Оксана Обухова - Темная лошадка
— Мужчины, что с них взять, — глубокомысленного согласилась я. — А как Рената и Марат приняли известие о женитьбе отца на Бьянке?
— Маратик, царствие ему небесное, так и не узнал ничего. Это уж когда сын помер, Петрович расписаться надумал. Говорит, законный наследник ему нужон. У них, — няня ткнула пальцем в потолок, — у Кутеповых, наследник завсегда на переднем месте. Что генерал покойный все твердил «род Кутеповых не должен угаснуть», что Миша. Продолжатели рода, говорят, нужны. Это уж потом мы все высчитали, когда Миша маленький зачат был — аккурат в тот месяц, когда Марата не стало. Как Марат умер, так, стало быть, Петрович и давай наследников делать. Только фигуру для этого дела не ту выбрал…
— В каком смысле?
Няня внимательно посмотрела на меня, убедилась, что нет во мне лукавства, и пояснила:
— В смысле науки. Этой… генетической. Как Мишенька народился, не сразу распознали, что он хворый. А уж как распознали, Петрович Бьянку в Швейцарию повез, в клинику. Там им и сказали — не может быть у них здоровых детей. Ген какой-то не такой у обоих.
— Вот оно как, — протянула я. — Какая жалость…
— Ты бы видела, что с Петровичем творилось! Месяц тучей ходил, ни с кем не разговаривал.
— А когда это было?
— Да, почитай, полгода прошло. Он сначала никому о гене-то не сказал, скрывал, стало быть. Переживал очень, что наследников не будет.
— Так у него Рената есть.
— А зачем ему дочка? Ему парень нужон.
— Странный народ эти мужчины, — пробормотала я. — Как в каменном веке живут.
— У нас в деревне случай был, — подняв глаза вверх, Нюся приступила к экскурсу в древнюю историю: — Муж жену чуть до смерти не прибил, когда она ему пятую девчонку народила…
— Так то в деревне, — мгновенно перехватив инициативу, перебила я. — Там пахать и строить надо.
— Ну, может и так, — неожиданно легко согласилась няня. — Дочка-то завсегда родителей приветит, не то что невестка… Ой! Тут к Бьянке родитель в гости приезжал. Чистый цыган, я тебе скажу. Волосы кучерявые, зубы золотом блестят…
— Цыган?! — искренне удивилась я. — Настоящий?!
— Нет, этот, как его… — румынец!
— Румын? — поправила я.
— Да. Настоящий румынец из Румынии. Богатый. Дома в Москве строит. Он в студентах-то с бьянкиной мамой познакомился. Расписались они. А потом, значит, как институт закончил к себе в Румынию вернулся.
— Один?
— Один. А тут, видишь, через тридцать лет родную кровь вспомнил.
— И как Бьянка?
— А никак. Каменная вся. Что есть папаша, что нет его. Она у нас вообще — холодная. Как танцы-то свои танцевала?
— Говорят, замечательно, — прокручивая в голове шустрые сыщицкие мысли, невпопад вякнула я.
Мысли у меня клубились, роились и множились. Появление бьянкиного отца-румынца ненавязчиво легло на разговор о младшем сыне Михаила Петровича: все это завязывалось в одну большую проблему для мадам Кутеповой.
Сын Кутепова и Бьянки не был дауном, но в развитии отставал так заметно, что, глядя на него, я отчего-то чувствовала себя неловко. Мальчик был довольно толстым, с крупной головой и как бы размазанными чертами лица. В два года он с трудом ходил, и няне Свете запрещалось брать его на руки, чтобы ребенок совсем не обленился.
— Только ножками, Света, только ножками. Его надо заставлять ходить самостоятельно.
Няня Бьянку побивалась и выполняла предписания. К Мише каждый будний день приходили то врач-дифектолог, то логопед, то массажист, они занимались с ним, тренировали, а после их ухода ребенок оставался в добрых и мягких Светиных руках. Такая няня — превосходный выбор или редкая удача.
Отношение Бьянки к сыну, я некоторое время понять не могла. Она входила в детскую, прислонялась спиной к стене и, скрестив руки на груди и зябко кутаясь в шаль, долго-долго смотрела на сына. На ее лице застывало непонятное выражение, и пока я его не расшифровывала, то чувствовала полную дезориентацию — любит ли мать сына? Нужен ли он ей?
Потом поняла. Глядя на Мишу, Бьянка чувствовала растерянность. И недоумение. Как у нее, здоровой, молодой женщины мог родиться такой ребенок?! Холодности в ее глазах не было, только растерянность и усталость. Скорее всего, она изводила себя вопросом: «Что и где я сделала не так?!»
