Дарья Истомина - Леди-бомж
В общем-то я уже сообразила, куда рулить. Ближе к дальнему берегу водохранилища были так называемые «острова», куда мы школьниками линяли на конспиративные гуляночки. Хотя в действительности они были не островами, а полуостровами — в половодье промежутки между ними и матерым берегом заливало водами, но летом вода спадала, и по старым бревенчатым гатям на острова проходили даже машины с грибниками и просто гуляками.
Когда-то, до того как построили канал Москва — Волга, там были ухоженные деревни, но население выселили, избы снесли, за десятилетия там поднялся настоящий лес, и только заброшенная церквуха из белого камня, раскуроченная, без купола, еще торчала на той поляне, где мы жгли костры, пекли картоху и стыдливо осваивали амурные утехи.
Мальчики называли это место «трахплощадка». Мы никак не называли. Но в общем-то, если дева принимала приглашение от своего дружка посетить площадку, это означало, что она согласна или почти согласна и на все остальное.
Горохова начала курсировать туда с седьмого класса, я дотерпела до десятого, поскольку твердо усвоила постулат: «Умри, но не отдавай поцелуя без любви!» Так что пришлось дожидаться ее, той самой, которая любовь…
Правда, все случилось не так, как я ожидала. Наверное, у каждой это случается совсем не так, как она ожидает. Впрочем, это было так давно, что уже казалось не правдой.
Водохранилище у нас громадное, ветры разводят волну почти морскую, глубины мощные, так что по фарватеру тут запросто проходят суда класса «река — море», но, на мое счастье, я не увидела ни одной посудины, только далеко у плоского берега маячили лодки рыбаков, но катер они вряд ли могли толком засечь.
К тому же берега затягивало парным туманом, ветер рвал его и гнал клочками на серые беспенные волны, солнце уже начинало выползать на востоке и вдруг брызнуло таким ослепительным сиянием, в котором вообще ничего не разглядишь, и я почти успокоилась.
Когда навстречу катеру начали всплывать курчавые от крон острова, я выцедила заросший камышами вход в одну из проток, морщась от страха, что не попаду точно, и, стиснув зубы, все-таки вогнала посудинку в казавшуюся черной глубокую воду, сбросила обороты, и катерок, прошуршав носом по песчаной отмели, воткнулся в берег. Здесь было тенисто от ветвей, раскинувшихся над протокой, орали безмятежные птахи, приветствуя солнце, я облегченно села на «банку» — скамью, обтянутую роскошной белой кожей, и поняла, что жутко хочу курить. Мои сигареты и зажигалка остались в пыльнике, и я пошуровала в загашниках на катере. Этот гад, Зиновий, себя очень любил и баловал: в открытой рубке у него был устроен даже небольшой камбуз, с тефлоновой посудой, газовой плиткой на два очка, питавшейся от большого баллона. Я открыла стоячий рундук и обнаружила непочатый блок «Давидофф», батарею бутылок — от «Золотой» текилы до джина «Сильвер топ», банки с тоником и фантой и набор стаканов из толстого богемского стекла. В нижнем отсеке рундука он хранил белый хлеб в нарезке, в целлофане, салями, сардинки, банки оливок, фаршированных анчоусами, еще что-то и здоровенную банку копченых немецких сосисок.
На стеллаже стоял закрепленный намертво, чтобы не ездил во время хода, новый японский радиоблок, что-то вроде музыкального центра, и динамики стереозвука были натыканы по всему катеру.
Но мне было совсем не до музыки.
Первым делом я сняла трусики, простирнула их, свесившись за борт, и повесила на кормовой флагшток просушиваться.
Вскрыла банку с сосисками, выудила пару длинных, как собачий хвост, плюхнула на сковороду и поставила греться на плитку. Гулять так гулять!
И только потом закурила из Зюнькиного блока.
Я была как в заморозке, то ли с перепугу, то ли от злости, по хребтине пробегала дрожь, и я все никак не могла согреться.
Когда-то в Москве на турфирме Витька Козин учил нас пить текилу: насыпать немного соли на сгиб между большим и указательным пальцем, приготовить ломтик лимона, лизнуть соли, махнуть напиток и засмаковать лимоном. До появления нежного утробного тепла. Лимон тут был, соль тоже, но я дернула без процедур, сковырнула пробку и отсосала. Ничего, тепло стало и так…
Я почти мгновенно приятно подкосела, почуяла, что на меня нападает зверский жрун (последний раз я лопала больше суток назад за счет Софы), выключила плитку, на которой шкварчали сосиски, и устроила себе мощный пир. В общем-то, это был тот самый пир, который во время чумы, но думать об этом я не хотела.
Откинула столик на ножке, подстелила какую-то газетку, валявшуюся на банке, и, урча, шматовала вражеские припасы.
