Взяточник - Григорий Васильевич Романов
Не находя рационального ответа, Евгений Иванович решил обратиться к иррациональному: к знакам, приметам, туманному и неведомому подсознанию, которое, скорее всего, и есть жилище первых двух. Начав искать закономерности, Евгений Иванович сразу почувствовал, что они определенно есть. Он явно ощутил гротескность, не случайность произошедшего. Осталось разобраться в полученных сигналах, верно интерпретировать их. В камере ему повстречались четверо. Самого первого, увиденного вскользь, в расчет можно не брать. Что он выдал: банальное не верь, не бойся, не проси? Нет, это не явление, это недоразумение. И бани в ИВСе нету, если что.
Его Величество Арестант явился к нему в трех своих ипостасях: стукач, пацан и подвижник. И что же они, в итоге, хотели сказать ему? Чему научили?
Первый… этот не совершает преступления, он работает преступником на полставки, а потом доносчиком, на полторы. Показал, что это явление существует? Да я и так в этом не сомневался. Показал, что оно персонифицированное и имеет имя собственное? …показал, но я уже сейчас не вспомню, как его звали. Тогда что же, в чем смысл? Какие чувства он у меня вызвал? Хм… да никаких, особенно. Мерзавец, но ничего инфернального. Так может, смысл в том, что и меня никто не воспримет, как чудовище? А и правда ведь… кто возненавидит меня… да что уж, кто вообще осудит? Никто!
Второй, Коля-Николай. Этот о чем хотел сказать своим визитом? Что я не такой как он, не преступник по жизни? Нет, не в этом дело. Пацан, вечно нос по ветру… Все воспоминания и впечатления от угнанных машин, украденных кошельков, избитых прохожих. Ну, и тюрьма конечно, – дом родной. Тюрьма! Вот оно что! Коля показал, что меня ждет в тюрьме, задал вопрос, смогу ли я существовать там. И что же, каков ответ? Место неприятное, разговора нет. Но, правила там примитивные и, в общем-то, понятные. Все, с небольшими оговорками, в рамках здравого смысла… «Веди себя по-человечески и все будет нормально…» Так что, смогу я там существовать? …смогу, наверное. В смотрящие не попаду, но отсижу уж как-нибудь, переживу однозначно. И что ж в итоге? В тюрьму?
Третий, Игорь… ну, здесь, вроде, все ясно. «Я не предатель, поэтому не предам» – бери в пример и будь праведником. Посыл, вроде бы, понятен. Но копнуть поглубже: да в этом ли посыл? Где он, и где я? Ведь я, не то, что близко к этому Игорю не стою, мы как будто с разных планет прилетели. Что бы Игорь ответил на предложение, сделанное мне? Стал бы он двое суток размышлять? Идиотский вопрос. У него ответ на лице написан, и отвечать бы не пришлось, все и так ясно. Да ему, наверняка, и не предложили бы…. Нет, не способен я на такое. Даже ради собственной жены, которую безусловно люблю, и то, не уверен, что решился бы. Может и смысл был в этом: я не такой, от природы не способен, слаб… Тварь я дрожащая или право имею? вопрошал Раскольников. А я, получается, право имею, потому, что я тварь дрожащая. …А может, я тварью стану, когда признаю за собой это право?
А может, я сейчас положен в гроб на два дня, чтобы на третий воскреснуть к новой жизни …или превратиться в тлен? Может я, своими страданиями, искупаю чужие грехи, начальству своему, заворовавшемуся, даю шанс исправиться и спастись? О-нет, я точно не Христос. И здесь я – за свои грехи. И что в моем случае воскресение? Выйти отсюда на свет божий с клеймом Иуды? …или жить годами в неволе с нимбом праведника? Что Пасха для меня? Что тлен?
Набожным человеком Евгений Иванович не был. Но вера, как известно, стучится в душу, когда других посетителей там уже не ждут: Верю ли я в бога? Или нет, не так: верю ли я в него настолько, чтобы туманные заповеди пыльных богословских книг стали руководством к действию? Смогу ли разобраться в хитросплетениях религиозного догмата, угадаю ли истинный смысл библейских притч? …Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова… а я кого должен родить из себя? Святого взяточника, который сам берет, но, про других рассказывать не хочет? …или стать карающим мечом в божьей длани по заявке правоохранительных органов? Кесарево – Кесарю, божье – богу… так, может, он сами соберут свое, без меня? Много и неоднозначно учит писание тому, что нужно делать в жизни. Но, то, чего делать нельзя, указывает лаконично и без тумана: Не делай! Или гиенна огненная! Нет, святые отцы, умом я вашу доктрину понимаю, но принять ее сердцем пока не готов. Простите…
А может, смысл в том, что я вообще размышляю на эти темы? Значит, не пропащий я человек, коль не согласился сразу, а взял тайм-аут. Да… а вот, как бы не наоборот! Так на спонтанность можно было списать, а теперь, получается, что это мой осознанный выбор, обдуманный, каким бы он не оказался. …И тайм-аут не я взял, мне его дали…
Ну что, спасибо вам, высшие силы! Вновь стало понятно, что ничего не понятно.
Так, ничего не надумав, Евгений Иванович задремал. Как ни странно, никаких снов ему не приснилось.
Тюремное утро вновь застучало дверными замками, зазвенело ограничительными цепями, загавкало отрывистыми командами: «стоять!», «лицом к стене!». Ночь прошла, все ожило.
К следователю Евгения Иванович вызвали только после обеда, часа в четыре. Никто за это время к нему в камеру не подсаживался, можно было спокойно поразмыслить, но уже не получалось. От калейдоскопа событий и массы передуманного Евгений Иванович устал.
Тщетно пытался он примирить простое и по-человечески понятное желание остаться на свободе с совестью. Всякий раз, убаюканная, было, его хитровыдуманными доводами и аргументами, она вновь открывала глаза и показывала ему свой кукиш: Нет, брат Евгений, не договоримся! Хочешь свободу бессовестной ценой? Валяй. Дело твое. Но меня не приплетай, я тебе свое добро не даю. Никогда не дам!
Не было уже душевных сил размышлять далее.
У следователя он оказался, так и не приняв решение, как же ему поступить.
– Ну что, Евгений Иваныч? Созрел? – спросил следователь и положил перед ним готовый протокол допроса. – Прочитай. Самому, наверное, интересно будет.
Евгений Иванович взял протокол
