Полина Дашкова - Образ врага
– Малыш, его трудно было узнать, – мягко напомнила Алиса, – грим, темные очки, борода, арабский платок. Мы с тобой много раз говорили, как опасно обманывать себя и принимать желаемое за действительное.
– Мама, я не обманываю ни себя, ни тебя. Я того арабского деда запомнил на всю жизнь. Я его отлично разглядел. Видел глаза.
– Он был в темных очках.
– Он снимал их дважды. У него были темные, почти черные глаза. Нос у него был толстый, картошкой, и лицо широкое. Нет, мамочка, Денниса убил совсем другой человек.
– Это сделал МОССАД, – тихо произнес Карл, – американец шел за мной, и они его убрали.
– Вот видишь! Он не убивал. Ну а теперь скажи мне.
– Да, малыш, это твой отец, – произнесла Алиса совершенно чужим, деревянным голосом. – Его зовут Карл Майнхофф. Он международный террорист.
– Но он живой! Он не погиб в автокатастрофе до моего рождения. Пусть кто угодно: террорист, бандит. Он не убивал Денниса. Может, он вообще никого не убивал, кроме этого серого… – Максимка быстро взглянул на Карла. – Если вас посадят в тюрьму, я буду вас ждать.
– Карл, тебе пора уходить, – сказала Алиса.
– А почему ты решила, что я собираюсь уходить? Я хочу принять душ, чаю выпить. Я, наконец, хочу с сыном своим побыть. Хотя бы немного.
– Карл, тебя арестуют.
– Ну и пусть. Максим ведь будет меня ждать.
– Вот теперь давайте группу захвата, – скомандовал Подосинский, – только очень тихо, чтобы соседи ничего не поняли.
– А если окажет сопротивление?
– Не окажет, – подала голос Терехова.
– А с трупом что делать?
– Не должно быть никакого трупа. Харитонов исчез. Пропал без вести. В квартире все убрать, кровь замыть. С оружия снять отпечатки.
Глава 39
Москва, май 1998 года
С площади Белорусского вокзала по Тверской двинулась небольшая мрачная толпа. Пожилые, неопрятные, крикливые мужчины и женщины несли красные флаги со звездами и свастиками. Следом вышагивали молодые люди и девушки в полувоенной униформе. На плакатах написаны были лозунги: «Позор продажной дерьмократии!», «Долой кровавое правительство!», «Россия для русских!», «Коммунизм – это молодость мира».
На длинных палках красовались портреты Ленина, Сталина, Дзержинского, Берии. Какая-то крошечная писклявая женщина даже волокла, щебеча без остановки, портрет Гитлера, но соратники быстренько заставили убрать. Откровенно фашистской символики на первомайской демонстрации не допускалось. Коварные власти могли придраться к этому.
В толпе мрачно пели «Интернационал». Иногда прорывались дребезжащие оглушительные голоса особенно старательных пожилых певуний. Толпу тактично сопровождала милиция. День обещал быть жарким. В десять утра светило яркое горячее солнце. Толпа не спеша подкатила к площади Маяковского и притормозила. Здесь должен был состояться митинг.
Натан Ефимович Бренер стоял на углу, у выхода из метро «Маяковская» и, напрягая глаза, с интересом вглядывался в надписи на транспарантах. Он ждал Алису и Максима. Они договорились встретиться в десять, погулять вместе по праздничному Центру. Но опаздывали, как всегда.
Натан Ефимович так увлекся зрелищем этой невероятной первомайской демонстрации, так старательно вглядывался в транспаранты и лица, мелькающие в маленькой полусумасшедшей толпе, что не заметил, как выскочили из метро Алиса с Максимкой.
– Простите, мы опоздали, – Алиса чмокнула Натана Ефимовича в щеку, Максим пожал ему руку.
– Мы опять проспали, – сообщил Максимка, – я маму еле разбудил.
– Ничего, я привык. Вы всегда опаздываете, – улыбнулся Натан Ефимович, до сих пор не могу забыть, как в начале февраля, когда я только нашел вас, мы договорились покататься на лыжах и и вас ждал сорок минут на кругу у Серебряного Бора. Ведь бог знает что о вас думал. Промерз насквозь, простудился, между прочим. А сейчас совсем другое дело. Тепло, солнышко светит. А главное, ужасно интересно.
– Натан Ефимович, – хмыкнула Алиса, – я никогда не думала, что вы такой злопамятный человек…
– Ужасно злопамятный, – кивнул Бренер, – так люблю поворчать, прямо язык чешется. Сижу целыми днями один в своей тихой квартире и думаю, на кого бы мне поворчать? Слушай, а почему у них свастика такая фигурная?
– Это чтоб покрасивей было, – объяснил Максимка.
– Я хочу посмотреть на их митинг.