Плакатик сразу я не заметила. Он был закреплен на дверце, отгораживающей рубку, в деревянной рамочке и под стеклом. Судя по дате, картиночка была прошлогодней. Помимо призыва «Достойных в мэры!» на лакированной финской бумаге было цветное изображение Маргариты Федоровны Щеколдиной.
Старая сучка была на нем молодой, хорошо отретушированной и почти красивой — такая сестрица Аленушка на возрасте, с мудрыми глазами, в блондинистой причесочке, в черном пиджачке и скромной кофточке. На ее харе было выражение высокой державности, ручонку она положила на книжицу с надписью «Конституция». На трехцветной ленте понизу была надпись «М. Ф. Щеколдина — законность, порядок и процветание!» И еще: «Городу нужен не хозяин, а хозяйка!»
Картиночка была завлекательная. Вряд ли ее мастерили наши местные художники. Видно, мадам в хозяйки города толкали какие-то потусторонние силы.
Про выборы мэра Гаша мне ничего не писала, и я прибалдела. Вот только такого мне и не хватает! Впрочем, мадам могли и прокатить наши сограждане, и плакат еще ничего не значил. Может быть, Зиновий его пришлепал, чтобы доставить удовольствие мамочке?
Я трескала на местной газетке, которая до сих пор называлась «Красное пламя». Воткнула нос в строчки, запятнанные жиром, и на первой страничке прочитала, что по распоряжению мэра госпожи Щеколдиной начат ремонт теплосети на улице имени Розы Люксембург.
Я протрезвела почти мгновенно. Одно дело разгрохать стекла Зюнькиной мамочке и угнать его катеришко. И совсем другое, когда замахиваешься на что? На власть!
Только теперь до меня дошло, что я покусилась не просто на наш бывший дом, но на резиденцию. Что чревато. Такое не прощается. Эта стерва уже не просто стерва, а слуга народа высшего ранга. Не знаю, как там народ, но уж она-то с меня шкуру спустит! В рамках кодекса и высокой законности. А может быть, и без них…
Растерявшись и раздумывая, я расслышала, что в небесах что-то трещит. Вылезла из катера на берег, пробежала до мыса и, раздвинув ветви кустарника, разглядела: поодаль очень низко над водохранилищем летает небольшой вертолетик, типа досаафовского, зелененький такой. Он рыскал туда-сюда, то давал кругаля, то скользил вдоль фарватера, словно вынюхивал что-то.
Похоже, что это только начало.
Больше всего мне хотелось плюнуть на все, задрать подол и бежать. Неважно куда. Лишь бы подальше.
Но я сама себя взнуздала — ловить еще не значит поймать. У меня тыща дорог, а у них, этих летающих и нелетающих, — лишь одна, которая за мной. Но ее-то они должны еще вынюхать.
Катеришко в протоке скрывали кроны деревьев, может, и не разглядят? Так и вышло…
Вертолет носило над водами долго, потом он развернулся и затрещал над фарватером, отмеченным бакенами, назад, к городу. Которого отсюда, в общем, было и не видать.
Я поняла, что нужно прежде всего избавиться от катера. Ну, и о своем светлом будущем подумать. Хотя бы на день-два. В дальнейшее заглядывать пока просто не имело смысла.
Я собрала, расстелив Зюнькин халат, кое-что из консервов, сунула в узел початый блок сигарет, хлеб, текилу, снесла все на бережок. Сняла с флагштока свои просохшие трусики и разодрала, разбив стекло, плакатик в клочья. Хотя последнее, кажется, было лишнее.
Судя по датчику на панели управления, бензина в баке оставалось немного. Но Зюнька был запасливый, в отсеке на корме я обнаружила две полные канистры с горючкой.
Я разделась донага, оставила одежду под кустиком и сызнова забралась на посудину. На часах на панели показывало всего лишь полпятого утра, летом светлеет рано. Это было хорошо, московские байдарочники, если такие имеются, еще дрыхнут в своих палатках по берегам. И может быть, никто ничего не засечет.
Я включила движок, сползла на заднем ходу с отмели на глубину, развернула катеришко и потихонечку вывела его из протоки на простор водохранилища. Отогнала от входа в протоку метров на сто, заглушила мотор и занялась делом. Конечно, я в диверсионных тонкостях не волоку, к спецназу, группе «Альфа» или «Вымпелу» отношения сроду не имела, но мозги-то у меня всегда были.
Так что кое до чего я додумалась совершенно самостоятельно. То есть обильно полила бензином корму и кокпит, вскрыла вторую канистру и поставила ее ближе к рубке и камбузу. Для надежности включила газовую плитку и зажгла обе горелки. Когда испарения бензина достигнут пламени, канистра рванет как надо.