Рената же младшего брата обожала. Она плевать хотела на все запреты врачей, таскала ребенка на руках, без усилий подбрасывала вверх, ловила и хохотала вместе с ним. Она могла часами ползать с ним по полу, строить дом из кубиков, листать книжки и вообще — разговаривать, общаться. В первый же вечер в этом доме я видела, как, прижимая к себе дремлющего брата, Рената больше часа сидела в неудобной позе перед чуть слышно работающим телевизором, ждала пока ребенок уснет окончательно и лишь потом передала его Свете. Не забыв чмокнуть в теплую макушку.
Бьянку эта любовь слегка раздражала. Людям свойственно завидовать тому, чего они лишены сами.
…Теперь у одной из подозреваемых, — Бьянку я смело занесла в этот список одной из первых персон, — помимо нездорового ребенка, появился еще и батюшка-проходимец. (Золотые зубы и сказки о «домах в Москве» проходят только у нянюшек-кухарок.) Ребенок требовал расходов и ухода, батя тоже мог на иждивение претендовать… Что если у мадам Кутеповой есть тайны и финансовые трудности?…
— О чем пригорюнилась, девонька? — ласковый голос Нюси вывел меня из задумчивости.
— Да вот… все о жизни. Был человек, и нет его. А правду говорят, что пистолет, из которого этого Яшу убили, из вашего дома пропал? — Возвращение к основной теме далось нелегко, но округлившиеся глаза и текст на едином выдохе, произвели на Нюсю благотворное впечатление.
— Правда, — понизив голос до шепота, сказала она. — Петрович совсем весь извелся. Нелегко своих-то подозревать.
— А почему своих? — совершенно «удивилась» я. — У них прислуги полный дом.
— Прислуга, — фыркнула няня. — Это Поликарпыч что ли? Да он окромя своих поварешек и не видит ничего. А Таська дальше швабры.
— А Света?
— А Светка простодырая. За дитем хорошо смотрит и только-то. Она и из дома-то только с коляской выходит — туда и обратно. Она ж из деревни в город приехала, десять месяцев на маляра поучилась и сразу на крышу в ремонтники попала. Там Бьянка ее и разглядела. Поговорили они про деток, — Светка с десяток братишек и сестренок вынянчила, — Бьянка ее и разыскала после родов.
— Ой, ну и дела, — покачивая головой, протянула я. — Как страшно жить… Это что же — пистолет мои родственники стащили?!
— Ну, насчет т в о и х родственников сказать ничего не могу, а вот м о и, — я сразу поняла, что речь идет о двух няниных воспитанниках — Георгии Павловиче и сыне его Мите, — этого сделать не могли. Митя в тот день вообще наверх не поднимался. Петрович его по телефону попросил Яшу в аэропорту встретить и в гостиницу определить.
— А Георгий Павлович?
Нюся словно уксуса глотнула:
— Ходил. К Мише в кабинет, о чем-то они там разговаривали.
Спрашивать о том, находился ли Георгий Павлович один в кабинете хотя бы какое-то время, я не стала. Нюся врядли об этом знает, это, во-первых, а во-вторых, не стоит надеяться на крепкую дружбу, если я начну лезть с расспросами об ее любимцах. Пока мы только мило перетираем кости ближним и плюшками балуемся.
— Няня, а дядя Миша сильно испугался, когда труп Коваленко в гостинице нашел? Я бы наверное в обморок упала…
— Куда там, в обморок ему, — отмахнулась Нюся. — Бесился. Дом вверх дном перевернул — сам, никакой милиции не угнаться, — Ренатку наказал. Посадил под замок, она до сих пор гулять никуда не ходит. А ты разве не заметила? — няня удивленно посмотрела на меня.
Как ни поразительно, но нет
— Я думала, что Рената у вас домосед…
— Думала она, — растягивая гласные, с укором буркнула Нюся. — Да Ренатка дня дома просидеть не может! Прибежит из института, покрутиться, к отцу поластиться и фью-ю-ю-ють, только ее и видели. То на дискотеки, то на дни рождения…
— А за что Михаил Петрович ее наказал? Может быть, просто зло срывал?
— А кто его поймет. Я Ренатку тогда два дня не видела, она ко мне даже за пирогами не спускалась. Может натворила чего, может, просто так орал. Ренатака тогда первую недельку тихо как мышка просидела, а потом давай бесноваться — отпусти ее на гулянку, да отпусти. Но Петрович тут выдержку проявил — сидеть, я сказал и точка!
— И что Рената?
— Смирилась. Несколько дней голодную забастовку делала, потом смирилась.
Странная ситуация. Почему Кутепов запер дочь дома?! Девятнадцатилетняя девушка, живая как ртуть, яркая, общительная — и под замком. Финансовых рычагов у Кутепова нет, дочь гораздо богаче отца, допрыгается Михаил Петрович до открытого бунта…
— Может быть, они из-за Якова Семеновича поссорились? Мне сказали, что Рената его терпеть не могла.
