Спаси мой маленький мир - Татьяна Игоревна Булыгина
Игорь неторопливо расплатился по счету, вышел в гардероб и не удержался, остановился перед большим, прекрасно освещенным зеркалом полюбоваться отражением: новое стального цвета английское пальто замечательно оттеняло раннюю седину, которая шла ему необычайно и придавала определенный аристократизм облику. Длина у пальто тоже хорошая — с его ростом метр восемьдесят и стройными ногами он с удовольствием носит длинные пальто и плащи, они сидят на нем как на манекенщике. Дольше задерживаться у зеркала было неудобно, все же ориентация у него стандартная… и на работу пора… Работа… Неужели настанет время, когда он сможет не работать?
Игорь поправил шарф и вышел на улицу, в октябрьскую грязь и сырость.
«Дело маленькое, но путаное», — думал Александр Петрович, крутя на столе листок бумаги с планом дома и пытаясь выстроить хронологию того злополучного вечера в Вершинино.
Дом имел два выхода: основной на крыльцо и далее по дорожке к калитке, или можно из дома выйти на застекленную веранду, а с веранды по тропинке пройти к озеру или же, обогнув дом, выйти на ту же тропинку к калитке.
Нетрезвые гости перемещались по дому, выходили на крыльцо курить, потом возвращались обратно, сплошное броуновское движение.
Народу всего ничего, пять человек, и все старательно отвечают на вопросы, стараются помочь следствию. Но вот как-то неважно у них получается. Ответы на его вопросы начинаются практически с одной и той же фразы: «К сожалению, я не очень хорошо все помню, понимаете, мы в тот вечер немного выпили…»
Что характерно, они все действительно не так много выпили, интеллигентная же публика, напитки, опять же, благородные, но чтобы так откровенно путаться в показаниях…
Ну, это дамы путались и сбивались…
Мужчины — Шестов и Гербер, — надо отдать им должное, отвечали достаточно четко. Шестов весь вечер практически не вставал с кресла, он очень устал за неделю, позволил себе выпить лишнего и быстро осоловел. Как он выразился: «Меня периодически вырубало».
После неудавшегося чаепития, когда Андрей хлопнул дверью и пошел гулять к озеру, Михаил развалился в кресле перед телевизором и тихо задремал. Сказать ему просто нечего.
Нечего сказать было и Андрею Герберу. Он вышел из дома и пошел гулять к озеру. Все. Точка.
Сколько он гулял? Он не помнит. На часы он не смотрел. Да у него и нет часов. Зачем ему часы, у него есть сотовый. Сотовый остался в доме, он его не стал брать с собой. Точнее, забыл. Гулял долго, когда замерз, вернулся в дом. А тут как раз Наталье понадобилась сумка с вещами, она оставила ее в машине жены. Да. Это машина его жены, он не автолюбитель, и прав у него нет. Почему? Он с детства путает право и лево, жить это ему совершенно не мешает, а вот водить сложно, да и не хочется.
Какие у него отношения с женой были в последнее время? Никакие. Они отдалились друг от друга, да, такое бывает.
Собирались ли они разводиться? Вполне возможно, впоследствии они бы разошлись.
Бобырев недовольно скривился, вспоминая разговор с Андреем Владимировичем. Уж как он старался проявить максимум такта и деликатности, как осторожничал, но все было бесполезно. Андрей Гербер сидел, плотно сжав губы, и смотрел в пространство запавшими глазами. Бобырев буквально вытягивал из него слова.
— Андрей Владимирович, объясните, пожалуйста, по какой причине произошла ваша ссора с женой во время чаепития?
Гербер равнодушно пожал острыми плечами, серый свитер болтался на нем, как на вешалке.
— Никакой причины не было. Чай был отвратительный. Настроение у меня тоже. Я не хотел ехать к Шестовым, но Вероника настояла.
— Почему же вы не хотели ехать к Шестовым?
— Потому что мне нечего там делать. Это друзья Вероники. Ее бывшие одноклассницы. Тем более что, кроме Шестовых, я никого из гостей не знал.
— А как давно вы дружите с Шестовыми?
— Мы не дружим. С Алиной Шестовой общалась моя жена, я же видел Алину несколько раз, только и всего. А говорить о том, что мы дружили семьями, просто смешно. Михаила я первый раз в жизни увидел в ту самую пятницу… Как и всех остальных.
— Андрей Владимирович, извините за такой бестактный вопрос, но ваша супруга была беременна, срок один месяц. Вы обсуждали это с Вероникой Владимировной?
Лицо Андрея затвердело, скулы обострились, он плотно сжал губы и посмотрел в окно.
— Я ничего не знал, и мы ровным счетом ничего не обсуждали, — сказал он хрипловато, все так же глядя в окно.
— Впрочем, сейчас это не имеет уже никакого значения, — немного помолчав, добавил Гербер. Эти слова Андрей Владимирович произнес совершенно безжизненным голосом.
На следующий день Бобыреву позвонил адвокат Коган Семен Яковлевич и сообщил, что отныне он представляет интересы своего клиента — Андрея Гербера.
Что ж, все верно, исходя из имеющихся у него сведений, семья у Андрея Владимировича непростая, отец в прошлом — директор одного из крупнейших машиностроительных заводов, и, конечно, адвокат был выбран соответствующий: Коган Семен Яковлевич, из семьи потомственных адвокатов, сын легендарного Якова Семеновича, который входил в десятку самых дорогих и профессиональных адвокатов Екатеринбурга еще в далекие девяностые. Кажется, тогда это называлось «золотая десятка». Сын Семен Яковлевич был столь же профессионален, как и его отец, и не менее известен. Разумеется, с таким адвокатом Гербер как за каменной стеной.
За окнами уже было темно, и Бобыреву давно следовало собраться и пойти домой, но не хотелось. И вовсе не потому, что он отчаянно любил свою работу, просто дома он мешал сразу всем: жене, дочери, сыну, и никто особо не радовался его появлению. Крошечная квартирка со смежными комнатами была давно тесна для разросшегося семейства, но улучшения жилищных условий не предвиделось в принципе. Быт медленно и верно съедал нежность и любовь, взамен радости общения с близкими приходило тупое раздражение. Он вздохнул, взял плащ, выключил свет и вышел из кабинета.
Аня торопилась и нервничала. Она очень не любила опаздывать, пунктуальность была ее коньком, но ее день был так плотно расписан делами профессиональными и бытовыми, что мелкие опоздания и всякие нестыковки были просто неизбежны.
Утром Алина по телефону назначила ей встречу в кафе, говорила взволнованно и настойчиво, и, как Аня ни пыталась отказаться, ссылаясь на ворох домашних дел, Лина была непреклонна. В конце концов Аня устыдилась своего упрямства — не так часто Лина просила ее о
