Эдгар Уоллес - Власть четырех
— Вам не нравится, когда за каждой дверью вы встречаете моих людей, — прямо заявил ему инспектор Фальмут. — Вы негодовали, когда застали сыщика в ванной, вас раздражает, когда переодетый полицейский садится на козлы рядом с вашим кучером и сопровождает вас во всех поездках. Так вот, сэр Филипп, на Даунинг-стрит, я обещаю вам, никого из них вы не увидите.
Министр уступил.
И вот перед тем, как оставить Портлэд Плэс и переехать на новую квартиру, он сидел за письменным столом и писал управляющему, а за дверью дежурил бдительный сыщик.
У локтя сэра Филиппа тихо загудел телефон, и голос секретаря тревожно осведомился, как скоро сэр Филипп приедет.
— В 44-й мы направили дежурить около шестидесяти человек, — доложил расторопный молодой секретарь.
Раздался стук в дверь, и инспектор Фальмут, приотворив ее, просунул голову:
— Не хочу торопить вас, сэр, однако…
Министр иностранных дел поехал на Даунинг-стрит в неприятном настроении. Он не привык, чтобы его торопили, чтобы ему приказывали, чтобы заботились о нем. Раздражение возросло, когда он увидел ехавших рядом с коляской уже знакомых велосипедистов и через каждый десяток шагов переодетых полицейских, прогуливавшихся по тротуару. Когда же он доехал до Даунинг-стрит, закрытой для всех экипажей, кроме его собственного, и увидел толпу праздных зевак, громко приветствовавших его, он почувствовал то, чего ни разу прежде не испытывал в жизни: унижение.
В частном кабинете секретарь ждал его с черновым наброском речи, которую он должен произнести завтра по поводу второго чтения законопроекта о выдаче иностранцев.
— Наверняка нам придется выдержать довольно сильную оппозицию, — доложил секретарь, — но Мэнланд мобилизовал почти всех парламентских загонщиков и надеется на большинство, по крайней мере, в тридцать шесть голосов.
Рамон просмотрел набросок речи и успокоился. К нему вернулось прежнее чувство безопасности и самоуверенности. В конце концов, он был великим министром великого государства. Угрозы Четырех просто смешны. Со стороны полиции было глупо поднимать столько шума. А пресса… Да, все дело было создано нездоровой газетной шумихой.
Он добродушно, почти весело обернулся к секретарю:
— Ну, а что поделывают мои друзья — как, бишь, эти злодеи себя называют? — Четыре Справедливых Человека?
Но, конечно же, министр играл роль. Он не мог забыть названия Четырех, которое не покидало его мозг ни днем, ни ночью.
Секретарь слегка замялся. До сих пор между ним и его начальников не было произнесено ни слова на эту тему.
— О, мы больше ничего от них не получали! Мы теперь знаем, кто такой Сери, но его сообщники не обнаружены.
Министр поморщился:
— Они дали мне срок до завтрашнего вечера.
— Они опять писали вам?
— Да, коротенькую записку.
— А если вы не перемените решения?..
Сэр Филипп нахмурился.
— Тогда они исполнят свое намерение, — кратко сказал он, не зная, чем объяснить внезапный холод, проникший в его сердце.
В верхней комнате литографической мастерской на Карнеги-стрит Сери, запуганный и угрюмый, сидел в обществе трех остальных.
— Я хочу, чтобы вы ясно поняли, — говорил Манфред, — что мы не сердимся на вас за то, что вы сделали. Я нахожу, и сеньор Пойккерт тоже, что сеньор Гонзалес поступил правильно, пощадив вашу жизнь.
Сери молчал.
— Завтра вечером, если это будет необходимо, вы сделаете то, о чем было условлено между нами. А потом уедете…
— Куда? — спросил Сери с внезапной яростью. — Они знают мое имя, им известно, кто я. Куда же вы хотите меня отправить?
Он вскочил на ноги. Руки его дрожали, тело тряслось от неудержимого гнева.
— Вы сами выдали себя, — заметил Манфред, — и это ваше наказание. Но мы найдем для вас безопасное место, новую Испанию под другим небом, и девушка из Хереса будет ожидать вас там.
Не смеются ли они над ним, думал Сери. Но нет, их лица были серьезны. Только Гонзалес наблюдал за ним с легкой полуулыбкой.
— Вы готовы поклясться в этом? — хрипло спросил он наконец.
— Я даю вам слово. Если хотите, даже могу поклясться, — подтвердил Манфред. — А теперь, — голос его резко изменился, — вы хорошо помните, что вы должны сделать завтра?
Сери кивнул.