– Ничего интересного, – фыркнул ребенок, – сейчас будут орать всякие глупости. Пойдемте лучше в итальянскую пиццерию или в американский бар, позавтракаем. Мы ведь с мамой как вскочили, так и побежали. Позавтракать не успели.
– Ну немного постоим, послушаем и пойдем, – сказал Бренер, – отсюда все отлично видно. Я такого не мог себе представить. Нет, по телевизору видел, конечно, но все равно не верил. Даже сейчас не верю своим глазам. Ни тебе танков, ни ровных шеренг. Транспаранты кое-как намалеваны, красные флаги несет не весь советский народ, а горстка сумасшедших. А рядом свастика.
На импровизированную трибуну поднялся пожилой седой человек. Голова его казалась четырехугольной из-за выбритых висков. Темные очки поблескивав ли на солнце.
– Товарищи! Сегодня особенный день. Большой праздник. Наш с вами праздник. День международной солидарности трудящихся! День борьбы пролетариев за свою свободу! За свое справедливое господство над миром жирных болезненных дегенератов!
– Ура, Цитрус! Да здравствует Цитрус! – завизжали голоса в толпе.
– Граждане! Товарищи! – Авангард Цитрус потряс над головой сцепленными в огромный кулак руками, горячо поприветствовал слушателей и продолжил речь: Прогнившее ельцинское правительство пытается сделать вид, что не замечает нас и не боится. На самом деле эти жирные тупые чиновники трясутся от страха! Они чувствуют нас! Они чувствуют нашу мощь! Россия ждет нас с трепетом, как единственного, сильного и красивого жениха ждут в разоренном доме. Он уничтожит врагов, все отстроит молодыми руками под крепкие песни… За нами будущее! За нами победа!
– Русская победа! Русская победа! Цитрус! Ура, Цитрус! – стала скандировать толпа.
И вдруг Натан Ефимович, ни слова не говоря, схватил Максима и Алису за руки, потянул их так резко, что они чуть не упали.
– Что случилось? – удивилась Алиса.
– После объясню! – Бренер тащил их вперед по Тверской, к Центру.
– Куда мы бежим?
Натан Ефимович не мог говорить от волнения. Сердце прыгало от желудка к горлу. Только что он случайно заметил в зеркальной витрине бледное белоглазое лицо. Он узнал бы это лицо даже в кромешной темноте.
Он не оглядывался. Он чувствовал, как вспыхивают у них за спиной сумасшедшие глаза бледно-голубым ледяным огнем. Инга Циммер рядом, быстро продирается за ними сквозь неторопливую толпу нарядных москвичей, которые гуляют по праздничной Тверской, не обращая внимания на грозные крики митингующих у памятника Маяковскому. Взрослые и дети смеются, глазеют по сторонам, едят мороженое. У детей в руках разноцветные воздушные шарики.
Ни Максим, ни Алиса больше не задавали вопросов. Им передался страх Натана Ефимовича. Они неслись по Тверской, не оборачиваясь.
«Она не могла выследить… это случайность… необязательно, что у нее с собой оружие, – задыхаясь на бегу, думал Натан Ефимович, – если бы меня не было с ними, она успела бы выстрелить… Они ведь не видели ее никогда и не сумели бы узнать. Может, подойти к милиционеру? Вон сколько милиции».
Он все-таки оглянулся. Сумасшедшие глаза были совсем близко. Он успел заметить, что Инга постриглась совсем коротко, под мальчика, и покрасила волосы в черный цвет. Черные узкие джинсы. Черная футболка. Через правую руку перекинут черный пиджак.
«Может, я ошибся? – мелькнуло в голове. – Может, это вовсе не она?»
На секунду они замедлили бег. Черный пиджак соскользнул на асфальт. Рука с пистолетом вскинулась. Кто-то ахнул.
Пистолет не выстрелил, негромко, тяжело стукнул об асфальт и тут же исчез, подхваченный чьей-то случайной шальной рукой.
Инга Циммер упала навзничь. Паренек в серой легкой куртке, который только что сильно и быстро толкнул ее в спину, проходя мимо, спрятал руки в карманы куртки и спокойно пошел дальше, растворился бесследно в праздничной яркой толпе.
– Натан Ефимович, что случилось? – отдышавшись, спросил Максим. – Почему мы так бежали?
– Там, кажется, кому-то плохо? – заметила Алиса, проводив взглядом машину «Скорой», которая с тихим воем вырулила из переулка за рестораном «Минск».
– Там убили Ингу Циммер, – тихо ответил Бренер, – она не успела выстрелить.
ЭПИЛОГ
Черный «Линкольн» плавно вырулил на Садовое кольцо. Была глубокая ночь. Яркая полная луна повисла на тонком шпиле краснопресненской высотки.
– Эй, я смотрю, ты засыпаешь, Азамат? – спросил Геннадий Ильич, тронув Мирзоева за плечо. – Это уже старческое. Ты взбодрись. Давай выпьем.
