которые не сказал тебе, когда ты со мной простилась, потому что тогда они прозвучали бы как оправдание. Думаю, на самом деле это оно и есть, но мне надо, чтобы ты об этом знала. Девушка, с которой ты меня видела, была первой и последней с того времени, как мы стали любовниками. Ты знаешь — я никогда тебе не лгу.
Постели в монастыре ужасно жесткие, и спать в них одиноко, и еда тоже ужасная.
С любовью, Пьер.Кейт посидела с минуту в полной тишине; вероятно, минута эта длилась дольше, чем она думала, потому что тишину нарушил настойчивый гудок машины Бентона. Но ей понадобилось задержаться не более чем на секунду. Улыбаясь, она напечатала ответ:
Послание получено и понято. Расследование закончено, хотя не очень удачно. Буду в Уоппинге к семи. Почему бы не распрощаться с аббатом и не вернуться домой?
Кейт.8
Хантингтон-Лодж стоял на высоком утесе примерно в трех милях к западу от Борнмута. Подъехать к нему можно было по недлинной въездной аллее, вьющейся среди огромных кедров и кустов рододендрона и подходящей прямо к внушительному, с колоннами, главному входу. В целом приятных пропорций здание было испорчено современной пристройкой в стиле модерн и, слева, обширной стоянкой для машин. Большая забота была проявлена, чтобы не расстраивать посетителей такими выражениями, как «интернат для престарелых», «для удалившихся на покой», «инвалидный», «приют». Бронзовая доска, ярко начищенная и скромно укрепленная на стене сбоку от чугунных ворот, просто указывала название этого дома. На звук дверного звонка быстро вышел слуга в короткой белой куртке, который подвел Дэлглиша к столу администратора в противоположном конце вестибюля. Там седовласая женщина, с безупречной прической, в костюме-двойке и в жемчугах, нашла его имя в книге ожидаемых посетителей и сообщила, что мистер Кершо ждет его и что он находится в комнате на втором этаже, которая называется «Вид на море». Что предпочитает мистер Дэлглиш — пройти туда по лестнице или подняться на лифте? Чарлз проводит его наверх.
Выбрав лестницу, Дэлглиш последовал за молодым человеком, открывшим ему дверь, по широким ступеням красного дерева. Стены лестничной клетки и коридора над ней были увешаны акварелями, гравюрами и парой литографий, а на небольших столиках у стен располагались вазы с цветами и тщательно расставленные фарфоровые безделушки, в большинстве своем слащаво сентиментальные. Все в Хантингтон-Лодже, с его безупречной чистотой, выглядело безличным и — с точки зрения Дэлглиша — угнетающим. Любое учреждение, отделявшее людей друг от друга, каким бы необходимым и доброжелательным такое отделение ни представлялось, порождало у него чувство неловкости, которое он мог объяснить себе воспоминаниями о давних днях, проведенных в подготовительной школе-пансионе.
Его провожатому не понадобилось стучать в дверь «Вида на море». Ее открыл Филип Кершо, опиравшийся на костыль и уже поджидавший Дэлглиша. Чарлз незаметно удалился. Кершо пожал Дэлглишу руку и отступил в сторону, сказав:
— Проходите, пожалуйста. Вы приехали, разумеется, поговорить о смерти Кэндаси Уэстхолл. Мне не показали ее признание, но Маркус звонил в нашу контору в Пуле, и мой брат позвонил мне сюда. Очень любезно, что вы договорились со мной о приезде заранее. С приближением смерти человек утрачивает вкус к сюрпризам. Сам я обычно сижу в этом кресле у камина. Если вам не трудно пододвинуть сюда второе кресло, думаю, вы найдете его довольно удобным.
Они уселись, и Дэлглиш положил портфель на столик между ними. Ему подумалось, что Филипа Кершо до времени состарила болезнь. Редкие волосы были тщательно зачесаны на голове, отмеченной многими шрамами — возможно, следами давних падений. Желтоватая кожа обтягивала острые кости лица, которое когда-то, видимо, было красивым, но сейчас все было покрыто пятнышками и исчерчено морщинами, словно иероглифами, нанесенными возрастом. Он был одет очень тщательно, будто пожилой жених, но морщинистая шея поднималась из белоснежного воротничка, который был по меньшей мере на размер больше, чем нужно. Он выглядел легкоранимым и вызывал жалость, но его рукопожатие оказалось крепким, хотя рука была холодна, а когда он говорил, его низкий голос звучал негромко, но предложения он строил четко и без видимого труда.
