Светлана Алешина - Все началось с нее
— Я не о женщинах.
— Что? — В голосе Панаева зазвучали нотки угрозы. — Ты на что намекаешь?
— Это не то, что ты, может быть, подумал, — усмехнулась Лариса. — Я о девочке. Той, пятнадцатилетней брюнетке, которая хохотала, сидя на переднем сиденье отцовского «жигуленка».
— Это Ирка тебе выложила? — Панаев стукнул кулаком по журнальному столику, от чего тот затрясся, и мельхиоровый негритенок упал на пол. — Ей нельзя пить. Дура!
Он посмотрел на две рюмки, бутылку коньяка и все понял.
— Тем не менее та девушка была объектом твоего желания. Ты часто грезил в юности ее телом. — Котова нагнулась, чтобы поднять статуэтку.
— А что в этом такого? — перехватил ее взгляд Сергей.
— Нет, ничего странного в этом нет. Подозрительно другое — почему ты не хочешь рассказать мне об этом интересном событии твоей жизни. Первая любовь, как-никак…
— Послушай, Лариса, — лицо Сергея налилось краской. — Может, хватит ломать комедию? У меня лопается терпение. Сколько можно твердить одно и то же? Ты копаешься в чужом грязном белье, а толку никакого.
Панаев взорвался эмоциями, рванулся к окну и с язвинкой произнес:
— Все ей расскажи, покажи да дай потрогать.
— Я хочу тебе помочь, а ты отвергаешь мои старания, — Лариса подошла к нему и пригласила его снова сесть.
— Да ну вас всех к черту! Не буду ничего рассказывать, — заупрямился Панаев.
— Это отнюдь не копание в грязном белье и выворачивание себя наизнанку, — резко и решительно произнесла Лариса. — Это светлое воспоминание о первом чувстве. Признайся, что ты ее ненавидел и… вместе с тем желал. Это ведь сложное чувство, особенно для пятнадцатилетнего паренька, — внушала Котова.
Сергей не отвечал. Казалось, внутри его давили спазмы, которые он сдерживал изо всех сил.
— Ведь своим поведением эта девочка унижала твою мать, честную женщину строгих правил, — продолжала Котова. — Она тянула деньги из вашего отца. Ты не мог не возненавидеть ее. У мужчин буквально с детства формируется два образа женщины, к которым он тяготеет всю свою жизнь: образ святой, прототипом которой часто является мать, и образ доступной женщины, идеальной любовницы. Любой мужчина разрывается между этими двумя шаблонами, и ты, поверь, не исключение. Так ты ненавидел ее? — повторила свой вопрос Котова.
— Да, — выдохнул Сергей словно под гипнозом.
— Может быть, это было началом ее конца? — Голос Ларисы стал еще более вкрадчивым.
— Я не мог ее не возненавидеть.
— А любить?
Сергей замялся. Потом, немного подумав, сказал:
— Это не любовь… Хотя как знать… Я не поэт и не могу разобраться до конца в своем отношении к ней. А зачем тебе все это?
— Иными словами, образ шлюхи — и нечто похожее на высокое: почти необъяснимая страсть, — уверенно заявила Лариса.
— Да, — снова выдохнул Сергей.
— Расскажи мне о ней.
— А если я промолчу?
— Лучше рассказать и быть откровенным. Я чувствую к тебе доверие и хотела, чтобы ты отплатил мне тем же. Чего бы ты у меня ни спросил — я от тебя не утаю. Мне бы хотелось, чтобы и ты был до конца искренним со мной.
— Я не понимаю, какое отношение это имеет к трупу в ванной? — раздраженно спросил Сергей.
— Как знать, как знать, — постукивая кончиками пальцев по полированной крышке стола, уклончиво ушла от ответа Котова. — Прямого, может быть, и не имеет отношения, но бросает тень, которую твои недоброжелатели, вполне вероятно, подстроившие сегодняшнюю ситуацию, могут использовать в своих целях.
— Да кто об этом знает-то? — вырвалось у Сергея.
— О чем? Ты трахал ее? — жестко вдруг спросила Лариса. — Ты искал с ней встречи?
Крепкая смесь обволакивающей мягкости и неожиданных провокаций, граничащих с жестким навалом, раскачали закрытость Сергея. Он почувствовал, как помимо его воли язык все больше и больше развязывается.
* * *В коридоре общежития ПТУ-5, куда зашел пятнадцатилетний Сережа Панаев, было темно. Одна-единственная лампочка в конце коридора маячила неверным светом, временами мигая и вновь зажигаясь с тусклым, каким-то грязноватым оттенком.
Вентилятор размером с самолетный пропеллер жутко жужжит над головой, колыша растянувшуюся по углам паутину. В полупустом помещении изредка показывается какая-нибудь фигура — то долговязого паренька, то какой-нибудь девчонки, то взрослой тети, увешанной авоськами, из которых торчат рулоны туалетной бумаги, купленная по талонам колбаса и пакет желанного в советские времена сливочного масла. И всякий раз, вглядываясь в движущийся силуэт, он мысленно про себя отмечает: «Нет, не она».
