Двойка по поведению - Ирина Семеновна Левит
— Во дают! — свистящим шепотом возмутилась Зойка. — Одного трясут — почему ушел, другого — почему остался. Лучше бы выясняли, на кой ляд Пирогова кому-то понадобилась.
— Видать, понадобилась, — философски изрек Качарин и нажал клавишу отбоя.
Затем подошел к окну, раздвинул плотные жалюзи, приоткрыл форточку и закурил.
Из окна хорошо просматривалась стена пристройки, где до недавнего времени обитала Галина Антоновна Пирогова, вечно запертая дверь запасного выхода и асфальтовый «пятачок» — любимое место сборища грешащих табаком школьников. Курить на территории школы запрещалось, но запрет постоянно нарушался, и начальство это знало. Однако закрывало глаза, прекрасно сознавая, что реально ничего сделать не сможет. Ну, одного застукаешь, другого… Ничего, кроме скандалов, не получится, а зачем в образцовой гимназии скандалы? Уж пусть лучше тусуются на незаметных чужому глазу задворках.
На «пятачке» стояла и дымила тонкой сигаретой первая школьная красавица Лина Томашевская. Лицо ее было напряженным, взгляд время от времени метался в разные стороны, и Качарин подумал, что девушка, похоже, кого-то ждет, только никак не может определиться, правильное ли она выбрала место ожидания.
«Интересно, — прикинул Андрей Васильевич, — где ее неизменная “тень”, этот долговязый Мухин?»
Валеру Мухина Качарин считал славным парнем и потому ему сочувствовал. Ну зачем он нужен этой красотке, дочке богатого папы, девице очень неглупой и при этом какой-то такой… словно сделанной из фрагментов глянцевых журналов?
Она требовала, чтобы все ее звали исключительно Линой, хотя однажды, причем совершенно случайно, Качарин узнал, что настоящее имя Томашевской — Алевтина. Ну вот захотелось так родителям, нашли имечко, причем не лишенное модности, а дочка воспротивилась. По идее ничего особенного, однако Андрея Васильевича именно это и зацепило.
…Та девушка тоже требовала, чтобы ее звали исключительно Ирой. И никаких производных! Андрею было все равно — хоть Ирой, хоть Феклой, хоть Офелией.
Он учился в Академгородке, на геологическом факультете университета, специализировался на минералогии и готовился делать диплом в академической лаборатории, где выращивали искусственные изумруды и рубины.
Она училась в том же университете на гуманитарном факультете и собиралась писать диплом по чему-то там из области контрпропаганды.
Познакомились они в комитете комсомола, куда Андрей захаживал крайне редко по причине отсутствия у него какой-либо значимой общественной должности, требующей регулярного посещения главного комсомольского штаба. Он вообще никогда не ходил в активистах «передового отряда советской молодежи», хотя числился в некой факультетской то ли комиссии, то ли подкомиссии, чье название он постоянно забывал. Держать эту информацию в памяти он не считал нужным — в конце концов, почти каждый студент обязан был где-то «состоять», и этого, подчас совершенно формального, признака было вполне достаточно, дабы не слыть идеологическим балластом.
В тот раз он явился в комитет по персональному приглашению замсекретаря по научной работе Сазонова, старшекурсника с физфака, который прославился в школьные годы победой на всесибирской олимпиаде по физике, но впоследствии предпочел заниматься исследовательской деятельностью исключительно в русле общественной работы.
У стола Сазонова сидела девушка. Поначалу Качарин увидел только ее спину, кофейного цвета волосы и округлые плечи. А затем она повернулась и поднялась со стула — высокая, стройная, с пышной грудью и… зелеными, прямо-таки изумрудными, глазами.
Андрей посмотрел в эти глаза, и ему показалось, что он рухнул в густую, налитую соком траву, какая бывает лишь в июне, — не выжженную солнцем, не иссушенную ветром, прохладную и мягкую.
Такого с ним еще никогда не случалось. Он даже представить себе не мог, что такое вообще способно было случиться с ним, спокойным практичным парнем, который никогда не обмирал при виде девушек и, уже познав прелести плотской любви, считал, что секс хорош сам по себе и отнюдь не нуждается в особом душевном сопровождении.
Впрочем, о сексе он в данный момент не думал. Он, кажется, вообще на какое-то мгновение утратил всякую способность к мыслительному процессу — просто стоял истуканом и глядел в зеленые глаза. А зеленые глаза прямо, почти не моргая, смотрели на него, и в них ничего не отражалось, кроме серьезности.
— Меня зовут Ирой, — произнесла девушка и протянула руку.
— Ириной? — без всякой надобности, исключительно для того, чтобы хоть как-то выдавить из себя первое слово, переспросил Качарин.
— Просто Ирой. По-другому мне не нравится, — строго сказала она.
— Понятно. А я Андрей. — И пожал крепкую ладонь.
— Тут, значит, дело одно выплыло, — вклинился Сазонов. — Ребята с гумфака узнали, что в институте геологии есть лаборатория по выращиванию драгоценных камней. Пришли в комитет комсомола с просьбой: нельзя ли экскурсию организовать? Я, конечно, мог бы напрямую к вашему декану обратиться, он ведь еще и в институте работает, наверняка комсомолу бы не отказал. Но ваш факультетский секретарь просветил, что ты в лаборатории — свой человек. Вот и решили в качестве общественной нагрузки поручить это тебе. Берешься?
Андрей вовсе не считал себя «своим человеком». Более того, знал: завлаб экскурсии в свою вотчину не жалует, считая, что интерес к драгоценностям лучше удовлетворять в каком-нибудь ювелирном магазине, а не в научной лаборатории. Однако Ира смотрела на Качарина выжидательно — вот этими самыми изумрудными глазами, — и Андрей кивнул, дескать, договорится и организует. Уж коли комитет комсомола поручает…
Завлаб его, конечно, отчитал по полной программе и поначалу отказал, а потом все же смилостивился — уж больно просил парень за студентов-гуманитариев, как за родных радел.
Ира привела с собой человек пятнадцать, исключительно девиц, которые смотрели на искусственные изумруды и рубины горящими взорами, всячески заигрывали с молодыми сотрудникам и явно рассчитывали, что им подарят хоть по самому крошечному камешку. Разумеется, им никто ничего дарить не стал, и они покинули лабораторию с тяжкими завистливыми вздохами.
В отличие от своих сокурсниц Ира не вздыхала, но взор ее тоже горел, и Андрей, уже на выходе, сказал:
— А у тебя глаза все равно красивее этих камней.
И предложил сходить в кафе.
Она пожала своими округлыми плечами и согласилась.
Первое время он постоянно пытался найти какое-нибудь разумное объяснение, почему мысленно разговаривает с ней с утра до ночи, потом видит ее во сне, а просыпаясь, снова начинает день словами: «Здравствуй, Ира». Ему очень хотелось найти это самое разумное объяснение, но оно никак не находилось, и Андрей вынужден был признать совершенно очевидную истину: он влюбился. Влюбился так сильно, так глубоко и так неотвратимо, что все остальное стало казаться слабым, мелким и проходящим.
Андрей охаживал Иру месяца четыре. Они гуляли по улицам, ходили в кино, сидели в кафе, иногда у нее в общежитии… Ему давно все было понятно про самого себя, но он пока мало