— Не должно быть ни малейшей случайности, ни малейшей ошибки. Вы, я, Пойккерт и Гонзалес убьем этого несправедливого человека способом, о котором мир никогда не догадается, казнью, которая приведет людей в ужас. Смерть, быстрая, верная, пройдет незамеченной мимо тысячи сторожей, проникнув сквозь запертые двери. В истории еще не было такого… — Он вдруг остановился. Щеки его горели, глаза блестели. Лицо покрылось краской. — Простите, — сказал он, словно извиняясь, — Увлекшись нашим открытием, я забыл о наших побуждениях и целях.
Возникла неловкая пауза. Но не надолго.
— За работу! — скомандовал Манфред и пошел впереди других в импровизированную лабораторию.
В лаборатории Сери снял пальто. Здесь было его хозяйство; из подчиненного он превращался в начальника: направлял, указывал, приказывал, а те, кто еще несколько минут назад внушали ему животный страх, теперь послушно ходили из мастерской в лабораторию и бегали с этажа на этаж.
Сделать предстояло еще многое: произвести ряд опытов, расчетов, тщательных вычислений — для убийства сэра Филиппа Рамона решено было использовать последние достижения современной науки.
— Посмотрю, что делается снаружи, — сообщил Манфред. Он вышел из мастерской и вернулся с приставной лестницей.
Установив ее в темном коридоре, он быстро поднялся, открыл слуховое окно и выглянул на крышу. Затем усилием мускулов поднялся на локтях, пролез в окно и пополз по крыше.
На полмили вокруг виднелись крыши. Дальше Лондон терялся в дыму и тумане. Внизу шумела улица. Манфред вынул карманную подзорную трубу и внимательно посмотрел на юг. Потом он Осторожно пополз обратно, проник в слуховое окно, нащупал ногой лестницу и опустился на пол.
— Ну? — спросил Сери, и в голосе его звучало торжество.
— Я вижу, вам удалось закрепить, — сказал Манфред.
— Так лучше, раз уж мы решили действовать в темноте, — подтвердил Сери.
— Ты видел?.. — спросил Пойккерт.
— Очень неясно. Едва можно было различить здание Парламента, а Даунинг-стрит теряется среди крыш.
Сери вернулся к работе, поглощавшей его внимание. Каково бы ни было его ремесло, он должен выполнить свое дело с особенным старанием. Он хорошо почувствовал в последние дни превосходство этих людей над собой и теперь был счастлив доказать, что и он чего-нибудь стоит, искупая этим свое унижение.
Трое внимательно следили за ним. Леон не сводил с него глаз. Для него, ученого физиономиста, казалось невероятным представление о преступнике соединить с представлением о труженике в одном лице.
Между тем Сери закончил работу.
— Все готово, — самодовольно сказал он. — Дайте мне вашего министра, я поговорю с ним и через минуту ему будет крышка.
Выражение его лица стало дьявольским.
На лицах его хозяев ни один мускул не пошевельнулся. Они чем-то напоминали физиономию судьи, читающего смертный приговор.
— Нет! Не смотрите так!.. Ради всего святого! — Сери поднял руки, словно желая защитить себя.
— Как, Сери? — мягко спросил Леон.
— Вы похожи на Гренадерского судью, когда он…
— Это потому, что мы сами судьи, — резко ответил Манфред. — И не только судьи, но и палачи, приводящие собственный приговор в исполнение.
— Вы будете довольны, — несвязно пробормотал Сери.
— Пока мы вами довольны, — сухо сказал Манфред.
— Вполне, — подтвердили двое других.
— Молите Бога, чтобы ваше дело увенчалось успехом.
Инспектор Фалшут докладывал в этот день начальнику полиции о мерах, принятых для охраны министра иностранных дел.
— № 44 на Даунинг-стрит полон нашими людьми. Почти в каждую комнату я поставил по человеку. На крыше дежурят четыре лучших сыщика, столько же в подвале и столько же на кухне.
— Вы уверены в прислуге?
— Я изучил жизнь и поступки каждого, начиная от личного секретаря министра и заканчивая последним привратником.
Начальник полиции озабоченно вздохнул.
— Каковы ваши последние распоряжения?
— Я ничего не менял, сэр, в том плане, который мы выработали. Сэр Филипп будет сидеть на Даунинг-стрит весь завтрашний день до половины девятого. В девять поедет в Палату, проведет билль и вернется в одиннадцать.
— Я приказал перевести уличное движение на Набережную без четверти девять до четверти десятого и то же самое сделать в одиннадцать, — сказал начальник полиции. — Четыре закрытых коляски выедут с Даунинг-стрит в Палату, а сэр Филипп вслед за ними выедет на автомобиле.
Разговор происходил в служебном кабинете начальника полиции. В дверь постучали, и в комнату вошел полицейский. В руке он держал визитную карточку.
