Последняя инстанция. Расследование (СИ) - Ольга Каневская
— Простите, Николай! Я знаю о Вашей трагедии… Ляпнул, просто не подумав… Не ожидал, что Вы храните вещи… э-э-э…
— Нерождённого ребёнка? — Николай глянул с некоторым вызовом, но без истерики в глазах и голосе, — храню. Рука не поднимается, знаете ли, выбросить.
Я ещё раз глянул в сторону кроватки: крошечная колыбелька, почти кукольная, до верху заполненная игрушками, пакетами с памперсами, свёртками, видимо — с одеждой для новорожденного. На секунду у меня потемнело в глазах. «Если бы не его ноги, я бы дал сто процентов, что он — стрелок. Не поднялась рука выбросить кроватку и памперсы — легко поднимется рука со стволом, легко нажмёт курок и ничего не дрогнет внутри, кроме зародившегося в душе чувства успокоения. Обманчивого чувства, которое приходит с отмщением. Ложного чувства удовлетворения, которое со временем трансформируется в другие чувства: в злость, в боль, в ненависть. Месть может свести человека с ума, гораздо быстрее, нежели само желание этой мести. И далее развитие событий может стать совершенно непредсказуемым. Надо было как-то выравнивать разговор.
— Мы хотим задать Вам несколько вопросов. Вы можете не отвечать на них, но, если Вы что-то знаете и поможете нам, то… — я замялся: «То что? Что, блин? Чего ты хочешь от парня, кретин?! Чтобы он сейчас сдал тебе стрелка? Чтобы он, раскаявшись, схватился за голову и сознался в том, что это он, это именно он нанял киллера, который тщательно выполнил заказ, тем самым, уравновесив весы справедливости. Не правосудия, нет, — именно, справедливости! Ты непередаваемый козлище, Сергеев!»
— То что?.. — будто услышав мои мысли, парень отвернулся к окну и занял привычную ему позу созерцания: голова чуть склонена набок, два пальца правой руки легко похлопывают по губам. Какой-то знакомый жест… Что-то он значит… — То вам легче будет поймать убийцу Куприянова?
— Вы в курсе? — я практически не удивился.
— Конечно! Со вчерашнего дня во всех новостных лентах новость номер один, — улыбнулся Николай, — Вы по этому поводу и пришли? ОМОН подтянули… Может, обыщете квартиру? Ну, там, на предмет оружия, посторонних лиц, патронов… — Новиков не шутил. — Ищите! Тут места немного. Ордер не нужен. Действуйте, ребята! А я пока, может, чай приготовлю? Или кофе?
Бывал я и в более дурацких ситуациях. Только вот из этой выхода не видел. Даже, если Новиков тридцать три раза нанял киллера, он не то, что не сознается в этом, он сделает всё возможное, чтобы увести следствие в такие дебри, из которых выбраться смогут только киношные опера с собаками, накачанные амбалы, бывшие спецназовцы и модельные девушки во главе следствия.
— Кем Вы работаете? — вопрос для поддержания разговора. По идее, он вправе сейчас в отместку за мою беспросветную глупость, ответить, что работает тренером по стрельбе. Но Новиков был гуманен:
— Дизайн, вёрстка… Со мной сотрудничают несколько журналов, несколько кино— и видеостудий: видео-монтаж, клипы, ролики… Вэб-дизайн, создание сайтов, модератор, администратор… Музыка — сведение, мастеринг… Короче говоря — всё, что можно делать за компом, не покидая этого помещения.
Он не сказал: «квартиры», «дома»… Для него это было просто помещение. Домом и квартирой оно перестало быть тогда, когда нелепо оборвалась жизнь двух близких ему людей: Александры Жилиной и их нерождённого ребёнка.
— Ко мне придут журналисты? — вдруг спросил Новиков. — Они ведь, придут?
Чёрт! А ведь они придут! Выгляни в окно, Сергеев — наверняка они уже там. Как сливали писакам информацию, так и сливают. Не просто же так они нарисовались на месте убийства раньше, чем туда подъехали оперативники. И здесь они нарисуются, хрен сотрёшь… Не встанешь же кордоном — ещё больше подогреешь интерес. Прямо в точку! Раз менты пришли (да ещё с ОМОНом, криминалистами, с оружием, с прокурорскими), значит, в точку! Думай, Сергеев, думай! Выворачивайся из ситуации!
— Придут, Николай. Думаю, что уже пришли.
— Что им говорить? — Новиков продолжал невозмутимо смотреть в окно и похлопывать себя пальцами по губам. — В интересах, так сказать, следствия?
Думай, Сергеев, соображай! То, что скажет сейчас Новиков журналистам, то и будет основной версией!
— А ничего не говорите особенного. Скажите, что считаете, что «собаке — собачья смерть»… и всё в таком духе…
— А Вы тоже так считаете? — Николай оторвал взгляд от окна и внимательно посмотрел мне в глаза. Первый раз он смотрел мне прямо в глаза, и я отчётливо видел в них смесь боли и затаённой радости. Скрыть и то, и другое у него не было ни силы, ни желания.
— Что считаю? — включать «дурака» мне никогда толком не удавалось.
— Вы тоже считаете, что Куприянов заслужил смерть? — в голосе Новикова сочилась нескрываемая радость. Нет, не радость — торжество. Его голос был торжественен, как на советском параде времён неначатых ненужных войн.
— Смерть не заслуживает никто. Смерть — это… — я даже поперхнулся от его взгляда — жёсткого, злого, цепкого, просто ослеплённого ненавистью.
— Смерть — это просто конец жизни, и всё, — его взор потух, голос стал равнодушным, спокойным и ровным, — Для любого — это ни больше, ни меньше — просто конец жизни. Разница лишь в том, какая это была жизнь, была она нужна кому-нибудь или нет. Тогда и со смертью всё будет понятно. И вообще, ребята! Давайте без философии. Оружие искать будете? Нет? Тогда я, с вашего позволения, поработаю. У меня заказов много — деньги нужны…
Слово «заказов» прозвучало с издёвкой. А вот вопрос с деньгами засел у меня в голове достаточно прочно. Мы попрощались — говорить, и, правда, было не о чем — пожали Николаю крепкую ладонь, и вывалились на улицу. Воздух снаружи показался каким-то пыльным и душным, по сравнению с квартирой Новикова. Мы отошли к соседнему подъезду, присели на скамеечку, издали наблюдая, как орда корреспондентов с камерами наперевес, начинает штурм сенсации.
— Ну, что скажешь? — хихикнул Сашка.
— Чего лыбишься?! — возмутился, было, я, но вдруг и сам заржал, как конь, — Киллера пришли брать! Вопросов-то назадавали! Что забыли спросить-то?
— Ну, про протезы, например. Куда он их прячет, как одевает, как бегает по крышам и чердакам… Куда тренироваться ездит, на какое стрельбище — ну, чтоб навыки не растерять…
Мы смеялись до слёз. И было неясно — это вчерашний хмель выходит, или рождается внутри, где-то глубоко, может быть даже в самой душе — какое-то незнакомое чувство, не поддающееся пока ни описанию, ни осознанию.
Перед тем, как разбежаться по домам (надо всё же привести себя в порядок и попробовать хоть немного