Вахтерша, сидевшая в своей стеклянной будке, не отрывая взгляда от вязания, услышав фамилию и имя девушки, недовольно начала ворчать:
— Жди. Уроки оканчиваются полвторого. Пока пройдется, покурит еще, наверное, у входа — сейчас же все модные пошли, современные! Так что часа в два будет… Эх, бесстыдница! Такая молодая, а уже кобелей водит.
— Да я лекцию переписать, — смущенно пробормотал Панаев и густо покраснел.
— Знаем мы эти лекции, — отмахнулась вахтерша. — Переписываете-переписываете, а через девять месяцев — ребеночек незаконнорожденный.
Панаев сконфуженно отошел и стал ждать. Ему нелегко было решиться на этот шаг. И зачем он пришел сюда? Он и сам не знал…
Ему вдруг показалось, что дрожь в коленках скоро перейдет в явно видимый нервный тик. Он недовольно прохаживался из одного конца коридора в другой, и вот наконец… навстречу идет она. Шествует по вестибюлю, не замечая его, размахивая сумочкой на цепочке. Она виляет задом, обтянутым джинсовой юбкой, открывающей колени; черные кудри водопадом ложатся ей на плечи, лоб, щеки. Она смеется чему-то своему и напевает модный мотивчик. А он, оробев, любуется, как она переставляет ножки. Ему известно о ней кое-что важное. Но что?
Она — учащаяся первого курса ПТУ-5, шефом которого являлась ткацкая фабрика, где начальником цеха работал его отец. Она ровесница Сергея. Нет, не это! Тогда что? Она приехала сюда из района. Нет, и это все не важно… Ага, вот! Она — любовница его отца.
Сладкий, запретный плод его воображения и реальное достояние его папаши. В этом Сергей внутренне себе признался, будто это было большим подвигом, и он смог преодолеть какой-то внутренний барьер внутри себя. Именно потому, что эта стройная высокая девочка с какой-то почти цыганской внешностью внутренним магнитом тянет его к себе. Поэтому он хочет сказать ей что-то, но забыл, что говорят в таких случаях. И говорят ли?
Ему хочется побежать за ней по лестнице, по которой она уже поднимается, цокая высокими каблучками итальянских туфель. «Подарок отца», — мелькнуло в голове у Сергея. Ему просто хочется быть с ней. Ведь это так просто и трудно признать одновременно. Хочется отвезти ее куда-то на край света или просто завалить на кровать. Хочется бежать за ней, но ноги как будто приросли к земле. Нет, он знает, чего он хочет.
Конечно же, любым путем проникнуть к ней в комнату, поговорить о чем-нибудь, разорвать на ней одежду и грубым образом изнасиловать. Хотя он толком и не знает, как это делается. Но слышал.
А может быть, совсем не это. Ах да, он знает, чего ему хочется… Целовать каждый сантиметр ее тела, утонуть в ее черных шелковистых кудрях, жадно впиться в набрякшие соски и красивый изгиб восточных губ.
За долю секунды им овладевает безумная мысль, обдает его жаром, после чего в душе воцаряется щемящая пустота разочарования. Ведь она уже почти скрылась из виду, ушла, цокая высокими каблучками. А он так и ни на что и не решился…
Он уже думал уйти, повернулся к выходу и рад был вырваться на улицу, как вдруг судьбоносный голос вахтерши, оторвавшейся от своего вязания, громом обрушился на него. Он вернул его в реальность и погнал навстречу мечте.
— Что же вы стоите, молодой человек? — с язвой напомнила ему бабуля. — Вот она, ваша долгожданная! Или уже раздумали лекцию переписывать? Может, там ничего переписывать не надо? Или другой переписчик нашелся?
— Нет-нет, надо, — поспешно возразил Сережа. — Я и не заметил, как она прошла.
— Как это ты не заметил? Я уж глухая, а и то слышу — топот такой от нее вечно стоит! Я ее по туфлям-то сразу признаю.
И Панаеву ничего не оставалось, как развернуться и побежать за ней. Он поднялся на второй этаж, и вот… Она открывает свою комнату и буквально захлопывает перед ним дверь. Она его, собственно, и не ждала. И не знает, кто это. Она даже не удостоила взглядом.
«Хорошо, что вахтерша этого не видела», — стыдливо подумалось тогда Сергею.
И вот, наконец, Панаев, преодолев робость, постучался. Немного гортанный, с хрипотцой, но все-таки приятный, полный молодой энергии и дерзкого задора голос девушки спросил:
— Кто там?
— Почтальон Печкин, — нагло отозвался Панаев. — Принес заметку от вашего мальчика.
