Белый слон - Валерий Сергеевич Горшков
– Ну что там у тебя, не томи – выкладывай, – поторопил Кёнинг.
Роджерс в два шага подскочил к столу и выложил. А точнее, громыхнул, что было мочи, об стол чем-то тяжёлым. Нечто зелёного цвета перекатилось, простучав по столешнице своим оребрением, и остановилось, звякнув кольцом чеки.
Николь с Маркусом инстинктивно подались в стороны. За компанию дёрнулся и Боб. Правда, случись неблагоприятное, никто из них не сумел бы спастись в таком крохотном помещении.
– Что это за хреновина, Боб?! – вскрикнула Эванс.
Хотя она прекрасно понимала, что именно тот приволок на работу. Просто её мозг отказывался верить в подобную безалаберность со стороны архивариуса детективного отдела и требовал подтверждения увиденного или его опровержения.
– Это оборонительная граната «Ф-1», – будничным тоном проговорил Роджерс. – Радиус разлёта осколков — двести метров.
В кабинете повисла тишина. Николь поймала себя на мысли, что стоит в нелепой позе одной ногой на поваленном стуле и переглядывается с вжавшимся в стену Маркусом, точно они – угодившие в передрягу подельники из какого-нибудь старого вестерна, между которыми дымилась шашка динамита. Один лишь Боб переминался с ноги на ногу и, похоже, даже не замечал, какой переполох устроил.
– Муляж ведь? – пыталась успокоить себя Николь.
Взгляд Маркуса говорил: нет. Он отлип от стены, поправил перекошенное кресло и уселся обратно. Остановил пальцем покачивающееся кольцо. Детонации не произошло. После этого рискнула пошевелиться и лейтенант.
– Это «Ф-1», – повторил Боб.
– Я вижу, – ответил Маркус. – Ты решил взорвать меня в собственном кабинете?
Он осторожно двумя пальцами пододвинул гранату в сторону громилы, будто такое её положение было безопаснее. На корпусе виднелись несколько свежих сколов.
Николь подняла стул, но садиться не спешила. Опыт подсказывал ей, что после такого мощного выброса адреналина расслабляться не стоит — пригвоздит намертво, потом не поднимешься. Именно поэтому она нарочно начала прерывисто дышать, в тщетной попытке распалить угасающее возбуждение.
– Вчера вечером моя старушка попросила меня высадить петунии, – начал рассказывать Боб. – Я вынес на улицу горшки, выбрал место подальше от яблони… У меня же теперь яблоня появилась, посадил вот перед кухней… Петунии тень не любят. Взял, значит, лопату, но стоило мне опустить штык в грунт сантиметров на десять, как я услышал звук «бдзынь».
Маркус покосился на многочисленные повреждения корпуса.
– Боб, сколько раз ты услышал звук «бдзынь», прежде, чем понял, что нашёл не клад? – уточнил он.
– Четырежды! – хохотнул Боб. – Да ладно вам, она прочная! Глядите...
С этими словами он было потянулся к гранате, чтобы продемонстрировать нечто ещё более безрассудное, чем желание похвастаться находкой с коллегой в полицейском участке, однако Маркус опередил его и схватил лимонку.
– У меня она будет менее опасна, Боб, – сказал Кёнинг. – Почему ты не вызвал сапёров?
– Да чего я, с гранатой что ли не совладаю? – хмыкнул всё ещё не осознающий проблемы Роджерс.
– Ты ведь понимаешь, что твоё разрешение на оружие распространяется только на табельное? – уточнил Детектив. – У меня в руках сейчас незаконный и крайне опасный предмет, а на нём — наши с тобой отпечатки и потожировые следы, содержащие ДНК. Что прикажешь мне делать с этой гранатой?
– Да давай её бахнем, Господи… – замялся Боб.
– Я подумаю, как отправить сапёров проверить твой участок, – смягчился Кёнинг. – Но вот с этим…
Он повертел в руке гранату и проверил крепление чеки.
– С этим мне придётся повозиться, – продолжил он. – Никому ни слова о гранате. Ясно?
Кёнинг поглядел и на Николь. Та кивнула.
– Ступай, Боб, – выдохнул детектив, – и принеси мне уже дела, которые я просил.
10. Выдержки из дневника Николь К. Эванс
за 31.05.2010 – 06.06.2010
Пояснение:
Фрагмент свидетельствует о возможном чувстве морального и интеллектуального превосходства у Николь К. Эванс по отношению к Маркусу Й. Кёнингу.
Суббота
Убийство курсанта Полицейской академии Рош-Аинда оказалось не таким простым, как можно было подумать изначально. Парень – максимально невзрачная жертва из всех возможных, будто и выбирали его специально по степени серости, если, конечно, здесь нет места случаю.
Дарена Маковски можно было назвать прилежным учеником – трудился в меру своих не слишком выдающихся способностей, в конфликты ни с кем не вступал, у преподавателей не вызывал ни восторга, ни презрения. Про таких обычно говорят «с серединки на половинку». Он не показывал ничего ни положительного, ни отрицательного, а от него ничего и не ожидали.
Причём статичным его воспринимали не только в стенах Академии, но и за её приделами – соседи, знакомые, живущие в Коулридже родные и друзья также не могли охарактеризовать его ничем более глубоким, нежели «нормальный малый, порядочный» или «Это Маковски-то? Ай-ай-ай».
Реконструкция его последнего дня показала следующее: Во вторник Маковски проснулся около 7:30. Сорок минут был занят
